омплексы, вызванные сексуальными отклонениями, сифилисом, который тогда плохо 
лечили, семейными проблемами, обида на весь белый свет за то, что их не оценили,
 не признали, трудности с карьерой, желание тайно повелевать окружающими — вот 
что привело целую когорту молодых англичан в сети московских вербовщиков. Не 
желая взглянуть правде в глаза, эта публика находила успокоение в мыслях о том, 
что все они служат великому делу.
 Это был мир странных, незаурядных, неординарных людей. Романтики, которые 
запросто убивали недавних коллег. Бессребреники, занимавшиеся подделкой 
казначейских билетов. Двадцатые и тридцатые годы были временем, когда в 
разведку шли и ради острых ощущений, убегая от серых и пустых будней.
 Задача состояла в том, чтобы умерить их авантюризм, научить быть незаметными.
 Политбюро 5 мая 1927 года постановило:
 «Обязать ИККИ, ОГПУ и Разведупр в целях конспирации принять меры к тому, чтобы 
товарищи, посылаемые этими органами за границу по линии НКИД и НКТорга, в своей 
официальной работе не выделялись из общей массы сотрудников полпредств и 
торгпредств.
 Вместе с тем обязать НКИД обеспечить соответствующие условия конспирации для 
выполнения возложенных на этих товарищей специальных поручений от вышеназванных 
организаций».
 В 1930 году численный состав иностранного отдела составлял сто двадцать два 
человека, половина работала в заграничных резидентурах. 8-е отделение ИНО стало 
заниматься научно-технической разведкой за границей. Главная задача — добывать 
сведения об изобретениях, конструкторские разработки, производственные чертежи.
 Серьезной проблемой стало сохранение тайны шифропереписки, это волновало и 
дипломатов, и разведчиков.
 Еще 21 августа 1920 года нарком Чичерин писал Ленину:
 «Многоуважаемый Владимир Ильич,
 я всегда скептически относился к нашим шифрам, наиболее секретные вещи совсем 
не сообщал и несколько раз предостерегал других от сообщения таковых.
 Неверно мнение тов. Каменева, что трудно дешифровать. От нашего сотрудника 
Сабанина, сына старого дешифровщика Министерства иностранных дел, мы знаем, что 
положительно все иностранные шифры расшифровывались русскими расшифровщиками. В 
последний период существования царизма не было иностранной депеши, которая бы 
не расшифровывалась, при этом не вследствие предательства, а вследствие 
искусства русских расшифровщиков.
 При этом иностранные правительства имеют более сложные шифры, чем 
употребляемые нами. Если ключ мы постоянно меняем, то самая система известна 
царским чиновникам и военным, в настоящее время находящимся в стане 
белогвардейцев за границей. Расшифрование наших шифровок я считаю вполне 
допустимым. Наиболее секретные сообщения не должны делаться иначе, чем через 
специально отправляемых лиц…»
 Владимир Ильич Ленин, уверенный в своей способности дать нижестоящим товарищам 
дельный совет по всякому поводу, даже весьма экзотическому, откликнулся на 
обращение наркома в тот же день:
 «Предлагаю
 1. изменить систему тотчас
 2. менять ключ каждый день, например, согласно дате депеши или согласно дню 
года (1-й… 365-й день и т.д. и т.п.).
 3. менять систему или подробности ее каждый день (например, для буквы пять 
цифр; одна система: первая цифра фиктивная; вторая система: последняя цифра 
фиктивная и т.д.).
 Если менять хотя бы еженедельно а) ключ и б) такие подробности, то нельзя 
расшифровать».
 Через месяц Ленин вернулся к вопросу о шифрах. Это не давало ему покоя, потому 
что он всегда беспокоился о секретности переписки:
 «Тов. Чичерин!
 Вопросу о более строгом контроле за шифрами (и внешнем, и внутреннем) нельзя 
давать заснуть.
 Обязательно черкните мне, когда все меры будут приняты.
 Необходима еще одна: с каждым важным послом (Красин, Литвинов, Шейнман, Иоффе 
и т.п.) обязательно установить особо строгий шифр, только для личной 
расшифровки, т.е. здесь будет шифровать особо надежный товарищ, коммунист 
(может быть, лучше при ЦЕКА), а там должен шифровать и расшифровывать лично 
посол (или «агент») сам, не имея права давать секретарям или шифровальщикам.
 Это обязательно (для особо важных сообщений, 1 — 2 раза в месяц по 2 — 3 
строки, не больше)».
 25 сентября Чичерин ответил:
 «Вообще вопросом о лучшей постановке шифровального дела в Республике 
занимается комиссия т. Троцкого. Что касается шифровального дела в нашем 
комиссариате, с понедельника у нас начнет работать т. Голубь, задача которого 
будет заключаться в превращении шифровок в официальные бумаги для рассылки их в 
таком совершенно измененном виде обычным получателям. Он же будет отделять 
наиболее конспиративные и чисто личные сведения от общеполитических, причем 
рассылаться будут последние, первые же сообщаться лишь самому ограниченному 
кругу лиц.
 Иоффе уже имеет специальный шифр с Центральным комитетом. Единственный особо 
строгий шифр есть книжный. Пользоваться книжными шифрами можно лишь в отдельных 
случаях вследствие крайней громоздкости этой системы. Требуется слишком много 
времени. Для отдельных наиболее секретных случаев это можно делать. В начале 
все наши корреспонденты имели книги, но вследствие слишком большой громоздкости 
этой системы постепенно отказались. Можно будет восстановить эту систему