ровал. (От переводчика. Скорцени, видимо, 
запамятовал, что со времен Вильгельма II офицерский корпус неизменно играл в 
политической жизни Германии роль независимую и значительную.) 

Наконец-то я мог вспомнить об отдыхе и, вернувшись в Фриденталь, буквально 
рухнул в кровать. Часов через десять я проснулся свежий и отдохнувший и взялся 
подводить итоги последних событий. Главное противоборство тенденций и 
группировок в обществе не обошло стороной вермахт, о чем раньше я и мысли не 
допускал. Сюрприз не из приятных; единственным утешением была быстрота, с 
которой подавили путч и которая объяснялась как слабой базой заговорщиков, так 
и молниеносными действиями ряда армейских подразделений. Лично мне приятно было 
осознавать, что, как и большинство офицеров четвертого управления РСХА, то есть 
войск СС (первое управление - сухопутные войска; второе - военно-морской флот, 
то есть по-немецки кригсмарине. - Пер.); третье - военно-воздушные силы, то 
есть люфтваффе), я не имел никаких связей с организаторами попытки переворота. 

Следует сделать маленькое отступление, чтобы отметить: сейчас, четыре года 
спустя, говоря о разгроме заговора 20 июля 1944 года, есть риск исказить 
события. Все, кто принимал непосредственное участие в той драме, должны 
признать, что после устранения графа Штауффенберга прочие заговорщики 
автоматически оказались не у дел: с этого момента они потеряли контроль над 
теми армейскими частями, с помощью которых намечалось сдержать натиск верных 
фюреру сил, и план переворота развалился как карточный домик. По замыслам 
конспираторов, устранение Адольфа Гитлера явилось бы решающим фактором; когда 
же Гитлер чудом избежал смерти, они поняли, что теперь их планы и вовсе 
несбыточны. 

До сих пор удивляюсь приступу ярости, охватившему меня при пробуждении утром 23 
июля, гнев, безудержная ярость против нанесших предательский удар в спину 
своему народу в момент тяжелейших испытаний, когда этот народ боролся за само 
свое существование. Когда буря эмоций улеглась и мысли прояснились, я перебрал 
в памяти беседы с некоторыми офицерами различных служб военного министерства. 
Не раз мои собеседники с похвальным рвением заявляли о своей верности Гитлеру и 
национал-социализму. Да и наши враги в ситуации еще более тяжелой, будучи 
патриотами, вовсе не собирались салютовать Германии. Я пришел к убеждению (и 
мое мнение с тех пор не переменилось), что среди инициаторов заговора были и 
честные патриоты. К несчастью, они придерживались той точки зрения, что 
необходимо, собрав воедино всю волю и силы, устранить Гитлера от управления 
государством. Соответственно их дальнейшие планы предусматривали ряд 
существенных изменений в политике. Первоочередной задачей они провозглашали 
быстрейшее заключение перемирия, поскольку в военном отношении ситуация стала 
безнадежной. Фракция, возглавляемая графом фон Штауффенбергом, хотела достичь 
сепаратного мира с Россией; другая же группа ратовала за поиск взаимопонимания 
с западными державами. Если верить сообщению английского радио от 25 июля 1944 
года, ни те, ни другие не добились успеха в предварительной подготовке по 
названным направлениям. Би-би-си объявила, что новое германское правительство - 
а англичане вначале поверили в смерть Гитлера - не сможет немедленно прекратить 
военные действия, не достигнув перемирия со всеми союзниками одновременно, 
поскольку на конференции в Касабланке последние договорились строго следовать 
принципу "безусловной капитуляции". Следовательно, уместно задать вопрос: как 
заговорщики, приди они к власти, собирались решить эту проблему? 

Итак, неудавшийся переворот 20 июля 1944 года принес лишь два результата: 
во-первых, покушение на Адольфа Гитлера, абсолютного властелина Германии и 
Верховного главнокомандующего вермахта, стало для него ударом как в физическом, 
так и в психологическом плане. И хотя ранения оказались пустячными, нельзя 
забывать, что подобные несчастья наделенный огромной властью человек переносит 
с гораздо большим трудом, чем простой смертный. В моральном же плане Гитлер так 
и не смог преодолеть последствий тяжелого шока, и дело отнюдь не в жутком виде 
разорванного осколками кресла, а в самом факте восстания: оказывается, даже в 
самом сердце вермахта возможно образование смертельно опасного нарыва, целые 
группы офицеров могут предать властелина и его дело. Подозрительность Гитлера, 
скорее инстинктивная, чем осознанная, росла день ото дня и в конце концов стала 
настоящей манией. Все чаще поддавался он приступам отчаяния, применял заведомо 
несправедливые меры в отношении людей, ничем не заслуживших опалы. Думаю, что в 
минуты просветления он и сам сильно страдал, переживая содеянное. 

Второй результат покушения столь же негативен: впредь становилась невозможной 
любая договоренность о мире, не предусматривающая полной ликвидации рейха. 
Совершенно естественно, и без того жесткая позиция противников стала 
непреклонной, поскольку теперь они делали ставку и на распри, которые 
раскалывали и ослабляли Германию. Кроме того, не стоит забывать, что союзники 
отказывались от каких бы то ни было компромиссов с Германией 
национал-социалистической и гитлеровской, а значит, и с вероятными преемниками 
фюрера. При таких обстоятельствах у германского руководства просто не 
оставалось путей к сколь-нибудь почетному перемирию. Любые усилия в этом 
направлении союзники с пренебрежением отвергали. Такое отношение лишь еще более 
распаляло Гитлера, усиливало его решимость бороться до конца. 

НЕ СКЛОНЯТЬ ГОЛОВЫ 

По мере ухудшения военной ситуации область моей деят