озможности для активного 
негласного, но важного для нас сотрудничества с Аграрной партией Финляндии. 
(Впоследствии для создания партии мелких хозяев Рыбкину было передано около 10 
миллионов финских марок наличными. Эти деньги были использованы для укрепления 
наших позиций в основном через министра финского правительства Пекалла и его 
брата, агента советской разведки.) Подготовленная Рыбкиным справка фиксировала 
наличие в стране мощного агентурного аппарата советской разведки, способного в 
известной мере оказывать воздействие на внутреннюю и внешнюю политику Финляндии.


Кстати, о возможности ареста Рыбкина. На него имелся ряд показаний 
репрессированных сотрудников ИНО. Как руководящий работник, он был отозван в 
Центр в 1938 году, но поскольку «Дело 7 апреля» было возложено на Рыбкина, 
любое действие в отношении такого человека могло быть предпринято только с 
согласия Сталина. А финская тема оставалась приоритетной, несмотря на неудачное 
для нас завершение секретных переговоров летом 1938 года. Кстати, Рыбкин в 
беседе со Сталиным, Ворошиловым и Молотовым высказал сомнение, что финны пойдут 
на секретное соглашение с Советским Союзом. Как ценный работник, проявивший 
себя еще в 1929 году в перехвате тайной переписки Троцкого и его сторонников в 
компартии Германии, не вовлеченный ни в какие политические игры и фракции, он 
продолжал работать в Центре и пользовался полным доверием руководства. Да и на 
дворе уже стоял не 1937 год. И самое, может быть, главное. В связи с тем, что 
Рыбкин сохранил свое положение в Центре, не ставилась под сомнение 
действовавшая агентура в Финляндии. При смене руководства НКВД были лишь 
предприняты обычные меры по ее дополнительной проверке в новой политической 
обстановке накануне войны.

Для СССР военное решение финского вопроса было вынужденным шагом, ибо мирные 
переговоры с финнами о переносе границ закончились ничем. Таким образом с 
сентября по ноябрь 1939 года мы начали военные приготовления и смогли сохранить 
это в тайне от немцев и финнов.

Тем не менее напряженность осенью 1939 года в советско-финских отношениях 
нарастала, и финны демонстративно вели работу по укреплению своей границы, что, 
как им казалось, усиливало позиции на переговорах с нами. С этим были связаны 
обстоятельства, которые нас поначалу удивляли, — финская контрразведка не 
противодействовала советскому военному атташе в изучении будущего театра 
военных действий вблизи Выборга и на Карельском перешейке. Мы-то расценивали 
проникновение в эти районы как успех разведывательной операции. Финны же, 
демонстрируя нам мощь своих укреплений, давали понять, что нам потребуется 
длительная подготовка к военным действиям.

Однако, как известно, все произошло не так, как мы рассчитывали. Нашим военным 
руководством была допущена ошибка в оценке военных возможностей Финляндии. 
Считалось, что с нею удастся справиться силами войск Ленинградского военного 
округа. Внезапное нападение, которое было предпринято в ноябре 1939 года, 
застало и финнов, и немцев врасплох, поскольку никаких чрезвычайных перебросок 
наших войск ими зафиксировано не было. И тем не менее группировка 
Ленинградского военного округа потерпела поражение в попытке прорвать сходу 
оборону финнов на Карельском перешейке. Война с Финляндией преподнесла урок, 
недостаточно учитываемый и теперь. Скрытность и внезапность военного нападения 
не должны быть самоцелью военной или специальной операции. Необходимо тщательно 
просчитывать соотношение сил на театре военных действий и в особенности 
отрабатывать организационный механизм о развертывании военной кампании.

Следует отметить, что перед началом и во время военных действий в Финляндии 
наша военная разведка и органы НКВД располагали большим количеством 
разведывательных данных. Это объяснялось и тем, что репрессии практически 
обошли стороной руководителей разведки по Скандинавии, которые работали в ИНО. 
Не был подвергнут репрессиям и аппарат военного атташе, бесперебойно работавший 
в Финляндии в 30-е годы. Однако информация о противнике, его тактике и 
вооружении, которую докладывали высшему руководству, по непонятным причинам, не 
спускалась на уровень командиров армий, корпусов и дивизий, которым предстояло 
вести боевые действия. Не потому ли командование Красной Армии в боях на 
Карельском перешейке ожидали очень большие и неприятные сюрпризы?

Ко мне понимание этого пришло не сразу, лишь в самый канун Отечественной войны, 
когда мы уже вели подготовку в ожидании нападения Гитлера. Тогда Л. Эйтингон 
разъяснил мне эти азбучные истины. Надо сказать, что роль Эйтингона в истории 
советской разведки в годы войны уникальна. Это был единственный руководитель 
разведки органов госбезопасности (кроме Н. Мельникова), имевший высшее военное 
образование. Но у Мельникова был накануне войны лишь небольшой опыт 
агентурно-оперативной работы. Эйтингон же в Академии штаба РККА учился вместе с 
будущими известными военачальниками — маршалами В. Чуйковым, Я. Головановым и 
другими.

Накануне войны был назначен новый резидент в Финляндии — Елисей Тихонович 
Синицын. В отличие от Рыбкина он был одновременно и временным поверенным в 
делах СССР, т. е. исполнял обязанности посла. Синицын закончил разведывательную 
школу, во время с