орые любезный хозяин преподносил ему в Бангкоке, учреждение специального 
долларового счета в американском банке. И Питер Николс не ошибался, распознав в 
Плахове черты тщеславия и самоуверенности, боязни ответственности и трусости, а 
главное - алчности и корысти. "Вложенный в "Пилигрима" капитал, - полагал 
американец, - теперь должен приносить дивиденды". 
      В Бангкоке Питер Николс со свойственной ему энергией и аккуратностью 
взялся за обучение "Пилигрима" сложному шпионскому ремеслу. Советский отдел 
направил ему в помощь специального инструктора из Лэнгли. Вдвоем они учили 
"Пилигрима" премудростям разведывательной работы на территории Советского Союза,
 всему тому, что требовалось для связи - способам шифрования и тайнописи, 
изготовлению писем на подставные адреса разведки, особенностям проведения 
тайниковых операций, порядку приема радиопередач ЦРУ, постановке условных 
сигналов. Удобные для американских разведчиков в иных странах встречи с 
агентами на конспиративных квартирах или в гостиницах в Москве исключались. 
Нельзя было и решиться на посещение агентом посольства Соединенных Штатов на 
улице Чайковского. Опасно, русская контрразведка непременно зафиксирует такой 
способ связи. 
      Плахов это понимал и как профессионал быстро осваивал тот арсенал методов 
и приемов, который теперь ему предстояло применять в своей собственной стране. 
      Очень скоро одного помощника для обучения "Пилигрима" Питеру Николсу 
стало не хватать. Слишком объемным и сложным было ремесло, которое предстояло 
постичь завербованному агенту, хоть и сам он был совсем не новичком в тайном 
деле шпионажа. 
      Конспиративный контакт в Москве - дело нешуточное. Но Питер Николс был 
уверен в себе и заверял Плахова, что если он будет строго следовать инструкциям 
и рекомендациям ЦРУ, риска и опасности для него не будет. Они легко сумеют 
обыграть русскую контрразведку. Льву Плахову очень хотелось в это поверить. 
"Блажен, кто верует!" Самоуверенность может обойтись недешево. И с одной 
стороны, и с другой. 
      Человек не в состоянии держать в памяти правила и инструкции на все 
случаи жизни. И "Пилигрим" не мог, конечно, запомнить те инструкции, которые 
ему были даны в Бангкоке для связи с московской резидентурой Центрального 
разведывательного управления, не говоря уже о тех знаниях, которые должны были 
помочь ему расшифровывать радиограммы ЦРУ или исполнять шифром и тайнописью 
письма со своей информацией в адреса разведки. 
      Поэтому все самое существенное было изложено в так называемом "плане 
связи", который умелые мастера из ЦРУ втиснули миниатюрным текстом в несколько 
листочков из быстрорастворимой бумаги. Их можно было почти мгновенно уничтожить 
в воде или просто проглотить без вреда для здоровья. Листочки спрятали в 
потайное отделение футляра для очков, с которыми Плахов, страдая близорукостью, 
никогда не расставался. 
      Имелось и другое снаряжение, которое "Пилигриму" нужно было прятать от 
чужих глаз и надежно хранить: шифроблокноты и несколько конвертов писем на 
подставные адреса ЦРУ, специальные шариковые ручки для нанесения тайнописи, 
небольшого размера электронная приставка к японскому радиоприемнику "Сони". Его 
вручили "Пилигриму" в Бангкоке и предназначался он для прослушивания передач 
ЦРУ. Приставка к радиоприемнику имела особое назначение: она должна была 
фиксировать тайные передачи и вносить их содержание в память прибора. 
      Все это шпионское снаряжение было искусно заделано в фотоальбом с видами 
Бангкока и в объемистую книгу о Таиланде. Конечно, сам радиоприемник не было 
необходимости прятать - "Сони" уже появились в Москве вполне легально, хотя 
доставались немногим и были предметом вожделения остальных. 
      В багаже "Пилигрима" хранилось еще кое-что, не имевшее, казалось, прямого 
отношения к технологии связи агента с Центральным разведывательным управлением, 
но это "кое-что" тоже было необходимо тщательно скрывать от посторонних. Это 
была ампула с "чудодейственным лекарством", искусно вмонтированным в авторучку. 
"Лекарство забвения", - сказал Питер Николс русскому вице-консулу на одной из 
встреч в Бангкоке. "На всякий случай, резидент чувствовал некоторую скованность,
 вручая "подарок" агенту, - но знаете, может пригодиться в чрезвычайных 
обстоятельствах, когда не будет иного выхода. Вы ведь сами намекали на это. 
Действует очень быстро и совершенно безболезненно. Уверен, правда, что 
"лекарство" вам никогда не понадобится. У нас стопроцентно надежная система 
работы". 
      Вот такой "багаж" и вез сейчас Лев Михайлович Плахов из Бангкока в Москву,
 рассчитывая немножко на счастливое везенье и на свой дипломатический паспорт. 
      Ясенево 
      По утрам и в конце рабочего дня на территории Первого Главного управления 
КГБ в Ясеневе царило привычное столпотворение. На работу прибывали офицеры и 
служащие разведки, мужчины и женщины, люди молодые и зрелого возраста. Многие 
приезжали на своих автомашинах. Остальные - в специальных рейсовых автобусах. 
Для высших руководителей разведки на территорию комплекса, огороженную высоким 
забором, существовал отдельный въезд. Ничто не должно было мешать им и другим 
сотрудникам разведывательной службы вовремя быть на своем рабочем месте. 
      У Ясенева и Лэнгли немало общего: штаб-квартиры разведки расположены в 
пригородах столиц своих государств - "вдали от шума городского" и подальше от 
любопытных глаз. И в Ясеневе, и в Лэнгли служба охраны бдительно следит за 
безопасностью и порядком; и в Москве, и на берегу Потомака основные 
административные помещения разведки размещены в семиэтажных зданиях. Оба здания 
специально построены такой высоты, чтобы их не было видно: в советской столице 
- со стороны Московской кольцевой дороги, в Вашингтоне с автострады, ведущей в 
южные штаты. 
      Сегодня Лэнгли и Ясенево перестали быть загадкой. Тайн