Леонид Млечин

Служба внешней разведки


Аннотация: В книге собраны портреты руководителей советской и российской 
политической разведки, начиная с первого начальника Иностранного отдела ВЧК и 
заканчивая нынешним директором Службы внешней разведки. Среди них есть и такие 
известные люди, как Владимир Крючков, Леонид Шебаршин и Евгений Примаков, и те, 
чьи достижения и провалы известны только профессионалам.
 Писатель-историк и телеведущий Леонид Млечин открывает новые страницы 
драматической истории отечественной разведки: в чем заключались причины провала 
Рихарда Зорге, какова подлинная история Штирлица, что за тайна скрывается за 
убийством советского резидента в Китае.


---------------------------------------------


 Леонид Млечин
 Служба внешней разведки



 ОТ АВТОРА


 Есть войны, которые никогда не заканчиваются. Только обычно мы и не 
подозреваем, что боевые действия идут, что противники атакуют друг друга, 
прорываются через линию фронта, отступают, подсчитывают потери и зализывают 
раны.
 Это тайная война. Война, которую ведут секретные службы. Они отправляют своих 
людей на территорию врага, вербуют там агентов, крадут секретные документы, 
новейшие технологии и военные тайны. Секретные службы мечтают о том, чтобы об 
их существовании вовсе забыли. Они скрывают даже свои победы. Но иногда покров 
тайны спадает, и мы видим поле боя, затянутое пороховым дымом.
 Историю отечественной разведки специалисты ведут от Посольского приказа, 
созданного царем Иваном IV в 1549 году, когда еще не делалось различий между 
дипломатией и разведкой. При Иване Грозном начались и репрессии против 
разведчиков: в 1570 году жестоко казнили посольского дьяка Ивана Висковатого, 
заподозренного в измене и заговоре против трона. А ведь Висковатый умело 
приобретал «агентов влияния», которых уже в наше время так боялся председатель 
КГБ Владимир Александрович Крючков.
 Царь Алексей Михайлович создал Приказ тайных дел. В его ведение передали и 
разведывательную деятельность. Любопытно, что Приказ тайных дел вскоре стал 
заниматься также и обслуживанием царской семьи, совсем как КГБ заботился о 
первых лицах советского государства. Начальник спецслужбы, который состоял 
тогда не в генеральском звании, а был просто дьяком, сопровождал царя на охоту 
и богомолье. И, подобно генерал-лейтенанту Александру Васильевичу Коржакову, 
начальнику службы охраны президента Ельцина, приобрел при дворе необыкновенное 
влияние — даже подписывал за царя указы.
 При Алексее Михайловиче уже был первый перебежчик на Запад, причем из числа 
доблестных разведчиков. Это тоже, выходит, давняя традиция.
 Как и сейчас, труднее всего было поладить с ближайшими соседями. Дипломату и 
разведчику Артамону Матвееву поручили разработку Богдана Хмельницкого, 
«человека неизвестного происхождения, объявившего себя „гетманом“ Украины, 
вступившего в вооруженную борьбу с Речью Посполитой и обратившегося к 
московскому царю с просьбой принять его со всем войском казацким в российское 
подданство», как написано в «Очерках истории российской разведки» (это 
официальное издание, выпущенное Службой внешней разведки России).
 Хмельницкий выдавал себя за дворянина. Бдительный Артамон Матвеев вывел 
Богдана на чистую воду: отцом «гетмана Украины» был еврей-мясник, а сам 
Хмельницкий начинал жизнь с того, что содержал кабак. Выявлять «лиц некоренной 
национальности» тоже, оказывается, научились далекие предшественники чекистов.
 Еще одна традиция — не доверять своим агентам. Знаменитый Талейран, министр 
иностранных дел Франции, тоже был платным агентом российской разведки. Он 
предупредил императора Александра I о том, что Наполеон готовится напасть на 
Россию. И это предупреждение так же пропало втуне, как и многочисленные 
предупреждения Сталину в 1941 году.
 Привычка к тотальной слежке, когда казенных денег не жалеют, тоже не с КГБ 
началась. За террористом Борисом Викторовичем Савинковым во Франции следило 
около сотни агентов царского департамента полиции. А толку? Помешать 
террористической деятельности эсеров полиция не смогла.
 Что касается методов вербовки агентов, то один из самых первых российских 
разведчиков Афанасий Ордин-Нащокин открыл универсальный способ — побольше 
золота!
 Практичный Петр I не жалел для своих разведчиков денег на подкуп иностранных 
дипломатов, тоже заложив одну из важных традиций разведки. В те времена, как и 
сейчас, агенты рублями не брали, а поскольку долларов еще не было, то выручали 
шкурки горностая и соболя. В те времена это называлось «дачными делами» от 
глагола «давать».
 Научно-техническая линия разведки — то, что чаще называется промышленным 
шпионажем, — ведется от распоряжения Алексея Михайловича послу в Англии 
привезти «семян всяких» для питомника в Измайлове. Методы научного шпионажа 
тоже давно придуманы: знаменитый разведчик граф Николай Игнатьев начал свою 
карьеру с того, что просто украл в Лондоне новейший образец патрона, 
выставленный в Британском музее…




  Часть I 
  ПОРТРЕТЫ НАЧАЛЬНИКОВ РАЗВЕДКИ 



 ЯКОВ ДАВТЯН. ПРИКАЗ № 169

 В Советской России разведку стали создавать на три года позже контрразведки и 
политической полиции. Разведка понадобилась тогда, когда сражение за власть уже 
была выиграно.
 В апреле 1920 года внутри Особого отдела ВЧК, военной контрразведки, появилось 
новое подразделение — иностранный отдел. В разработанной для него инструкции 
говорилось, что в каждой стране, где откроется дипломатическое или торговое 
представительство Советской России, будет создана и резидентура разведки. 
Причем разведчики займут официальное положение в представительстве, но только 
главу миссии поставят в известность, кто из его подчиненных на самом деле 
резидент.
 12 декабря 1920 года создатель советских карательных органов Феликс Эдмундович 
Дзержинский написал управляющему делами ВЧК:
 «Прошу издать секретный приказ за моей подписью о том, что ни один отдел ВЧК 
не имеет права самостоятельно отправлять агентов или уполномоченных, или 
осведомителей за границу без моего на то согласия.
 Составьте проект приказа об Иностранном отделе ВЧК (с ликвидацией Иностранного 
отдела Особого отдела ВЧК) и начальнике его и о том, что все агенты за границу 
от ВЧК могут посылаться только этим отделом».
 После окончания Гражданской войны у чекистов появились новые заботы и новые 
интересы. Советская власть в России утвердилась, хотя большевики по-прежнему 
опасались интервенции. На очереди была мировая революция. В политбюро хотели 
знать, что происходит в других странах: не готовятся ли они напасть на Россию и 
не созрели ли для народного восстания?
 20 декабря Дзержинский подписал знаменитый приказ № 169:
 «1. Иностранный отдел Особого Отдела ВЧК расформировать и организовать 
Иностранный отдел ВЧК.
 2. Всех сотрудников, инвентарь и дела Иностранному отделу ООВЧК передать в 
распоряжение вновь организуемого Иностранного отдела ВЧК.
 3. Иностранный отдел ВЧК подчинить Начальнику Особого отдела тов. Менжинскому.
 4. Врид. Начальником Иностранного отдела ВЧК назначается тов. Давыдов, 
которому в недельный срок представить на утверждение Президиума штаты 
Иностранного отдела.
 5. С опубликованием настоящего приказа все сношения с заграницей, 
Наркоминделом, Наркомвнешторгом, Центроэваком и Бюро Коминтерна всем Отделам 
ВЧК производить только через Иностранный отдел».
 Временно исполняющим обязанности начальника иностранного отдела стал Яков 
Христофорович Давтян (в чекистском обиходе использовался псевдоним — Давыдов). 
Он родился в 1888 году в Нахичевани. Отец рано умер, заботу о воспитании 
мальчика взял на себя дядя. Яков Давтян окончил 1-ю Тифлисскую гимназию и 
поехал поступать в Петербургский университет. В социал-демократическую партию 
он вступил в 1905 году, еще учась в гимназии.
 За активную подпольную деятельность молодой большевик был в 1907 году 
арестован. Его выпустили под залог, и он сразу уехал в Бельгию, где учился в 
политехническом университете. Там он познакомился с Инессой Арманд, 
возлюбленной Ленина. Она сыграла решающую роль в судьбе Якова Христофоровича. 
Во время Первой мировой войны Германия оккупировала Бельгию. Яков Давтян был 
арестован как гражданин враждебной страны. Его освободили только в августе 1918 
года, когда в Берлин приехал первый советский полпред Адольф Иоффе, член ЦК и 
соратник Троцкого.
 После заключения Брестского мира Советская Россия воспринималась немецкими 
властями почти как союзник, и личного поручительства полпреда было достаточно, 
чтобы Давтян вышел на свободу.
 Он вернулся в Москву. В феврале 1919 года вместе с Инессой Арманд в составе 
миссии Российского Красного Креста поехал в Париж, где занимался возвращением 
русских солдат из экспедиционного корпуса на родину. После возвращения Давтяна 
командировали в Киев уполномоченным Совета обороны, на Южном фронте он был 
начальником политотдела 1-й Кавказской кавалерийской дивизии.
 В начале 1920 года Давтяна назначили первым секретарем полпредства в Эстонии, 
затем он был секретарем делегации, которая во главе с заместителем главы 
советского правительства Львом Борисовичем Каменевым отправилась в Англию 
договариваться об урегулировании спорных вопросов.
 В конце года Давтяна вернули в наркомат по иностранным делам и назначили 
заведовать отделом Прибалтики и Польши. Одновременно Инесса Арманд 
рекомендовала его председателю ВЧК. А Феликсу Эдмундовичу нужен был 
образованный человек, знающий заграничную жизнь.
 12 ноября 1920 года по просьбе Дзержинского оргбюро ЦК, ведавшее 
распределением партийных кадров, перевело Давтяна из наркоминдела в ВЧК.
 30 ноября ему поручили исполнять обязанности начальника еще не созданного 
иностранного отдела. Яков Давтян продолжал совмещать работу в двух ведомствах, 
благо они находились рядом друг с другом — наркоминдел располагался тогда в 
доме бывшего страхового общества «Россия» на пересечении Кузнецкого моста и 
Лубянки (теперь это площадь Воровского). Дипломаты несколько иронически 
называли чекистов «соседями». Это словечко прижилось и употребляется до сих пор.

 Победа в Гражданской войне показала, что советское правительство твердо 
контролирует всю территорию России. Противники большевиков бежали и 
превратились в эмигрантов. При всей симпатии к ним западные правительства 
больше не могли игнорировать реальность — Россия слишком большая страна, чтобы 
вовсе не поддерживать с ней отношения.
 Правда, процесс признания Советской России растянулся на десятилетие. Основная 
часть мирового сообщества не желала иметь дело с коммунистическим 
правительством.
 Дипломатические отношения с Соединенными Штатами были установлены только 16 
ноября 1933 года. Открытие советского посольства в Вашингтоне происходило с 
большой помпой. Прием был организован великолепно, знатные вашингтонцы валом 
валили в посольство, поскольку это было любопытно, а также потому, что 
ожидалось шампанское.
 Шампанское действительно подавали, а также и водку. Сухой закон, действовавший 
с 1917 года, только что был отменен, но настрадавшиеся американцы никак не 
могли утолить свою жажду. В драке из-за икры и шампанского оказалось немало 
пострадавших, причем только американцев. Русские были предупреждены, что в 
случае эксцессов их отошлют домой.
 Первый полпред в Соединенных Штатах Александр Антонович Трояновский никогда 
больше не угощал американских гостей водкой на больших приемах. Он пришел к 
неутешительному для американцев выводу:
 — Они не умеют пить.
 Создание легальных резидентур под крышей официальных представительств шло 
медленно. Но разведчики устраивались в любом советском учреждении за границей.
 Начальником иностранного отдела ВЧК Давтяна так и не утвердили. Не сложились у 
него отношения с чекистским руководством. Он, подумав, все-таки предпочел 
дипломатию как более надежное дело и в конце января 1921 года вернулся в 
наркоминдел. Его назначили советником полпредства в Венгрию, где власть перешла 
к революционному правительству.
 На посту руководителя иностранного отдела ВЧК Давтяна сменил Рубен Павлович 
Катанян, который до этого работал в политуправлении Реввоенсовета Республики, а 
потом в аппарате ЦК партии. Но уже в апреле того же 1921 года он ушел в 
прокуратуру, а в иностранный отдел вернулся Яков Давтян. Поездка в Венгрию не 
состоялась, потому что социалистическое правительство там уже свергли. Но и 
второе пришествие Якова Христофоровича было недолгим. В августе 1921 года он 
был утвержден полпредом в Литве.
 Впрочем, и на дипломатическом посту он охотно выполнял поручения разведки. Он 
работал в Китае, Туве, Франции, Иране, Греции, Польше, часто совмещая 
дипломатическую должность с обязанностями резидента внешней разведки.
 В Париж он поехал советником полпредства. Полпредом был Христиан Георгиевич 
Раковский, бывший руководитель Украины, отправленный в дипломатическую ссылку 
за дружбу с Троцким. Давтян не только вел основную часть дипломатической работы,
 но и успешно занимался вербовкой агентуры.
 «Длительное пребывание в Европе оставило на нем резкий отпечаток, выделивший 
его среди других крупных советских работников. Высокий красивый брюнет с 
правильными чертами лица, корректно обращавшийся к окружающим, Давтян 
производил очень выгодное впечатление. В отличие от прежних послов, Давтян имел 
еще то преимущество, что владел европейскими языками» — таким полпред в Иране 
Давтян запомнился Георгию Сергеевичу Агабекову, назначенному в 1927 году 
резидентом советской внешней разведки в Тегеран.
 Агабеков стал первым советским разведчиком, бежавшим на Запад. Свои 
воспоминания он написал еще в 1930 году. Они вышли под названием «Секретный 
террор: записки разведчика». Летом 1937 года Агабеков, судя по всему, был 
ликвидирован недавними сослуживцами из летучей группы иностранного отдела, 
уничтожавшей перебежчиков.
 У Якова Давтяна разведчик Агабеков обнаружил не одни только достоинства:
 «Оборотная сторона его характера сводила на нет все его преимущества. Он был 
трусливым, нерешительным человеком, без всякой инициативы. Трудолюбие его 
ограничивалось исполнением без размышления всех директив Москвы. По самым 
незначительным вопросам он запрашивал разрешения Москвы».
 Осенью 1937 года Якова Давтяна отозвали из Варшавы, где он был полпредом. 21 
ноября арестовали. Его обвинили в работе на польскую разведку и в создании 
правотроцкистской организации в советском полпредстве в Варшаве. 28 июля 1938 
года первого начальника советской разведки расстреляли.

 СОЛОМОН МОГИЛЕВСКИЙ. ЗАГАДОЧНАЯ АВИАКАТАСТРОФА

 Некоторое время иностранный отдел ВЧК возглавлял Соломон Григорьевич 
Могилевский.
 Он родился в 1885 году в Екатеринославской губернии. Совсем молодым 
присоединился к социал-демократам, в 1904 году был арестован. Его, как и 
Давтяна, выпустили под залог. И он точно так же уехал за границу — в Швейцарию. 
Он поступил на юридический факультете Женевского университета и познакомился с 
Лениным, безоговорочно поверив в его правоту. Вернувшись в 1906 году в Россию, 
вел подпольную работу. После первой русской революции поступил на юридический 
факультет Петербургского университета, оттуда перевелся в Москву.
 В Первую мировую Соломона Могилевского мобилизовали в царскую армию. Служил 
под Минском. После Февральской революции вошел в состав Минского совета.
 После Октябрьской революции Могилевский работал в Иваново-Вознесенске, где его 
сделали сначала губернским комиссаром юстиции, затем председателем 
революционного трибунала. Весной 1918 года его взяли в Москву в наркомат 
юстиции и почти сразу отправили восстанавливать советскую власть в Поволжье, 
оттуда перебросили на Украину, назначили заместителем председателя ревтрибунала 
12-й армии.
 Осенью 1919 года Могилевского вернули в Москву заведующим следственной частью 
московской Чрезвычайной комиссии, затем повысили — утвердили заместителем 
начальника Особого отдела МЧК.
 В августе 1921 года, после ухода Давтяна, Могилевский стал руководителем 
иностранного отдела ВЧК. Видимо, учли, что до революции он некоторое время жил 
в эмиграции, следовательно, среди не слишком грамотных чекистов считался 
знатоком иностранной жизни.
 В феврале 1922 года ВЧК преобразовали в Государственное политическое 
управление при наркомате внутренних дел.
 В утвержденном политбюро, а затем и ВЦИК «Положении о Государственном 
политическом управлении» перечислялись задачи нового ведомства:
 1) предупреждение и подавление открытых контрреволюционных выступлений;
 2) борьба с вооруженными восстаниями;
 3) раскрытие контрреволюционных организаций в народном хозяйстве;
 4) охрана государственных тайн и борьба со шпионажем;
 5) охрана железнодорожных и водных путей сообщения, борьба с хищениями грузов;
 6) охрана государственных границ;
 7) выполнение специальных заданий ВЦИК и Совнаркома по охране революционного 
порядка.
 Разведка в этом исчерпывающем перечне задач ГПУ даже не упоминается. Это 
свидетельствует о том, что закордонная разведка в тот момент мало интересовала 
руководство страны. Иностранный отдел включили в состав секретно-оперативного 
управления ГПУ.
 Разведкой Могилевский руководил недолго. В те годы шла кадровая чехарда, более 
или менее ценных работников перебрасывали с места на место. В марте 1922 года 
Могилевского назначили полномочным представителем ГПУ в только что созданной 
Закавказской Федерации, объединившей Грузию, Азербайджан и Армению. 
Одновременно он получил под командование внутренние и пограничные войска 
Закавказской Федерации. Заместителем ему дали Лаврентия Павловича Берию, 
молодого, но подававшего большие надежды чекиста.
 За подавление восстания в Грузии, которое назвали меньшевистским, Могилевский 
получил орден Красного Знамени.
 Соломон Могилевский погиб 22 марта 1925 года, когда во время перелета из 
Тифлиса в Сухуми загорелся и рухнул самолет «Юнкерс-13». Вместе с ним погибли 
кандидат в члены ЦК и секретарь Закавказского краевого комитета партии 
Александр Федорович Мясников (Мясникьян), заместитель наркома 
рабоче-крестьянской инспекции Георгий Александрович Атарбеков и оба летчика.
 Некоторые историки полагают, что катастрофа не была случайной: Могилевский 
что-то узнал о своем заместителе Берии и хотел доложить об этом. Но не успел — 
Лаврентий Павлович его убрал. Впрочем, другие исследователи полагают, что Берия 
опасался не Могилевского, а замнаркома Георгия Атарбекова, который раньше 
служил в ЧК и считал Берию темной личностью.
 Но эта версия не подкреплена никакими доказательствами.
 Взорвать самолет вовсе не простое дело. Даже двадцать лет спустя такие 
операции заканчивались безуспешно.
 Вот хрестоматийный пример.
 Весной 1943 года сотрудники абвера, немецкой разведки и контрразведки, 
пытались таким способом убить Гитлера.
 В марте 1943 года фюрера ждали в оккупированном Смоленске. За несколько дней 
до него в Смоленск прилетел начальник абвера адмирал Канарис и его доверенные 
офицеры — генерал-майор Ханс Остер, полковник Лахузен и Ханс фон Донаньи из 
управления внешней контрразведки. Они привезли с собой чемодан взрывчатки.
 План покушения придумал начальник штаба группы армий «Центр» генерал-майор 
Хеннинг фон Тресков. Он решил, что стрелять в Гитлера опасно: армию обвинят в 
убийстве фюрера. А если рухнет его четырехмоторный «Кондор», обвинять будет 
некого. Абверовцы привезли с собой полное описание личного самолета фюрера.
 Генерал Тресков просил поставить взрыватель так, чтобы самолет развалился в 
воздухе, и замаскировать бомбу под обычную посылку. Он спросил одного из 
сопровождавших Гитлера офицеров, полковника Хайнца Брандта из генерального 
штаба, не возьмет ли тот с собой в самолет две бутылки бренди, предназначенные 
для одного генерала в Восточной Пруссии. Полковник охотно согласился.
 Прямо перед взлетом самолета один из офицеров-заговорщиков раздавил капсулу 
химического взрывателя, который должен был взорваться ровно через полчаса, 
когда самолет будет пролетать над Минском, и передал посылку полковнику Брандту,
 который сел в самолет вслед за Гитлером.
 «Кондор» взмыл в воздух. Его прикрывали несколько истребителей. Заговорщики 
рассчитывали, что один из истребителей и радирует на землю о катастрофе 
самолета фюрера. Но ничего не произошло. Через два часа Гитлер был в своей 
ставке в Растенбурге (Восточная Пруссия).
 Заговорщики должны были спасать сами себя. Адъютант генерала Трескова под 
благовидным предлогом немедленно вылетел в Пруссию и перехватил опасную посылку 
прежде, чем она оказалась в руках адресата. Это обошлось ему в две бутылки 
настоящего бренди, который получил не ожидавший такого внимания генерал. 
Заговорщики, изучив взрывное устройство, поняли, что химический взрыватель не 
сработал, потому что в самолете вышла из строя система отопления кабины. Низкая 
температура нарушила ход химической реакции…
 Лаврентий Павлович Берия вполне был способен на любое преступление, он был 
способен пойти на все. Но в тот момент ему, вообще говоря, нечего было 
опасаться и незачем устранять пассажиров «Юнкерс-13».
 Карьера Берии началась с того, что он по заданию товарищей проник в 
контрразведку независимого Азербайджана, где у власти находилась партия 
«Мусават» (в переводе на русский — «Равенство»).
 С осени 1919 года по март 1920 года молодой Лаврентий Берия официально служил 
агентом Организации по борьбе с контрреволюцией (контрразведка) при Комитете 
государственной обороны независимой Азербайджанской республики.
 Лаврентий Павлович всегда утверждал, что выполнял поручение товарищей по 
партии. Их эта история смущала, устраивались проверки, опрашивали уцелевших 
подпольщиков. И именно в 1925 году ЦК компартии Азербайджана принял решение, 
которое полностью оправдывало Берию. Лаврентий Павлович совершил много 
преступлений, но что бы про него ни говорили, служил он только одной власти — 
советской…
 В апреле 1922 года в составе ГПУ был образован еще и восточный отдел, который 
ведал национальными республиками в азиатской части страны и их связями с 
соседними государствами. Нарком по иностранным делам Георгий Васильевич Чичерин 
довольно быстро установил дипломатические отношения с Афганистаном, Турцией, 
Китаем, Ираном, Саудовской Аравией.
 Руководил восточным отделом Ян Христофорович Петерс, бывший заместитель 
председателя ВЧК.
 Петерс, старый большевик, вошел в первый состав коллегии ВЧК. В 1918 году он 
допрашивал английского дипломата Роберта Брюса Локкарта, обвиненного в заговоре 
против советской власти. Петерс показал англичанину свои ногти в доказательство 
тех пыток, которым подвергся в застенках дореволюционной России, пишет Локкарт. 
Ничто в характере Петерса не обличало бесчеловечное чудовище, каким его обычно 
считали. Петерс говорил Локкарту, что каждое подписание смертного приговора 
причиняет ему физическую боль.
 «Я думаю, — писал Локкарт, — это была правда. В его натуре была большая доля 
сентиментальности, но он был фанатиком, он преследовал большевистские цели с 
чувством долга, которое не знало жалости… Этот странный человек, которому я 
внушал почему-то интерес, решил доказать мне, что большевики в мелочах могут 
быть такими же рыцарями, как и буржуа…»
 Летом 1918 года Ян Петерс два месяца исполнял обязанности председателя ВЧК, 
когда после левоэсеровского мятежа Дзержинский временно сложил с себя 
полномочия председателя ВЧК. Тогда по указанию Ленина допросили и самого 
Дзержинского: он тоже находился под подозрением, поскольку в мятеже участвовали 
его подчиненные — чекисты. И кроме того, как мог он проморгать, что на его 
глазах готовится убийство немецкого посла и зреет заговор?
 Феликс Эдмундович легко оправдался и вернул себе полномочия председателя ВЧК, 
а Ян Петерс отправился наводить порядок на железных дорогах, потом он был 
комендантом Петроградского, Киевского укрепленных районов.
 Два года он провел в Туркестане представителем ВЧК. Вернувшись в Москву, стал 
членом коллегии ГПУ, затем ОГПУ.
 Штат восточного отдела составлял семьдесят человек. Под началом Петерса 
начинал знаменитый боевик Леонид (Наум) Исаакович Эйтингон, непосредственно 
занимавшийся убийством Троцкого и дослужившийся в госбезопасности до полковника.

 Ян Петерc работал в органах госбезопасности до 1930 года, когда Сталин сменил 
руководство ОГПУ. Одновременно восточный отдел включили в состав Особого отдела 
(военная контрразведка) ОГПУ. Петерc работал в Центральной контрольной комиссии 
при ЦК, партийной инквизиции. В 1938 году его расстреляли как латвийского 
шпиона.

 МЕИР ТРИЛИССЕР. ПЕРВЫЕ ПРОФЕССИОНАЛЫ

 Девять лет разведкой руководил Меир Абрамович Трилиссер. Он родился в 1883 
году в Астрахани. Окончил реальное училище и уехал в Одессу, где в 1901 году 
присоединился к социал-демократам. После первой русской революции был арестован.
 Два года шло следствие, приговор — восемь лет каторжных работ. Он получил 
свободу после Февральской революции и обосновался в Иркутске, где его избрали 
секретарем Иркутского совета. В 1918 году Трилиссера назначили председателем 
Иркутской ЧК.
 Во время японской интервенции на Дальнем Востоке он вел подпольную работу в 
Благовещенске. Два года работал председателем Амурского областного ревкома и 
членом Дальневосточного бюро ЦК. После X съезда партии в марте 1921 года 
Трилиссера хотели оставить в аппарате ЦК или Коминтерна, но Дзержинский 
переманил к себе умелого подпольщика.
 В августе 1921 года Трилиссер стал помощником начальника иностранного отдела и 
руководителем закордонной части, то есть отвечал за работу всех резидентур, 
легальных и нелегальных. Первоначально нелегальные резидентуры создавались на 
случай войны. Считалось, что всех разведчиков, работающих под дипломатической 
«крышей», вышлют, а разведчики, находящиеся на нелегальном положении, смогут 
остаться и продолжат работу. Потом пришли к сочетанию легальных и нелегальных 
резидентур, вторые брали на себя работу, опасную для официального советского 
представителя.
 Закордонная часть ИНО по положению была «организационным центром, 
сосредотачивающим все руководство и управление зарубежной работой 
разведывательного и контрразведывательного характера».
 «За границей, — говорилось в положении об иностранном отделе, — в определенных 
пунктах по схеме, вырабатываемой Закордонной Частью ИНО ГПУ, имеют 
местопребывание уполномоченные, именующиеся резидентами».
 В 1921 году появились легальные резидентуры в Афганистане и Турции, потом в 
Иране. В 1922-м — легальная резидентура в составе представительства РСФСР в 
Берлине.
 В декабре 1921 года Трилиссера утвердили заместителем начальника иностранного 
отдела, а 13 марта следующего года он возглавил разведку. Меир Абрамович был 
спокойным и осторожным человеком, избегавшим поспешных шагов. В иностранном 
отделе его за глаза называли Стариком и Батькой.
 При Трилиссере первое поколение советских разведчиков вполне профессионально 
освоило это ремесло. Они выработали принципы работы заграничных резидентур, 
приемы переброски за границу нелегалов, методы вербовки агентуры и способы 
поддержания связи со своими агентами. Переписку с нелегалами вели, используя 
симпатические чернила — фотографический гипосульфат, который легко было 
приготовить.
 Трилиссера ценил Вячеслав Рудольфович Менжинский, который в роли заместителя 
председателя ГПУ-ОГПУ курировал внешнюю разведку. 30 июля 1926 года, через 
десять дней после смерти Дзержинского, Менжинский занял его место. Трилиссер 
получил должность заместителя председателя ОГПУ. Помимо иностранного отдела он 
курировал и пограничную охрану, занимался внутренним политическим сыском. Его 
позиции подкрепило избрание членом Центральной контрольной комиссии ВКП/б/.
 Трилиссер в июле 1927 года вывел иностранный отдел из состава 
секретно-оперативного управления (им руководил восходящая звезда советской 
госбезопасности Генрих Григорьевич Ягода), и теперь разведка фактически 
подчинялась только Трилиссеру.
 Менжинский и Трилиссер сделали советскую разведку, возможно, самой сильной в 
мире. Во-первых, в разведку пришли работать опытные люди, большевики, прошедшие 
школу подполья, конспирации, борьбы с царской полицией и тюрем. Во-вторых, 
первое поколение советских разведчиков состояло из людей, родившихся за 
границей или вынужденно проживших там много лет: они чувствовали себя за 
рубежом как дома или в прямом смысле дома.
 И наконец, самое главное. До появления Советской России считалось, что 
разведка и контрразведка нужны только во время войны, а в мирное время их 
распускали, довольствуясь обычной полицией.
 Немецкие спецслужбы вообще перестали существовать после поражения в Первой 
мировой. Соединенные Штаты до Второй мировой войны не имели разведывательной 
службы и стали создавать ее с помощью англичан лишь после вступления в войну. 
Англичане сократили штаты спецслужб донельзя, то же сделали и французы. И 
только аппараты советской политической и военной разведок росли как на дрожжах.
 Советская Россия считала себя в состоянии войны чуть ли не со всем миром, 
поэтому вполне естественно для нее было и вести подпольную войну по всему 
земному шару.
 Еще одна особенность советской разведки состояла в том, что она занималась не 
только сбором информации, но и уничтожением врагов советской власти, 
политических оппозиционеров, вынужденных покинуть Россию.
 В постановлении политбюро № 59 от 1923 года говорилось: «Усилить работу ИНО 
ГПУ за границей в направлении пресечения связи меньшевиков с Россией…»
 После разгрома очередной оппозиции в стране список тех, за кем надо было вести 
наблюдение, все увеличивался. До поры до времени оппозиционеров высылали за 
границу. И перед разведкой ставилась задача следить за ними.
 Первое поколение советских разведчиков во многом состояло из идеалистов, 
преданных идее мировой революции. Они шли в разведку не ради поездки за границу.
 Они служили делу, которое считали великим. Сначала они обратились за помощью к 
естественным союзникам — иностранным компартиям, но быстро поняли, что открыто 
действующий член коммунистической партии не может быть успешным агентом: он на 
учете в полиции, и ему никуда нет ходу.
 Тогда вербовщики советской разведки стали искать агентов «на вырост» — 
перспективную молодежь левых убеждений. Молодых людей, которые соглашались 
сотрудничать, убеждали не афишировать свои истинные взгляды и искать место в 
государственном аппарате, желательно в специальных службах.
 Такие идейные волонтеры в Европе между двумя мировыми войнами оказались 
лучшими агентами, но их было сравнительно немного, поэтому искали и людей, 
которые соглашались работать за деньги.
 Вербовщики советской разведки, наверное, первыми сообразили, как удобно 
набирать агентов среди гомосексуалистов. Во-первых, те, кто вынужден вести 
двойную жизнь, умеют хранить тайну. Во-вторых, они легко находят интересующих 
разведку людей внутри гомосексуального братства: в постели выведываются любые 
секреты. В-третьих, в среде гомосексуалистов были распространены 
социалистические идеи. В Англии в тридцатые годы братство 
гомосексуалистов-леваков называлось Гоминтерном.
 Ценность таких людей разведка поняла, воспользовавшись услугами одного из 
знаменитых своих агентов англичанина Гая Берджесса, друга и соратника Кима 
Филби. Первым заданием Берджесса было завербовать сотрудника английского 
военного министерства, что Берджесс и сделал, вступив с ним в интимную связь.
 Комплексы, вызванные сексуальными отклонениями, сифилисом, который тогда плохо 
лечили, семейными проблемами, обида на весь белый свет за то, что их не оценили,
 не признали, трудности с карьерой, желание тайно повелевать окружающими — вот 
что привело целую когорту молодых англичан в сети московских вербовщиков. Не 
желая взглянуть правде в глаза, эта публика находила успокоение в мыслях о том, 
что все они служат великому делу.
 Это был мир странных, незаурядных, неординарных людей. Романтики, которые 
запросто убивали недавних коллег. Бессребреники, занимавшиеся подделкой 
казначейских билетов. Двадцатые и тридцатые годы были временем, когда в 
разведку шли и ради острых ощущений, убегая от серых и пустых будней.
 Задача состояла в том, чтобы умерить их авантюризм, научить быть незаметными.
 Политбюро 5 мая 1927 года постановило:
 «Обязать ИККИ, ОГПУ и Разведупр в целях конспирации принять меры к тому, чтобы 
товарищи, посылаемые этими органами за границу по линии НКИД и НКТорга, в своей 
официальной работе не выделялись из общей массы сотрудников полпредств и 
торгпредств.
 Вместе с тем обязать НКИД обеспечить соответствующие условия конспирации для 
выполнения возложенных на этих товарищей специальных поручений от вышеназванных 
организаций».
 В 1930 году численный состав иностранного отдела составлял сто двадцать два 
человека, половина работала в заграничных резидентурах. 8-е отделение ИНО стало 
заниматься научно-технической разведкой за границей. Главная задача — добывать 
сведения об изобретениях, конструкторские разработки, производственные чертежи.
 Серьезной проблемой стало сохранение тайны шифропереписки, это волновало и 
дипломатов, и разведчиков.
 Еще 21 августа 1920 года нарком Чичерин писал Ленину:
 «Многоуважаемый Владимир Ильич,
 я всегда скептически относился к нашим шифрам, наиболее секретные вещи совсем 
не сообщал и несколько раз предостерегал других от сообщения таковых.
 Неверно мнение тов. Каменева, что трудно дешифровать. От нашего сотрудника 
Сабанина, сына старого дешифровщика Министерства иностранных дел, мы знаем, что 
положительно все иностранные шифры расшифровывались русскими расшифровщиками. В 
последний период существования царизма не было иностранной депеши, которая бы 
не расшифровывалась, при этом не вследствие предательства, а вследствие 
искусства русских расшифровщиков.
 При этом иностранные правительства имеют более сложные шифры, чем 
употребляемые нами. Если ключ мы постоянно меняем, то самая система известна 
царским чиновникам и военным, в настоящее время находящимся в стане 
белогвардейцев за границей. Расшифрование наших шифровок я считаю вполне 
допустимым. Наиболее секретные сообщения не должны делаться иначе, чем через 
специально отправляемых лиц…»
 Владимир Ильич Ленин, уверенный в своей способности дать нижестоящим товарищам 
дельный совет по всякому поводу, даже весьма экзотическому, откликнулся на 
обращение наркома в тот же день:
 «Предлагаю
 1. изменить систему тотчас
 2. менять ключ каждый день, например, согласно дате депеши или согласно дню 
года (1-й… 365-й день и т.д. и т.п.).
 3. менять систему или подробности ее каждый день (например, для буквы пять 
цифр; одна система: первая цифра фиктивная; вторая система: последняя цифра 
фиктивная и т.д.).
 Если менять хотя бы еженедельно а) ключ и б) такие подробности, то нельзя 
расшифровать».
 Через месяц Ленин вернулся к вопросу о шифрах. Это не давало ему покоя, потому 
что он всегда беспокоился о секретности переписки:
 «Тов. Чичерин!
 Вопросу о более строгом контроле за шифрами (и внешнем, и внутреннем) нельзя 
давать заснуть.
 Обязательно черкните мне, когда все меры будут приняты.
 Необходима еще одна: с каждым важным послом (Красин, Литвинов, Шейнман, Иоффе 
и т.п.) обязательно установить особо строгий шифр, только для личной 
расшифровки, т.е. здесь будет шифровать особо надежный товарищ, коммунист 
(может быть, лучше при ЦЕКА), а там должен шифровать и расшифровывать лично 
посол (или «агент») сам, не имея права давать секретарям или шифровальщикам.
 Это обязательно (для особо важных сообщений, 1 — 2 раза в месяц по 2 — 3 
строки, не больше)».
 25 сентября Чичерин ответил:
 «Вообще вопросом о лучшей постановке шифровального дела в Республике 
занимается комиссия т. Троцкого. Что касается шифровального дела в нашем 
комиссариате, с понедельника у нас начнет работать т. Голубь, задача которого 
будет заключаться в превращении шифровок в официальные бумаги для рассылки их в 
таком совершенно измененном виде обычным получателям. Он же будет отделять 
наиболее конспиративные и чисто личные сведения от общеполитических, причем 
рассылаться будут последние, первые же сообщаться лишь самому ограниченному 
кругу лиц.
 Иоффе уже имеет специальный шифр с Центральным комитетом. Единственный особо 
строгий шифр есть книжный. Пользоваться книжными шифрами можно лишь в отдельных 
случаях вследствие крайней громоздкости этой системы. Требуется слишком много 
времени. Для отдельных наиболее секретных случаев это можно делать. В начале 
все наши корреспонденты имели книги, но вследствие слишком большой громоздкости 
этой системы постепенно отказались. Можно будет восстановить эту систему для 
отдельных случаев, пользуясь оказиями для извещения корреспондентов.
 Устроить шифрование при ЦК нецелесообразно, так как при рассылке и передаче 
шифровка может попасть в посторонние руки, и вернее будет предоставить в 
наиболее важных случаях шифрование самым надежным шифровщикам».
 Техническую сторону секретной переписки с заграничными представительствами 
(разработка шифров, а потом и шифровальных машин, подготовка шифровальщиков) 
взяло на себя ведомство госбезопасности. Причем у дипломатов и разведчиков были 
разные шифры. В двадцатые годы англичане читали советскую шифрованную переписку.
 В этом искусстве англичане, которые еще в 1919 году создали Школу 
шифровальщиков правительственной связи, опередили всех. Потом советские 
разведчики, получив японские шифровальные книги, читали секретную переписку 
японских послов и военных атташе с Токио.
 Служба в разведке постепенно стала завидной, чекисты из внутренних 
подразделений мечтали перевестись в иностранный отдел. Тот же Георгий Агабеков 
вспоминал:
 «Посторонний зритель, если он попадет в иностранный отдел, заметит две 
категории различно одетых людей. Одни ходят в защитного цвета казенных 
гимнастерках и кепках. Другие — в прекрасно сшитых из английского или немецкого 
сукна костюмах, в дорогих шляпах и франтоватых галстуках. Первые — это 
сотрудники, еще не побывавшие за границей, а вторые — это вернувшиеся из-за 
границы, где они по приезде в первую очередь понашили себе достаточный запас 
костюмов.
 Вот почему первые, еще не побывавшие за границей, мечтают, «рискуя жизнью», 
поехать в капиталистические страны».
 С другой стороны, в те годы сотрудников иностранного отдела легко переводили в 
другие подразделения ОГПУ, и они нисколько об этом не жалели. Скажем, в 
середине двадцатых годов резидентом в Берлине, а затем в Вене был Иван 
Васильевич Запорожец, чье имя связано с убийством Кирова.
 Запорожец родился в 1885 году в Мелитопольской области. Агроном по образованию,
 Запорожец воевал в Первую мировую и попал в австрийский плен. Вернувшись после 
плена, он вступил в партию боротьбистов (левые эсеры Украины). Потом партия 
самоликвидировалась, а большинство боротьбистов перешло к большевикам. В 1921 
году его взяли в ВЧК.
 За границей его главная задача состояла в том, чтобы вербовать агентуру среди 
белой эмиграции и присматривать за персоналом полпредства. По свидетельству 
очевидца, «Запорожец, гигантского роста добряк со средним интеллектом, 
добросовестно выполнял свою работу, а в свободное время полностью занимался 
женой и детьми, не обращая внимания на интриги и заговоры, которые сотрясали 
всех вокруг него».
 После возвращения в Москву Запорожец возглавлял четвертое отделение (внешняя 
торговля) экономического управления ОГПУ, затем отдел информации и 
политконтроля. В марте 1931 года его отдел влили в секретно-политический отдел. 
Начальником отдела был Яков Саулович Агранов, доверенное лицо Сталина. 
Запорожец стал заместителем начальника отдела и с этой высокой должности уехал 
в Ленинград. Его утвердили заместителем начальника областного управления.
 Запорожца подозревают в организации убийства Сергея Кирова. Считается, что он 
задержал будущего убийцу Кирова Леонида Николаева и отпустил его. Правда, во 
время убийства Кирова Запорожца в Ленинграде не было. В конце августа Запорожца 
положили в военный госпиталь, и там в гипсе он пролежал до ноября, после чего 
отправился долечиваться в санаторий в Сочи. Потом он был уничтожен. История с 
убийством Кирова и по сей день остается неразгаданной…
 Шестого апреля 1927 года китайская полиция устроила налет на советское 
полпредство в Пекине и арестовала несколько сотрудников резидентуры, которые 
работали в составе полпредства и торгового представительства. А британская 
полиция провела обыск в помещении «Аркос» (All Russian Cooperative Society Ltd.
) — торгового общества, которое занималось внешней торговлей от имени различных 
советских организаций.
 В мае 1927 года политбюро приняло ряд решений, стараясь ограничить ущерб, 
нанесенный разведке, и извлечь уроки:
 «Послать по линии ОГПУ шифротелеграмму о принятии срочных мер по соблюдению 
конспирации в работе и уничтожению компрометирующих документов…
 Обязать полпредов немедленно уничтожить все секретные материалы, не являющиеся 
абсолютно необходимыми для текущей работы как самого полпредства, так и 
представителей всех без исключений советских и партийных органов, включая сюда 
ОГПУ, Разведупр и Коминтерн…
 Совершенно выделить из состава полпредств и торгпредств представительства ИНО 
ГПУ, Разведупра, Коминтерна, Профинтерна, МОПРа.
 Шифры менять каждый день, проверить состав шифровальщиков. Послать специальное 
лицо с неограниченными правами по осуществлению строжайшей конспирации 
шифровальной работы, имея в виду в первую очередь объезд таких стран, как 
Франция, Италия, Варшава, Токио, Берлин (кандидатуру наметить особо).
 Проверить состав представительств ИНО ГПУ, Разведупра, Коминтерна…»
 Советская разведка сильно преуспела в распространении дезинформации, на 
которую покупались западные разведки. Иногда, впрочем, и иностранный отдел 
попадал на удочку таких же мастеров фальсификации.
 В 1927 году сотрудники харбинской резидентуры получили от русского эмигранта 
Ивана Трофимовича Иванова-Перекреста секретный японский документ. 
Иванова-Перекреста в резидентуре очень ценили. Заместитель резидента Василий 
Михайлович Зарубин, будущий генерал, с гордостью говорил, что у агента широкие 
связи среди японцев. Вот он и притащил меморандум японского генерала Гиити 
Танака, содержавший план завоевания мира.
 Этот документ, активно использовавшийся в пропаганде, был фальшивкой. В 
двадцатые годы русские эмигранты в Европе и на Дальнем Востоке 
специализировались на изготовлении фальшивок, которые у них покупали различные 
спецслужбы…
 Почему Сталин в конце концов убрал успешно действовавшего Трилиссера из 
госбезопасности? Судя по всему, сыграли свою роль и политические, и личные 
мотивы.
 11 июля 1928 года состоялась тайная беседа между людьми, которые когда-то 
вместе заседали в политбюро, а потом стали политическими противниками.
 К Льву Борисовичу Каменеву, который был заместителем Ленина в правительстве, а 
потом был изгнан со всех постов как участник антисталинской оппозиции, 
неожиданно пришел действующий член политбюро Николай Иванович Бухарин.
 Еще недавно Бухарин выступал против Каменева на стороне Сталина. Но очень 
быстро Николай Иванович убедился в том, что генсек совсем не таков, каким он 
представлялся. Они все больше расходились. Импульсивный Бухарин, не зная, что 
предпринять, вдруг обратился к своим оппонентам. Напуганный Сталиным, он 
говорил очень откровенно. Лев Борисович Каменев потом почти дословно записал 
беседу.
 Бухарин взволнованно говорил:
 — Я со Сталиным несколько недель не разговариваю. Это беспринципный интриган, 
который все подчиняет сохранению своей власти. Он теперь уступил, чтобы нас 
зарезать.
 — Каковы же ваши силы? — поинтересовался Каменев.
 — Я плюс Рыков плюс Томский плюс Угланов, — начал перечислять Бухарин. — 
Андреев за нас… Ягода и Трилиссер — наши…
 Запись беседы попала в руки агентов секретно-политического отдела ОГПУ, 
которые следили за всеми крупными оппозиционерами. Доложили Сталину. 
Сокращенная запись беседы гуляла по стране в виде нелегально распространявшейся 
листовки.
 6 февраля 1929 года Менжинский, Ягода и Трилиссер направили Сталину и 
председателю Центральной контрольной комиссии ВКП/б/ Серго Орджоникидзе 
заявление о непричастности руководства ОГПУ к оппозиции:
 «В контрреволюционной троцкистской листовке, содержащей запись июльских 
разговоров т. Бухарина с тт. Каменевым и Сокольниковым о смене политбюро, о 
ревизии партийной линии и прочем, имеются два места, посвященные ОГПУ:
 1. На вопрос т. Каменева: каковы же ваши силы, Бухарин, перечисляя их, якобы 
сказал: «Ягода и Трилиссер с нами» и далее:
 2. «Не говори со мной по телефону — подслушивают. За мной ходит ГПУ, и у тебя 
стоит ГПУ».
 Оба эти утверждения, которые взаимно исключают друг друга, вздорная клевета 
или на т. Бухарина, или на нас, и независимо от того, говорил или нет 
что-нибудь подобное т. Бухарин, считаем необходимым эту клевету категорически 
опровергнуть перед лицом партии».
 Неосторожное высказывание Бухарина не помешало Сталину (правда, после долгих 
размышлений) назначить Генриха Григорьевича Ягоду наркомом внутренних дел. Но 
генсек бухаринские слова запомнил. В 1938 году он посадил Бухарина и Ягоду на 
одну скамью подсудимых.
 Сталин учел, что правые числят заместителя председателя ОГПУ Трилиссера среди 
своих сторонников и при очередной перестановке убрал его из аппарата 
госбезопасности.
 Впрочем, похоже, и Генрих Ягода тоже жаждал устранения Трилиссера, удачливого 
руководителя разведки, как вероятного соперника в борьбе за должность 
председателя ОГПУ. Они оба были замами, оба понимали, что Менжинский серьезно 
болен и что в ЦК подыскивают ему замену.
 Конфликт двух замов окончился победой Ягоды.
 Трилиссер публично обвинил Генриха Григорьевича в поддержке «правых 
уклонистов», в дружеских отношениях с лидерами правых. Трилиссер сыграл ва-банк 
и проиграл. Сталину это не понравилось. 27 октября 1929 года Трилиссер был 
освобожден от работы в ОГПУ.
 В феврале 1930 года Трилиссер получил должность заместителя наркома 
рабоче-крестьянского контроля. Его ввели в состав президиума Центральной 
контрольной комиссии ВКП/б/. В 1934 году назначили уполномоченным Комиссии 
советского контроля по Дальневосточному краю.
 10 августа 1935 года решением политбюро Трилиссера перевели на работу в 
Коминтерн. После седьмого конгресса его избрали членом президиума и утвердили 
секретарем исполкома Коминтерна — под псевдонимом Москвин. Сталина, отдыхавшего 
на юге, не поставили в известность, что Трилиссеру изменили фамилию. И он 
прислал Кагановичу возмущенное письмо:
 «Почему кандидатуру Трилиссера в ИККИ заменили кандидатурой Москвина? В чем 
дело?»
 Сталин подумал, что члены политбюро решили выдвинуть Ивана Михайловича 
Москвина. Это был известный партийный работник. В двадцатые годы он работал в 
Ленинграде и презирал ленинградского вождя Зиновьева. Иван Москвин был одним из 
немногих ленинградцев, резко выступивших против Зиновьева.
 Сталин приметил Москвина, перевел его в Москву, сделал членом оргбюро ЦК, 
кандидатом в члены секретариата ЦК и поставил руководить всеми руководящими 
партийными кадрами. Своим заместителем в организационно-распределительном 
отделе ЦК Москвин поставил исполнительного Николая Ивановича Ежова. Но Сталин 
вскоре в Москве разочаровался: Иван Михайлович был ригористом и партийным 
романтиком, верил в то, что говорил. Поэтому из партаппарата его убрали.
 Лазарь Каганович, оставшийся на время отпуска Сталина на партийном хозяйстве, 
поспешил успокоить вождя:
 «Трилиссера переименовали в Москвина ввиду того, что его фамилия известна как 
бывшего работника НКВД».
 Коминтерновские дела были Трилиссеру не в новинку. Еще в декабре 1922 года 
решением оргбюро ЦК он был включен в «постоянную нелегальную комиссию исполкома 
Коминтерна». Задача состояла в том, чтобы помочь компартиям научиться 
действовать в нелегальных условиях: разрабатывались средства связи в условиях 
строжайшей конспирации, шифры, методы создания тайных типографий.
 Как руководитель иностранного отдела Трилиссер тесно сотрудничал с отделом 
международных связей исполкома Коминтерна, который ведал переброской партийных 
агентов за границу и их нелегальной работой. Трилиссер информировал аппарат 
Коминтерна о ситуации в той или иной стране, предупреждал об ожидаемых арестах, 
о путях перехода границы.
 13 мая 1922 года Трилиссер писал руководителю отдела международной связи 
Иосифу Ароновичу Пятницкому:
 «Некоторые из материалов, получаемые от наших резидентов из-за границы, 
могущие интересовать Коминтерн, мы направляем Вам. Я бы просил каждый раз по 
получении от нас таких материалов давать свои заключения по ним и сообщать 
имеющиеся у вас сведения по вопросам, затронутым в этих материалах».
 В свою очередь, Пятницкий обращался к Трилиссеру со своими заботами:
 «В целях сокрытия нашего учреждения при получении валюты из Госбанка нам 
необходимо, чтобы получатель валюты был бы снабжен фиктивным удостоверением. 
Поэтому просим Вас выдать ему удостоверение либо в том, что он сотрудник по 
ответственным поручениям ИНО, либо от какого-нибудь крупного треста, если 
таковые у Вас имеются».
 В исполкоме Коминтерна секретариат Трилиссера ведал связями с компартиями 
Польши, Финляндии, Литвы, Латвии и Эстонии. Кроме того, он занимался финансами 
Коминтерна и курировал отдел международных связей (с 1936 года — служба связи 
секретариата). Аппарат Трилиссера состоял из одиннадцати человек, в том числе 
из представителей подведомственных партий. Служба связи занималась среди 
прочего отправкой добровольцев в Испанию. Шифровальную часть в 1937 году у 
Трилиссера забрали и подчинили напрямую председателю исполкома Георгию 
Димитрову.
 Когда начались массовые репрессии, Трилиссера-Москвина привлекли к чистке 
аппарата Коминтерна. Секретариат исполкома в январе 1936 года образовал 
«комиссию по проверке квалификации работников аппарата». Возглавил комиссию 
старый чекист Трилиссер. Проверяли не профессионализм, а политическую 
благонадежность. Частый вердикт: «снять с работы в аппарате ИККИ». В 1937 году 
появилась уже «особая комиссия по проверке работников аппарата ИККИ» — тройка в 
составе Димитрова, Трилиссера и Дмитрия Захаровича Мануильского, еще одного 
члена президиума и секретаря исполкома Коминтерна.
 Димитрова и Мануильского Сталин помиловал, а Трилиссера в ноябре 1938 года 
арестовали. Формально его даже не исключили из состава исполкома и секретариата 
Коминтерна. 2 февраля 1940 его расстреляли.

 СТАНИСЛАВ МЕССИНГ. ПОЛИТБЮРО СТАВИТ ЗАДАЧИ

 Вместо Трилиссера руководителем разведки сделали Станислава Мессинга, который 
до этого был полномочным представителем ОГПУ в Ленинграде.
 Станислав Адамович Мессинг, родившийся в Варшаве, юношей вступил в небольшую 
социал-демократическую партию Польши и Литвы, в рядах которой состоял и Феликс 
Дзержинский. Всю Первую мировую Мессинг провел в действующей армии на 
Кавказском фронте. После революции Мессинг руководил московской ЧК и был членом 
коллегии ВЧК. Он считался одним из самых авторитетных чекистов.
 В ноябре 1921 года его перевели на укрепление питерского чекистского аппарата. 
Ему трудно далось общение с хозяином Ленинграда членом политбюро Григорием 
Евсеевичем Зиновьевым, человеком слабохарактерным и одновременно жестоким. 
Видимо, Мессинг уступал ему в жестокости.
 Весной 1923 года он отправил заместителю председателя ГПУ Иосифу 
Станиславовичу Уншлихту рапорт с просьбой перевести его из Ленинграда:
 «На экстренном заседании бюро Петроградского комитета при обсуждении вопроса 
об усилении мер борьбы против меньшевиков было указано на слабость работы ГПУ и 
лично Мессинга. Это подтвердил и в личной беседе Зиновьев.
 Я не стараюсь бить меньшевиков широкими репрессиями, принимая во внимание, что 
мы живем в двадцать третьем году, а не в восемнадцатом… При сложившихся 
обстоятельствах считаю совершенно необходимым мою переброску».
 Тем не менее Мессинг пережил в Ленинграде Зиновьева. Станислава Адамовича 
вернули в Москву только в октябре 1929 года, в декабре поставили во главе 
разведки и вскоре утвердили заместителем председателя ОГПУ.
 После вступления Мессинга в должность, 5 февраля 1930 года, политбюро приняло 
первое развернутое постановление о работе иностранного отдела ОГПУ:
 «Исходя из необходимости концентрации всех наших разведывательных сил и 
средств на определенных главных территориальных участках, основными районами 
разведывательной деятельности ИНО ОГПУ определить:
 1. Англию
 2. Францию
 3. Германию (Центр)
 4. Польшу
 5. Румынию
 6. Японию
 7. Лимитрофы.
 Лимитрофами называли Литву, Латвию, Эстонию и Финляндию. Характерно, что в 
списке отсутствуют Соединенные Штаты, чья роль в мировой политике была невелика,
 и Китай. Возможно, Китаем больше занималась военная разведка.
 Задачи, стоящие перед ИНО ОГПУ:
 1. Освещение и проникновение в центры вредительской эмиграции, независимо от 
места их нахождения.
 2. Выявление террористических организаций во всех местах их концентрации.
 3. Проникновение в интервенционистские планы и выяснение сроков выполнения 
этих планов, подготовляемых руководящими кругами Англии, Германии, Франции, 
Польши, Румынии и Японии.
 4. Освещение и выявление планов финансово-экономической блокады в руководящих 
кругах упомянутых стран.
 5. Добыча документов секретных военно-политических соглашений и договоров 
между указанными странами.
 6. Борьба с иностранным шпионажем в наших организациях.
 7. Организация уничтожения предателей, перебежчиков и главарей белогвардейских 
террористических организаций.
 8. Добыча для нашей промышленности изобретений, технико-производственных 
чертежей и секретов, не могущих быть добытыми обычным путем.
 9. Наблюдение за советскими учреждениями за границей и выявление скрытых 
предателей».
 Разведка должна была заниматься слежкой за советскими колониями за границей, 
промышленным шпионажем, убивать убежавших за границу оппозиционеров. Но среди 
перечня задач иностранного отдела отсутствовала главная, та, ради чего содержат 
разведку: получение объективной информации о положении в мире. Сталин и члены 
политбюро пребывали в уверенности, что картина мира им известна и ясна. От 
разведки требуется лишь представить доказательства их правоты. Поэтому задача 
номер один — следить за эмиграцией, которая в 1930 году уже не представляла 
реальной опасности, и выяснять, когда Польша и Румыния нападут на Советский 
Союз. Польша считалась главным и самым опасным врагом.
 Впрочем, приказ председателя КГБ Юрия Владимировича Андропова полвека спустя 
считать первоочередной задачей советской разведки следить за подготовкой 
главного противника (США) к ядерному нападению порожден той же неспособностью 
видеть и понимать реальный мир. Андропов в 1981 году распорядился разработать 
крайне дорогостоящую систему предупреждения о ракетно-ядерном нападении, 
которая включала контроль не только за активностью натовских штабов, но и 
закупками медикаментов и запасов крови для больниц и госпиталей. Этим 
занимались все резидентуры внешней разведки плюс разведывательные службы 
социалистических стран…
 И, наконец, в феврале 1930 года политбюро обещало «дать ОГПУ для иноработы 
пять ответственнейших партийцев, которые могли бы быть брошены в качестве 
организаторов и политических руководителей в основные пункты закордонной работы 
ИНО». Еще пятьдесят «особо проверенных и стойких партийцев» обещали перевести в 
ИНО в течение года, но их все-таки предлагалось первоначально подготовить к 
разведывательной работе.
 Во главе иностранного отдела Станислав Мессинг проработал недолго.
 Особисты (военная контрразведка) разработали так называемое дело «Весна», в 
рамках которого в 1930 — 1932 годах было арестовано больше трех тысяч бывших 
офицеров царской армии, честно служивших в Красной армии. Им предъявили 
обвинение в участии в различных монархических или офицерских организациях, в 
реальности никогда не существовавших.
 В Красной армии служило больше выпускников Николаевской академии генерального 
штаба, чем у белых. Они заняли ключевые посты во всей структуре военного 
управления, и этим в немалой степени объясняется победа Красной армии в годы 
Гражданской войны.
 Все эти люди отказались когда-то служить в Белой армии и присягнули на 
верность советской власти, но эта власть, многим им обязанная, все равно бывшим 
офицерам не доверяла.
 Станислав Мессинг был среди тех, кто утверждал, что «Весна» — дутое дело и 
массовые аресты военных — вредная акция. По личному указанию Сталина летом 1931 
года он был отстранен от работы в ОГПУ. В решении политбюро от 25 июля 
говорилось: «откомандировать т. Мессинга в распоряжение ЦК ВКП/б/». 
Постановлением политбюро 15 августа Станислава Адамовича утвердили членом 
коллегии Наркомата внешней торговли. Он вел торговые переговоры с Монголией и 
Тувой, возглавил внешнеторговое объединение «Совмонголтувторг».
 В начале 1937 года его назначили председателем Советско-Монгольско-Тувинской 
торговой палаты. А в июне Мессинга, как других чекистов-поляков, арестовали по 
обвинению в принадлежности к мифической организации польских шпионов и 
террористов. В сентябре 1937 года его расстреляли.

 АРТУР АРТУЗОВ. «ТРЕСТ», «СИНДИКАТ» И ЗАГОВОР ПРОТИВ ТУХАЧЕВСКОГО

 1 августа 1931 года иностранный отдел возглавил один из самых известных 
чекистов — Артур Христианович Артузов.
 Его настоящая фамилия — Фраучи. Он родился в феврале 1891 года в деревне 
Устиново Кашинского уезда Тверской губернии в семье кустаря-сыровара, эмигранта 
из Швейцарии. Заполняя советские анкеты, называл себя то швейцарцем, то 
итальянцем.
 В 1909 году Артур Фраучи с отличием окончил гимназию в Новгороде, учился в 
Петроградском политехническом институте, с февраля 1917 года работал 
инженером-проектировщиком Металлического бюро Владимира Ефимовича 
Грум-Гржимайло, крупнейшего инженера-металлурга и брата знаменитого географа, в 
Нижнем Тагиле.
 Артур Фраучи прекрасно пел, у него был сильный тенор, он участвовал в 
любительских спектаклях. Но его тянуло не к искусству, а к политике.
 Его судьбу определило родство с двумя влиятельными большевиками — Николаем 
Ивановичем Подвойским, одним из комиссаров по военным делам в первом советском 
правительстве, и с Михаилом Сергеевичем Кедровым, начальником Особого отдела 
ВЧК. Кедров и Подвойский были его дядьями, они оба женились на сестрах его 
матери.
 Михаила Кедрова после революции утвердили комиссаром по демобилизации старой 
армии, он взял к себе молодого Артузова, который в декабре 1917 года стал 
секретарем отдела материально-технического снабжения управления по 
демобилизации армии и флота.
 Весной 1918 года Кедров получил указание выехать на Север и тоже взял с собой 
подающего надежды племянника на роль секретаря ревизионной комиссии Наркомата 
по военным делам в Вологде и Архангельске. Потом Артузов недолго был 
инспектором снабжения Северо-Восточного участка Восточного фронта. И наконец, в 
сентябре 1918 года он нашел главное дело своей жизни — стал начальником 
военно-осведомительного бюро Московского военного округа. В ноябре 1918 года 
Артузова утвердили начальником активной части отдела военного контроля 
Реввоенсовета Республики.
 В январе 1919 года Артузова взяли в ВЧК. В мае назначили особоуполномоченным 
Особого отдела, которым руководил его дядя Михаил Сергеевич Кедров. Но дядя в 
ВЧК не задержался, а Артузов оказался в своей стихии. За два года он вырос до 
заместителя начальника Особого отдела.
 В июле 1922 года Артузова утвердили начальником важнейшего 
контрразведывательного отдела ОГПУ. Это время его профессионального расцвета. 
Именно тогда проводилась знаменитая операция «Трест» и другие оперативные игры, 
например «Синдикат-2». Бежавшие из России военные и политики хотели верить — не 
могли не верить! — в то, что в России крепнет антибольшевистское движение. 
Главная задача таких оперативных игр состояла в том, чтобы заманить в Советскую 
Россию руководителей белой эмиграции и их уничтожить.
 Заманили Бориса Викторовича Савинкова, одного из руководителей боевой 
организации эсеров, непримиримого противника советской власти. Его арестовали 
заместитель начальника контрразведывательного отдела ОГПУ Роман Пилляр 
(родственник Дзержинского, настоящее имя — Ромуальд фон Пильхау) и Филипп 
Демьянович Медведь, в ту пору полномочный представитель ОГПУ по Западному краю.
 Заманили родившегося в России английского подданного Сиднея Рейли, авантюриста 
и фантазера. Ему обещали устроить встречу с лидерами антисоветского подполья. 
28 сентября он перешел границу и под наблюдением чекистов приехал в Москву, где 
и был арестован.
 Во время Гражданской войны Сидней Рейли был связан с антибольшевистским 
подпольем. Радикально настроенные заговорщики предлагали убить Ленина и 
Троцкого — этого достаточно для того, чтобы власть большевиков рухнула. Рейли 
считал, что убивать не надо, достаточно выставить их на посмешище — снять с 
Ленина и Троцкого брюки и провести их в нижнем белье по улицам Москвы.
 Рейли уволили из британской разведки после окончания Первой мировой войны. Он 
трудился, что называется, по вольному найму: тайными поездками в Советскую 
Россию просто зарабатывал деньги. Но он выдавал себя за великого шпиона, и эти 
игры окончились для него плачевно.
 Савинков сделал все, что от него требовали чекисты: публично покаялся и 
призвал недавних соратников прекратить борьбу против советской власти.
 Политбюро 18 сентября 1924 года приняло директиву для советской печати: 
«Савинкова лично не унижать, не отнимать у него надежды, что он может еще выйти 
в люди».
 Но Борис Викторович надеялся на освобождение. Убедившись, что его выпускать не 
собираются, 7 мая 1925 года выпрыгнул из открытого окна кабинета Пилляра, хотя 
в комнате вместе с ним находились двое чекистов. Окна выходили во внутренний 
двор, так что лишних свидетелей не было.
 Сиднея Рейли допрашивал известный чекист Владимир Андреевич Стырне, помощник 
начальника контрразведывательного отдела ОГПУ. Он дал все показания, которые от 
него требовали. Но жизнь ему не сохранили.
 5 ноября 1925 года Рейли убили. Сохранился подробный рапорт о том, как это 
было сделано. По указанию Стырне четыре чекиста во главе с Григорием 
Сергеевичем Сыроежкиным вечером вывезли его за город на прогулку. Шофер сделал 
вид, будто машина сломалась. Все вышли пройтись. Сотрудник ОГПУ Ибрагим 
Абисалов выстрелил Рейли в спину. Поскольку он еще дышал, то Сыроежкин 
выстрелил ему в грудь.
 Чекисты подождали еще минут десять-пятнадцать, пока не наступила смерть. 
Надели на голову мешок и отвезли тело Рейли в санчасть ОГПУ, где раздели и 
сфотографировали (снимки тоже сохранились). Медикам сказали, что покойный попал 
под трамвай. Вся эта омерзительная операция заняла три часа.
 9 ноября начальник тюремного отдела ОГПУ забрал тело Рейли из морга санчасти 
ОГПУ и прямо в мешке приказал закопать во дворе внутренней тюрьмы ОГПУ на 
Лубянке.
 Не знаю, перевезли его останки потом на какое-нибудь кладбище или они 
по-прежнему покоятся во дворе известного здания, рядом с «Детским миром».
 Имя старшего майора госбезопасности Сыроежкина, удостоенного ордена Ленина и 
расстрелянного в феврале 1939 года, занесено на мемориальную доску Службы 
внешней разведки.
 Чекисты создали мифическую подпольную организацию — Монархическое объединение 
Центральной России. От имени этой организации агенты госбезопасности 
отправились в Европу с предложением сотрудничества.
 Некоторые лидеры эмиграции вступили в контакт с мнимыми подпольщиками. На 
удочку советской разведки попался глава военной эмиграции — председатель 
Российского общевоинского союза генерал Александр Павлович Кутепов, 
обосновавшийся в Париже. Генерал поверил в реальность «Треста», хотя более 
изощренный человек догадался бы, что с ним ведут игру.
 Во всяком случае, бывший главнокомандующий Белой армией генерал Антон Иванович 
Деникин утверждал, что с самого начала заподозрил нечто неладное. Кутепов 
делился с Деникиным своими планами подпольной работы. Деникину все это очень не 
нравилось. Он считал прямого и храброго генерала не очень пригодным к 
конспиративной деятельности и подпольной работе. И оказался прав (см. книгу 
Дмитрия Леховича «Белые против красных. Судьба генерала Деникина»).
 «Из рассказов Александра Павловича Кутепова, — вспоминал Деникин, — я начал 
выносить все более и более беспокойное чувство. Однажды я сказал ему прямо:
 — Нет у меня веры. На провокацию все похоже. Но Кутепов ответил:
 — Но ведь я ничем не рискую. Я «им» не говорю ничего, слушаю только, что 
говорят «они».
 Сомнения Деникина усилились после того, как мнимый «Трест» (а в реальности 
чекисты) помог одному из видных деятелей эмиграции Василию Васильевичу Шульгину 
нелегально проехать по Советской России и преспокойно покинуть ее, чтобы 
написать вполне просоветскую книгу «Три столицы» — о Москве, Ленинграде и Киеве.
 Шульгин вернулся из России, убежденный в реальности монархистов-подпольщиков.
 Однажды Деникина попросили укрыть в своей квартире секретные дела кутеповской 
организации и притащили пять или шесть чемоданов. Антон Иванович с женой успели 
разобрать бумаги, среди которых обнаружилась и переписка с «Трестом».
 «Просмотрев это, — записал Деникин, — я пришел в полный ужас, до того ясна 
была, в глаза била большевистская провокация. Письма „оттуда“ были полны 
несдержанной лести по отношению к Кутепову:
 «Вы, и только Вы спасете Россию, только Ваше имя пользуется у нас 
популярностью, которая растет и ширится…»
 Описывали, как росло неимоверно число их соучастников, ширилась деятельность 
«Треста»; в каком-то неназванном пункте состоялся будто бы тайный съезд членов 
в несколько сот человек, на котором Кутепов был единогласно избран не то 
почетным членом, не то почетным председателем… Повторно просили денег и, паче 
всего, осведомления.
 К сожалению, веря в истинный антибольшевизм «Треста», Кутепов посылал 
периодически осведомления об эмигрантских делах, организациях и их 
взаимоотношениях довольно подробно и откровенно…»
 Несмотря на скептицизм Деникина, генерал Кутепов безгранично верил в «Трест».
 Тесть Деникина, Василий Иванович Чиж, остался в Советской России. Он жил в 
Крыму и работал на железной дороге. Никто не знал о его родстве. Деникин решил 
перевезти его во Францию и попросил Кутепова узнать, как это можно сделать.
 «Можно себе представить нашу скорбь, — вспоминал Деникин, — когда я прочел в 
кутеповском письме, адресованном „Тресту“, что „Деникин просит навести справки, 
столько будет стоить вывезти его тестя из Ялты“!..
 Когда Кутепов пришел ко мне и я горько пенял ему по этому поводу, он ответил:
 — Я писал очень надежному человеку.
 Поколебать его веру в свою организацию было, по-видимому, невозможно, но на 
основании шульгинской книги и прочитанной мной переписки с «Трестом» я сказал 
ему уже не предположительно, а категорически: все сплошная провокация!
 Кутепов был смущен, но не сдавался. Он уверял меня, что у него есть «линии» и 
«окна», не связанные между собой и даже не знающие друг друга, и с той линией, 
по которой водили Шульгина, он уже все порвал».
 В 1927 году в ОГПУ пришли к выводу, что операцию «Трест» надо заканчивать, 
потому что она может провалиться. Так и произошло. В апреле 1927 года бежал в 
Финляндию один из главных агентов ОГПУ в этом деле Фриц Эдуард Опперпут.
 Оперпут, бывший штабс-капитан царской армии, в Гражданскую войну пошел в 
Красную армию и дослужился до должности помощника начальника штаба внутренних 
войск Западного фронта. Он перешел на сторону Савинкова, вступил в Народный 
союз защиты родины и свободы и был арестован еще в 1921 году. Спасая себе жизнь,
 он изъявил желание сотрудничать и был привлечен к работе в роли секретного 
сотрудника ГПУ. Его освободили и снабдили документами на имя Эдуарда Оттовича 
Стауница. Когда Опперпуту-Стауницу представилась возможность бежать за границу, 
он все рассказал.
 30 ноября 1924 года Артузов представил начальству «Справку о работе 
контрразведывательного отдела за 1923 — 1924 операционный год».
 Он рисовал картину тотального шпионажа против СССР. Каждый иностранец априори 
считался разведчиком.
 «Иностранные государства, — докладывал Артузов, — ведут энергичную разведку 
либо через свои официальные учреждения, находящиеся на территории нашего Союза 
и пользующиеся правами экстерриториальности, таких учреждений в одной Москве 
насчитывается двадцать пять, кроме того имеются кадры иностранных 
корреспондентов, в число которых входят двадцать семь американских 
корреспондентов, занятых исключительно разведывательной работой, либо путем 
организации резидентур разведывательных отделов своих генштабов вне миссий.
 Немцы практикуют для данной цели организацию специальных коммерческих 
предприятий, например: виноторговля «Конкордия», оптические магазины, через 
духовенство и через широкую сеть, организованную в крупнейших немецких 
колониях; поляки — через католическое духовенство, организацию книжных 
магазинов, через торговые фирмы; финны — почти исключительно путем посылки в 
СССР отдельных частных лиц, вербуемых из числа эмигрантов-белогвардейцев; 
китайцы — путем организации различных объединений, как, например, «Союз 
китайских рабочих», китайские курильни опиума; эстонцы и латыши — путем 
организации в разных местах меняльных лавок, книжных магазинов, антикварных 
лавок.
 Существеннейшую пользу в деле организации разведывательной сети штабам 
иностранных государств служат всевозможные смешанные торговые общества и 
концессионные предприятия («Юнкерс», «Дерлюфт», «Телеграфен-Унион», «Нунция»)…»
 Сотрудничество с иностранными фирмами было выгодным для Красной армии. Но 
Артузов и его контрразведчики крайне настороженно относились к экономическому 
сотрудничеству с иностранцами, считали инвесторов и работавших в России 
заграничных специалистов шпионами. Возможно, потому, что советские разведчики в 
Германии работали под прикрытием совместных советско-германских торговых 
компаний. Главная их задача состояла в краже промышленных секретов. Разведчики 
крали патенты, изобретения и под чужим именем привозили в Советскую Россию 
немецких инженеров, которые соглашались за вознаграждение раскрыть секреты 
своей фирмы.
 Всего за десять месяцев 1924 года, докладывал Артузов, органами ОГПУ 
арестованы 926 иностранцев. Из них 110 освободили, 463 выслали, остальных 
отправили за решетку. За связь с иностранцами арестовали 449 человек.
 Цифры — очевидно дутые. Шпионаж такого масштаба не могли себе позволить все 
европейские разведки, вместе взятые. Но контрразведчики Артузова 
демонстрировали масштабную борьбу с иностранцами, пренебрегая возражениями 
хозяйственников, которые дорожили работавшими в России специалистами и 
иностранными концессиями.
 Профессиональным экономистам с самого начала стало ясно, что чекисты мешают 
развитию экономики страны.
 Леонид Борисович Красин, уважаемый в партии человек, талантливый инженер, 
пытался после революции наладить внешнеторговые отношения Советской России с 
внешним миром. Он писал Ленину 8 ноября 1921 года, что нормальное экономическое 
сотрудничество с западными державами вполне возможно. Главное препятствие, 
недвусмысленно объяснил Красин, это произвол чекистов:
 «Пока некомпетентные и даже попросту невежественные в вопросах производства, 
техники и т.д. органы и следователи будут гноить по тюрьмам техников и 
инженеров по обвинениям в каких-то нелепых, невежественными же людьми 
изобретенных преступлениях — „техническом саботаже“ или „экономическом 
шпионаже“, ни на какую серьезную работу иностранный капитал в Россию не пойдет… 
Ни одной серьезной концессии и торгового предприятия мы в России не установим, 
если не дадим каких-то определенных гарантий от произвола ВЧК».
 Красин был прав в своем пессимизме. Артузов доложил Дзержинскому, что 
работающие в России немцы — чуть ли не поголовно шпионы, и предложил все эти 
концессии ликвидировать. Точка зрения чекистов возобладала.
 Несмотря на невероятные усилия иностранных шпионов, уверенно докладывал Артур 
Артузов, успехи иностранных разведок ничтожны:
 «Контрразведывательному отделу ОГПУ удалось поставить борьбу со шпионажем на 
такую ступень, при которой главные европейские штабы (относительно английского 
ввиду непроверенности утверждать не можем) были снабжены на 95 процентов 
материалом, составленным по указанию Наркомвоен и НКИД и имеют, таким образом, 
такое представление о нашей военной мощи, как этого желаем мы.
 Остальные пять процентов просачиваются через заградительную сеть нашей 
контрразведки — по преимуществу из заграничной полосы и имеют, таким образом, 
местное значение, не могущее влиять на общую картину…
 Кроме того целый ряд иностранных разведок, как польской, эстонской и отчасти 
(работа только начинается) французской, находится всецело в наших руках и 
действует по нашим указаниям…
 Нам удалось получить целый ряд шифров и кодов, на основании которых 
большинство телеграфных сношений иностранных государств нам известно. 
Техническому отделу КРО удалось ряд миссий оборудовать специальными 
техническими приспособлениями. КРО ОГПУ перлюстрирует периодически ряд 
иностранных дипломатических почт, а также всю корреспонденцию отдельных 
иностранцев. Кроме того проводится оперативная работа в заграничных вагонах».
 В международных вагонах сотрудники ОГПУ охотились за иностранными 
дипломатическими курьерами. Одних пытались соблазнить красивые женщины, 
работавшие на контрразведку, другим подсыпали снотворное в надежде выманить у 
сонного дипкурьера его драгоценную сумку хотя бы на пару часов.
 В оперативную группу включали фотографа, который быстро переснимал документы, 
если удавалось добраться до дипломатической переписки.
 Чекисты часто действовали неумело, и, когда посольства это обнаруживали, 
возникал скандал. Объясняться приходилось Наркомату иностранных дел.
 В 1927 году Артузова назначили помощником начальника секретно-оперативного 
управления ОГПУ, которое объединяло все оперативные отделы кроме иностранного, 
и освободили от должности начальника контрразведки. Артузов, оставшись без 
реального дела, переживал. Начальником управления был Генрих Григорьевич Ягода. 
Они друг друга не любили.
 В январе 1930 года Артузова перевели в иностранный отдел ОГПУ (сначала 
заместителем начальника). С 1 августа 1931 года Артур Христианович Артузов — 
начальник иностранного отдела и член коллегии ОГПУ. Это пик его карьеры.
 Иностранный отдел состоял из шести отделений:
 1-е занималось нелегальной разведкой.
 2-е контролировало въезд в страну и выезд из СССР.
 3-е отвечало за разведку в капиталистических странах.
 4-е отвечало за разведку в соседних странах — Литве, Латвии, Эстонии, Польше и 
Финляндии.
 5-е занималось борьбой с белой эмиграцией.
 6-е отвечало за разведработу на Востоке.
 7-е было своего рода внешней контрразведкой — занималось «обеспечением 
безопасности советских колоний».
 8-е занималось научно-технической разведкой.
 Внешняя разведка стала необходимой для политического руководства и отвоевала 
себе особое положение в извечном конфликте с дипломатией.
 Члены политбюро довольно быстро осознали, что нужно разделить разведку и 
дипломатию и не компрометировать полпредов конспиративной деятельностью: 
«Безусловно запретить всякую нелегальную работу и деятельность как послам и 
ответственным лицам советских представительств за границей, так и курьерам и 
всяким другим служащим».
 Взаимоотношения между дипломатами и разведчиками складывались трудно. Хотя 
поначалу дипломаты еще могли отстоять свои права с помощью партийного аппарата.
 17 июля 1924 года политбюро приняло постановление:
 «В дальнейшем назначение основных резидентов ГПУ в состав дипломатического 
корпуса производить по соглашению с секретарем ЦК».
 Феликс Дзержинский — в отличие от своих наследников — старался ладить с 
дипломатами. 23 мая 1925 года он даже обратился в политбюро с неожиданным 
предложением включить в состав коллегии Наркоминдела его заместителя 
Менжинского:
 «В связи с информацией, организованной ОГПУ по иностранным делам, а также с 
нашей борьбой со шпионажем и организуемой капиталистическими странами 
контрреволюцией был бы очень желателен в интересах дела и обороны страны более 
тесный контакт нашей работы с НКИДелом».
 Но чем дальше, тем реже дипломаты побеждали в ведомственных конфликтах с 
разведкой и контрразведкой.
 Нарком Чичерин писал в своем политическом завещании:
 «Руководители ГПУ были тем невыносимы, что были неискренни, лукавили, вечно 
пытались соврать, надуть нас, нарушить обещания, скрыть факты…
 ГПУ обращается с НКИД, как с классовым врагом… Внутренний надзор ГПУ в НКИД и 
полпредствах, шпионаж за мной, полпредами, сотрудниками поставлен самым нелепым 
и варварским образом…»
 Еще в конце 1923 года секретная экзаменационно-проверочная комиссия ЦК провела 
массовую чистку наркомата иностранных дел, убирая всех «неблагонадежных». 
Комиссия рекомендовала ЦК ввести в штат загранучреждений сотрудников 
госбезопасности для «внутреннего наблюдения» за дипломатами и их семьями. Такая 
практика существует и по сей день.
 Григорию Беседовскому, который в 1929 году оставил свой пост в советском 
полпредстве в Париже и попросил у французов политического убежища, Чичерин 
говорил:
 — Меня тоже подслушивают. У меня делали здесь, в кабинете, ремонт и, 
несомненно, этим ремонтом воспользовались, чтобы установить микрофонный аппарат.
 Менжинский даже не считает нужным скрывать это обстоятельство. Он как-то 
сказал мне: «ОГПУ обязано знать все, что происходит в Советском Союзе. И мы 
достигли того, что наш аппарат прекрасно справляется с этой задачей».
 Политбюро не один раз создавало комиссии для урегулирования отношений между 
чекистами и дипломатами.
 Из протокола заседания политбюро № 25 от 1928 года:
 «Принять предложение т. Литвинова о создании постоянной комиссии для 
разрешения возникающих между НКИД и ОГПУ спорных вопросов…»
 В те времена с чекистами еще можно было спорить. Госбезопасность не была 
всевластной.
 «Между разведкой и Наркоматом иностранных дел всегда шла жестокая борьба за 
влияние… Почти всегда сведения и заключения этих двух учреждений по одним и тем 
же вопросам расходятся между собой… Борьба принимает особенно острые формы при 
назначении сотрудников за границей и продолжается за границей между послом и 
резидентом», — отмечал Георгий Агабеков, бежавший на Запад разведчик.
 Судьба сотрудника, командированного за границу, решалась на совещании в ОГПУ, 
которое устраивалось раз в неделю. Председательствовал начальник иностранного 
отдела или один из его помощников. Присутствовали представитель ЦК, он же 
заведующий бюро заграничных ячеек при ЦК, и представитель учреждения, которое 
командирует сотрудника. Решающее слово принадлежало представителю ОГПУ.
 Заблаговременно заполненная и присланная в иностранный отдел ОГПУ анкета 
кандидата на выезд изучалась в аппарате госбезопасности. О нем наводили справки 
в архивах и в картотеке. Если его фамилия фигурировала в каком-нибудь донесении 
агента ОГПУ — без конкретных обвинений, без доказательств сомнительности его 
поведения — ему отказывали в поездке и Наркоминделу предлагали представить иную 
кандидатуру.
 В последующие годы эта ситуация только ухудшилась. Спецслужбы могли сломать 
карьеру любому дипломату, если решали, что ему «нецелесообразно» выезжать за 
границу. Даже руководители наркомата, а затем Министерства иностранных дел 
могли только гадать, чем не угодил «соседям» тот или иной человек…
 Полная автономия разведчиков привела к двоевластию в полпредстве. Резидент 
формально должен был подчиняться полпреду. Поначалу полпреды требовали 
показывать им телеграммы разведки, уходившие в Москву. Позднее это стало 
невозможно. Полпреды смирились и знали, что с резидентом не ссорятся. У него 
своя связь с центром, и не известно, что он докладывает в Москву. Разведка — 
часть госбезопасности, а ссориться с этим ведомством опасно.
 Полпред ощущал, что находится под постоянным контролем, и всегда ожидал 
какой-нибудь пакости со стороны резидента. И позже резиденты бдительно следили 
за послами и о всех промахах докладывали в Москву, что заставляло послов тихо 
ненавидеть и бояться своих помощников-разведчиков.
 При Артузове разведка обзавелась в основных европейских странах большим и 
разветвленным аппаратом. Агентов, имевших доступ к настоящим секретам, было, 
разумеется, немного. Но, скажем, во Франции — только в среде эмиграции — число 
рядовых агентов исчислялось десятками. Другое дело, что они, работая за деньги, 
часто приносили липовую информацию. Но отличить зерна от плевел можно было 
только по прошествии времени, когда деньги уплачены и агент исчез.
 При Артузове началась вербовка большой группы английской молодежи, несколько 
человек из этой группы стали самыми эффективными агентами советской 
политической разведки, скажем, Ким Филби, который сделал изрядную карьеру в 
британской разведке.
 Большие удачи чередовались с громкими провалами.
 В 1930 году разгорелся скандал в Германии, когда появились сообщения, что 
советские агенты сбывают фальшивые доллары. В 1931 году в Вене был убит Георг 
Земмельман, который восемь лет работал на советскую разведку. Он женился на 
немке, и с ним прекратили сотрудничество. Лишившись денег, он стал рассказывать 
журналистам, откуда советская разведка берет фальшивые паспорта. Его застрелили.

 7 июля 1932 года советник японского посольства в Москве передал в Наркомат 
иностранных дел ноту, в которой говорилось, что арестованный японскими властями 
кореец Ли признался: он и еще трое корейцев были завербованы владивостокским 
ГПУ, их снабдили взрывчаткой и отправили в Японию с заданием взорвать ряд 
мостов.
 Руководитель полномочного представительства ОГПУ по Дальневосточному краю 
Терентий Дмитриевич Дерибас, недавно введенный в состав коллегии ОГПУ, 
самокритично признал, что организованная им операция не удалась: «шуму наделали,
 а мост не взорвали». Агентов-взрывников поймали, и они во всем признались.
 Сталин, возмущенный скандальным провалом чекистов, писал из Сочи Кагановичу, 
оставшемуся в ЦК за главного:
 «Нельзя оставлять без внимания преступный факт нарушения директивы ЦК о 
недопустимости подрывной работы ОГПУ и Разведупра в Маньчжурии.
 Арест каких-то корейцев-подрывников и касательство к этому делу наших органов 
создает (может создать) новую опасность провокации конфликта с Японией. Кому 
все это нужно, если не врагам советской власти?
 Обязательно запросите руководителей Дальвоста, выясните дело и накажите 
примерно нарушителей интересов СССР. Нельзя дальше терпеть это безобразие!
 Поговорите с Молотовым и примите драконовские меры против преступников из ОГПУ 
и Разведупра (вполне возможно, что эти господа являются агентами наших врагов в 
нашей среде). Покажите, что есть еще в Москве власть, умеющая примерно карать 
преступников».
 Разумеется, на официальном уровне отрицалась любая причастность советских 
органов госбезопасности к террористическим акциям. 26 июля 1932 года 
заместитель наркома иностранных дел Лев Карахан пригласил к себе японского 
посла в Москве и сделал ему заявление от имени советского правительства:
 «Все сообщение корейца Ли с начала до конца является злостным и провокационным 
вымыслом…
 Ни Владивостокское ГПУ, ни какое-либо другое советское учреждение во 
Владивостоке не могло давать и не давало тех поручений, о которых показывает 
Ли-Хак-Ун, ни каких-либо других аналогичного характера ни корейцу Ли, ни 
каким-либо другим лицам…
 Советское правительство надеется, что японские власти отнесутся должным 
образом как к автору провокационного заявления, так и примут все необходимые и 
энергичные меры к выяснению вдохновителей и организаторов этого преступного 
дела, имеющего несомненной целью ухудшение отношений между СССР и Японией».
 Тем временем в Москве после короткого расследования обнаружили виновных.
 16 июля политбюро приняло решение: а) Обратить внимание ОГПУ на то, что дело 
было организовано очень плохо; подобранные люди не были должным образом 
проверены. б) Указать т. Дерибасу, что он лично не уделил должного внимания 
этому важнейшему делу, в особенности подбору и проверке людей. в) Объявить 
строгий выговор т. Загвоздину как непосредственно отвечающему за плохую 
организацию дела.
 Предрешить отзыв тов. Загвоздина из Владивостока. г) Поручить ОГПУ укрепить 
кадрами военно-оперативный сектор».
 Для Терентия Дерибаса все закончилось благополучно. В конце года он получил 
второй орден Красного Знамени. Комиссар госбезопасности 1-го ранга Дерибас так 
и работал на Дальнем Востоке до ареста в августе 1937 года. Расстреляли его 
через год, в июле 1938 года.
 Николай Андреевич Загвоздин, который так подвел Дерибаса, служил в 
госбезопасности с 1920 года. В апреле 1931 года его перевели из Нижегородской 
губернии на Дальний Восток начальником Владивостокского оперативного сектора.
 После провала организованной им диверсионной операции Загвоздина перебросили в 
Среднюю Азию начальником Особого отдела полномочного представительства ОГПУ и 
Среднеазиатского военного округа. Он несколько лет руководил военной 
контрразведкой округа. В декабре 1934 года стал по совместительству 
заместителем наркома внутренних дел Узбекистана, а через две недели наркомом.
 Загвоздина избрали депутатом Верховного Совета СССР, дали спецзвание майор 
госбезопасности. Из Узбекистана в сентябре 1937 года перевели наркомом в 
Таджикистан. Николай Загвоздин счастливо проскочил период массового уничтожения 
чекистских кадров и все-таки был арестован в феврале 1939 года, когда Берия 
убирал остатки старых кадров. 19 января 1940 года его приговорили к высшей мере 
наказания и в тот же день расстреляли…
 В мае 1934 года Артура Христиановича Артузова внезапно перевели по 
совместительству в IV управление (военная разведка) Рабоче-крестьянской Красной 
армии. В постановлении политбюро от 26 мая говорилось:
 «Назначить начальника ИНО ОГПУ т. Артузова заместителем начальника IV 
Управления, обязав его две трети своего рабочего времени отдавать IV 
Управлению».
 Артузова, как тогда говорили, бросили на укрепление военной разведки после 
целой серии провалов разведупра — в Финляндии, Франции, на Дальнем Востоке.
 26 мая 1934 года политбюро приняло подробное постановление о работе военной 
разведки:
 «1. Признать, что система построения агентурной сети IV Управления, основанная 
на принципе объединения обслуживающей ту или иную страну агентуры в крупные 
резидентуры, а также сосредоточение в одном пункте линий связи с целым рядом 
резидентур — неправильна и влечет за собой в случае провала отдельного агента 
провал всей резидентуры. Переброска расконспирированных в одной стране 
работников для работы в другую страну явилась грубейшим нарушением основных 
принципов конспирации и создавала предпосылки для провала одновременно в ряде 
стран.
 2. Имевшие место провалы показали недостаточно тщательный подбор 
агентработников и недостаточную их подготовку. Проверка отправляемых IV 
Управлением на заграничную работу сотрудников со стороны органов ОГПУ была 
недостаточна.
 3. Агентурная работа IV Управления недостаточно увязана с работой Особого 
отдела и ИНО ОГПУ, вследствие чего возникают недоразумения между этими 
учреждениями и отдельными их работниками…
 Для устранения указанных недостатков:
 1. Наркомвоенмору выделить IV Управление из системы Штаба РККА с 
непосредственным подчинением наркому. В составе штаба РККА оставить только 
отдел, ведающий вопросами войсковой разведки, увязав его работу с работой IV 
Управления.
 Во избежание загрузки IV Управления несущественными или маловажными заданиями 
установить порядок дачи заданий только через наркома или с его ведома и 
одобрения…
 Усилить руководство IV Управления двумя-тремя крупными военными работниками 
соответствующей квалификации…
 3. Обязать начальника IV Управления в кратчайший срок перестроить всю систему 
агентурной работы на основе создания небольших, совершенно самостоятельно 
работающих и не знающих друг друга групп агентов. Работу внутри групп поставить 
так, чтобы один источник не знал другого…
 4. В кратчайший срок создать специальную школу разведчиков, которую 
укомплектовать тщательно отобранными, проверенными через ОГПУ и парторганизации 
лицами командного и командно-политического состава. При отборе особое внимание 
обратить не только на социальное происхождение, но и на национальность, учтя, 
что националистические настроения могут быть источником измены и предательства. 
Школу организовать на 200 человек; учение вести раздельно группами в 10 — 15 
человек.
 5. Центр тяжести в работе военной разведки перенести на Польшу, Германию, 
Финляндию, Румынию, Англию, Японию, Маньчжурию, Китай. Изучение вооруженных сил 
остальных стран вести легальными путями через официальных военных 
представителей, стажеров, военных приемщиков и т.д..».
 Военной разведкой с 1924 года руководил Ян Карлович Берзин (настоящее имя — 
Петерис Кюзис). С его именем связывают немалые успехи военных разведчиков. 
Берзин создал сильный коллектив в центре и мощные резидентуры за рубежом. Но 
серия провалов привела Сталина к мысли, что Берзина следует заменить. Сталин 
отправил его к Блюхеру заместителем командующего Отдельной Краснознаменной 
Дальневосточной армией, хотя у Берзина не было опыта общевойскового командира.
 Начальником военной разведки утвердили Семена Петровича Урицкого, племянника 
первого председателя Петроградской ЧК Моисея Соломоновича Урицкого, убитого в 
августе 1918 года студентом-эсером.
 Комкор Семен Урицкий был профессиональным военным. Он служил еще в царской 
армии, в 1920 году командовал отдельной кавалерийской бригадой 2-й Конной армии.
 Он окончил Военную академию РККА и Курсы усовершенствования высшего командного 
состава. Командовал дивизией и корпусом, был начальником штаба Ленинградского 
военного округа. В 1934 году его вызвали в Москву и назначили заместителем 
начальника Управления механизации и моторизации РККА. А вскоре поставили во 
главе военной разведки.
 Поскольку разведывательное дело было для него в новинку, первым замом сделали 
Артузова. 21 ноября 1935 года он получил звание корпусного комиссара (в 
армейской иерархии генерал-лейтенант). Поскольку военную разведку вывели из 
структуры штаба Красной армии, разведчики напрямую подчинялись наркому обороны 
Ворошилову.
 Многие сотрудники Ворошилова откровенно говорили о том, что нарком не только 
некомпетентен в военных вопросах, но и не особенно утруждает себя делами. Любит 
представительствовать и избегает решения серьезных проблем.
 Сотрудник Института востоковедения Академии наук Владимир Михайлович 
Константинов до войны работал в Японии в военном атташате. В 1938 году его 
посадили. Незадолго до ареста вызвали к Ворошилову отчитаться о работе в Японии 
(см. книгу И. Латышева «Япония, японцы и японоведы»).
 — Пока я, стоя перед наркомом, минут двадцать докладывал о проведенной в 
Японии работе, — рассказывал Константинов, — Ворошилов сидел молча, не глядя в 
мою сторону и не перебивая меня. А когда я завершил отчет, то он после 
некоторой паузы задал мне лишь один вопрос: «Ну, скажи честно, а с японкой ты 
все-таки хоть раз переспал?» Я бодро ответил: «Нет, товарищ нарком обороны!» — 
«Ну, и дурак, — ласково резюмировал Климент Ефремович. — Можешь идти».
 Артузов привел с собой группу доверенных людей из иностранного отдела ГУГБ 
НКВД и расставил их на ключевых постах. Военных разведчиков пришествие варягов, 
ясное дело, раздражало. Артузов изменил структуру военной разведки, разделив ее 
на два основных отдела: 1-й (западный) и 2-й (восточный). Он совершил большую 
ошибку — расформировал аналитический отдел, не видя в нем особой нужды.
 Помимо рутинной разведывательной работы, Урицкий с Артузовым много занимались 
Испанией, где шла война, и Китаем, на который напали японцы.
 Сталин старался помешать тому, чтобы Китай перешел под управление японцев. Но 
он и не желал укрепления китайского правительства. Он одновременно помогал 
центральному правительству Чан Кайши в борьбе против японцев, и он же поставлял 
оружие коммунистической армии Мао Цзэдуна, чтобы она сражалась против Чан Кайши.
 Правда, все делалось скрытно, с соблюдением конспирации. Оружие военная 
разведка передавала китайским коммунистам через третьи руки, чтобы у 
правительства Чан Кайши не было формального повода для протеста.
 В военной разведке Артузов проработал всего год с небольшим. Когда Генрих 
Ягода потерял пост наркома внутренних дел и начали убирать его людей, 
закачалось кресло и под Артузовым. Меньше всего Артур Христианович мог 
считаться «человеком Ягоды», но ко всем чекистам, присланным в Разведупр, 
теперь относились с подозрением.
 Артузов пробовал объясниться с собственным начальником. 20 декабря 1937 года 
написал Семену Урицкому личное письмо:
 «Прихожу к заключению, что Вы начинаете менять свое прежнее безупречное, 
глубоко партийное отношение к группе товарищей-чекистов, пришедших со мной. Не 
по моему ходатайству меня направили в Разведупр. Вы это знаете…»
 Артузов жаловался на предубежденность Урицкого к бывшим чекистам, на то, что 
он дает указания отделам через голову своего первого заместителя, демонстрируя 
нежелание работать с теми, кто пришел из иностранного отдела ГУГБ НКВД.
 Вместо ответа Урицкий 11 января 1937 года вызвал Артузова и сказал, что нарком 
обороны распорядился заменить его более молодым и выносливым работником.
 По поводу выносливости обиженный Артузов писал Сталину:
 «Я действительно уезжал в три часа ночи с работы, а Урицкий еще оставался на 
работе…»
 Но судьба Артузова была решена не потому, что он покидал свой кабинет раньше 
двужильного начальника. Сталин остался недоволен работой военной разведки в 
Польше, которую по-прежнему считал главным противником.
 Артузова освободили от должности и вернули в аппарат НКВД. Зачислили на 
унизительно маленькую должность научного сотрудника 8-го 
(учетно-регистраци-онного) отдела Главного Управления государственной 
безопасности НКВД (на правах помощника начальника отдела). Не зная, чем его 
занять, поручили писать книгу об истории органов госбезопасности к 
двадцатилетию ВЧК-ОГПУ-НКВД.
 Артузов написал длинное письмо Сталину, перечисляя свои заслуги и подчеркивая 
разногласия с уже снятым Ягодой. Ответа не получил.
 18 марта Артузов выступил на активе руководящего состава НКВД. Его обвинили в 
том, что он проглядел польских агентов внутри иностранного отдела. Артузов взял 
слово, оправдывался, рассказал, как на товарищеском ужине в Кремле Сталин пил 
за здоровье каждого из приглашенных. Когда дошел до Артузова, спросил:
 — Как поживают ваши источники или, как вы их там называете, не дезинформируют 
ли они нас?
 Вождь считал, что Артузов вместе со своими людьми сознательно снабжает 
политбюро дезинформацией.
 Последнее, что сделал в НКВД Артур Христианович, — отправил письмо новому 
наркому внутренних дел Николаю Ивановичу Ежову, в котором сообщил, что в 
архивах внешней разведки находятся донесения закордонных агентов, сообщавших об 
антисоветской деятельности маршала Михаила Николаевича Тухачевского и о 
существовании в Красной армии троцкистской организации.
 Что можно сказать об этом поступке Артузова? Он в свое время руководил 
операцией «Трест», и это его подчиненные позаботились о распространении на 
Западе сведений о том, что Тухачевский будто бы настроен антисоветски.
 Агенты ИНО ОГПУ установили связи с лидерами военной эмиграции, с эстонской и 
польской разведками, обещая им информацию о состоянии Красной армии. Они 
утверждали, что в состав подпольной организации входит немалое число военных, 
которые готовятся к государственному перевороту.
 Для того чтобы представить мнимую подпольную организацию авторитетной и 
могущественной, руководители иностранного отдела ОГПУ приняли решение сообщить 
через свою агентуру, что Тухачевский привлечен к «Тресту» и полностью на 
стороне заговорщиков.
 Распространением сведений о принадлежности Тухачевского к заговору занимался 
Владимир Андреевич Стырне. Он с 1923 года работал в контрразведывательном 
отделе ОГПУ, ведал «Трестом» и был крайне заинтересован в том, чтобы операция 
получила как можно большие масштабы.
 Мнимое участие в подпольной организации такой фигуры, как Тухачевский, 
повышало ее привлекательность для белой эмиграции и иностранных разведок.
 В 1931 году, после чистки Особого отдела ОГПУ, Стырне отправили сначала на 
Урал, потом перевели в Иваново. Два года комиссар госбезопасности 3-го ранга 
Стырне возглавлял управление НКВД по Ивановской области. В октябре 1937 года 
его арестовали и меньше чем через месяц расстреляли…
 Осенью 1923 года посланные Кутеповым его доверенные лица Захарченко и Радкович 
настолько попали под влияние агентов ОГПУ, что подтвердили: Тухачевский тоже 
входит в антисоветское подполье! Вот и пошли в эмиграции разговоры о том, что 
Тухачевский — это красный Бонапарт, который готовится прийти к власти.
 В какой-то момент в Москве сообразили, что нельзя компрометировать столь 
крупного военачальника. Артузов получил указание прекратить распространение 
слухов, компрометирующих Тухачевского. Вместо того, чтобы сообщить, что он 
отказался от антисоветской деятельности, на Запад сообщили, что внутри подполья 
возникли склоки, Михаила Николаевича оттеснили другие военные, и он ушел из 
монархической организации вместе с частью своих сторонников…
 Таким образом, на Западе сохранилось представление о Тухачевском как о стойком 
враге советской власти. Эту тему уже открыто стала обсуждать западная пресса. 
Вся эта информация возвращалась назад в ОГПУ (а затем и в НКВД) по 
разведывательным каналам как агентурные данные и докладывалась Сталину, 
укрепляя его в том мнении, что Тухачевский опасный человек.
 Я всегда с изумлением читаю рассказы об агентах влияния, о дьявольских 
замыслах иностранных разведок, которые будто бы способны на все, могут даже 
государство развалить.
 Нет уж, ни одна иностранная разведка не способна нанести такой ущерб стране, 
как собственные спецслужбы. История Тухачевского это подтверждает…
 В 1937 году судьба самого Артузова висела на волоске. Отставленный от дел, 
бывший начальник разведки был готов любыми средствами доказать своему 
начальству, что еще может пригодиться.
 Получив письмо Артузова, начальник Особого отдела НКВД Леплевский распорядился 
составить план активной разработки крупных военных:
 «Собрать все имеющиеся материалы на Роговского, Орлова, Шапошникова и других 
крупных военных работников, проверить материалы, наметить конкретный план их 
разработки и взять их разработку под повседневный непосредственный контроль 
начальника 5-го отдела…
 Особое внимание обратить как в Москве, так и на периферии на выявление 
фашистских группировок среди военнослужащих».
 13 мая 1937 года сотрудники Особого отдела представили наркому Ежову справку 
по материалам, имевшимся в НКВД, на маршала Тухачевского. Вот так и родилось 
это дело, жертвами которого стали виднейшие командиры Красной армии.
 Но Артузову помощь в создании этого липового дела не помогла. Поздно вечером 
12 мая 1937 года Артузов был на партийном активе в клубе НКВД. Вернулся в свой 
кабинет за полночь сам не свой. Новый первый заместитель наркома внутренних дел 
Михаил Петрович Фриновский, который начинал свою карьеру в Особом отделе 1-й 
конной армии, публично назвал Артузова шпионом.
 Артур Христианович ходил по кабинету, возмущаясь, что ему не позволили 
ответить. Примерно через полчаса, когда уже наступило 13 мая (то есть за девять 
дней до ареста Тухачевского) сотрудники оперативного отдела пришли за Артузовым.

 21 августа он был приговорен «тройкой» НКВД (председатель военной коллегии 
Верховного суда армвоенюрист Василий Васильевич Ульрих, заместитель наркома 
внутренних дел комиссар госбезопасности 2-го ранга Лев Николаевич Бельский, 
заместитель прокурора СССР Григорий Константинович Рогинский) к расстрелу. В 
тот же день приговор привели в исполнение. Артузова расстреляли вместе с шестью 
другими разведчиками. В феврале 1938 года Комиссия партийного контроля при ЦК 
посмертно исключила Артузова из партии.
 Сестре Артузова, Евгении Христиановне, которая была в ссылке, после смерти 
Сталина сообщили, будто ее брат умер 12 июля 1943 года в лагере. Это было 
вранье. В последней попытке скрыть масштабы репрессий в 1955 году решили 
сообщать семьям расстреляных, что их родственник был приговорен к десяти годам 
лишения свободы и умер в заключении. Дату и причину смерти придумывали любую.
 Начальник Артузова по военной разведке продержался немногим дольше. В июне 
1937 года Семена Урицкого назначили заместителем командующего войсками 
Московского военного округа, а 1 ноября арестовали. Меньше чем через год, 1 
августа 1938 года, комкор Урицкий был расстрелян как участник военного 
заговора…

 АБРАМ СЛУЦКИЙ. ПОХИЩЕНИЕ В ЦЕНТРЕ ПАРИЖА

 На посту начальника иностранного отдела ГУГБ НКВД Артузова 21 мая 1935 года 
сменил его заместитель, столь же опытный чекист Абрам Аронович Слуцкий.
 Слуцкий родился в июле 1989 года в селе Парафиевка Борзиянского уезда 
Черниговской области в семье кондуктора железной дороги. Учился в гимназии в 
городе Андижане, там же работал на хлопковом заводе.
 В августе 1916 года его призвали в царскую армию, и он служил рядовым в 7-м 
Сибирском стрелковом полку. После революции работал в том же Андижане в горкоме 
партии, в 1919-м был назначен председателем уездного революционного трибунала. 
В 1920 году его утвердили инструктором агитпоезда имени Сталина и заведующим 
бюро жалоб главной полевой инспекции Туркестанского фронта.
 В сентябре 1920 года Слуцкого взяли в ВЧК. Он был председателем Пишпекской 
уездной чрезвычайной комиссии, начальником Андижанской уездной ЧК, начальником 
секретно-оперативной части Ташкентской, затем Ферганской ЧК.
 Летом 1922 года его назначили заместителем председателя Верховного трибунала 
Туркестана, затем председателем Судебной коллегии. Летом 1923 года Слуцкого 
перевели в Москву сначала в органы военной юстиции столичного военного округа, 
потом почему-то назначили председателем ревизионной комиссии Госрыбсиндиката.
 Из рыбной промышленности его перебросили в органы госбезопасности — заниматься 
экономическими преступлениями. В июле 1926 года его взяли в ОГПУ помощником 
начальника 6-го отделения экономического управления. Он проработал в этом 
управлении три года, постепенно поднимаясь по служебной лестнице.
 Он сам работал в Берлине, поэтому хорошо понимал проблемы резидентов. Умный и 
вежливый человек, он был способен выслушать и понять подчиненного.
 1 января 1930 года Слуцкого неожиданно назначили помощником начальника 
иностранного отдела. Когда он освоился в новой сфере, в августе 1931 года 
получил повышение — стал заместителем Артузова.
 После ухода Артура Христиановича в военную разведку, 21 мая 1935 года, Слуцкий 
возглавил политическую разведку. Он был включен в список руководящих работников 
НКВД, которым постановлением политбюро от 26 ноября 1935 года присвоили новые 
специальные звания. Список начинался наркомом — Ягода стал генеральным 
комиссаром госбезопасности.
 Слуцкий получил высокое звание комиссара госбезопасности 2-го ранга (в 
армейской иерархии оно приравнивалось к званию генерал-полковника).
 В июле 1934 года ОГПУ преобразовали в Наркомат внутренних дел. Все оперативные 
отделы объединили в Главное Управление государственной безопасности НКВД. Ради 
конспирации отделы стали номерными. С 25 декабря 1936 года иностранный отдел 
именовался 7-м отделом ГУГБ НКВД.
 На разведчиков Абрам Слуцкий производил впечатление разумного человека. При 
нем штаты разведки составили двести десять человек.
 Слуцкий руководил работой сотрудников НКВД, которые были отправлены в 
республиканскую Испанию и боролись не столько против франкистов, сколько против 
троцкистов.
 Слуцкий сам побывал в Испании. Он говорил своему подчиненному Вальтеру 
Кривицкому, позднее оставшемуся на Западе:
 — Мы не позволим превратить Испанию в площадку для сбора всяких антисоветских 
элементов, слетающихся туда со всего света. Теперь это наша Испания, часть 
советского фронта. Кто знает, сколько шпионов среди этих добровольцев? 
Анархисты и троцкисты, даже если они борцы-антифашисты, они наши враги. Мы 
должны их выкорчевывать.
 Дальняя цель Сталина в воюющей Испании состояла в том, чтобы с помощью 
интернациональных бригад взять страну под контроль. Но его планам мешала 
Рабочая партия марксистского единства, известная по своей аббревиатуре ПОУМ 
(Partido Obrero de Unificacion Marxista).
 Это была марксистская партия, но не просоветская. Члены ПОУМ — в отличие от 
испанских коммунистов — нe желали подчиняться советскому генсеку и, напротив, 
симпатизировали Троцкому. В партии состояло сорок тысяч человек — большая сила.
 Ее штаб-квартира находилась в Каталонии. Каталонские марксисты обвинили 
Сталина в создании «бюрократического режима» и пригласили Троцкого в Барселону.
 В результате операции советской разведки, обладавшей обширной агентурой в 
Испании, ПОУМ была объявлена вне закона и уничтожена. В июне 1937 года сорок 
руководителей ПОУМ были арестованы по сфабрикованым НКВД обвинениям в 
сотрудничестве с фалангистами Франко.
 Арестовали и лидера партии Андреса Нина, одного из самых популярных испанских 
политиков. Но этого было недостаточно для Сталина. Нина вывезли из тюрьмы на 
машине и убили. В Испании полагают, что это сделали сотрудники советской 
разведки. В архивах нашлись телеграммы резидента политической разведки в 
Испании майора госбезопасности Александра Орлова относительно судьбы некоего 
«Николая», который был похищен и ликвидирован. День его ликвидации совпадает с 
днем исчезновения Андреса Нина.
 Ликвидация на языке разведки именовалась тогда «литерным делом». В августе 
1937 года Орлов получил указание уничтожить приехавшего в Испанию австрийского 
социалиста Курта Ландау, который поддерживал ПОУМ и был сторонником Троцкого.
 Орлов докладывал в Москву:
 «Литерное дело Курта Ландау оказалось наиболее трудным из всех предыдущих. Он 
находится в глубоком подполье… Но я надеюсь, что мы и этот литер проведем так, 
как вы этого от нас требуете».
 Лидеры эмиграции и Троцкий — вот два главных объекта интереса советской 
разведки того времени. Причем задача состояла не только в том, чтобы следить за 
каждым их шагом, но и при первой же возможности уничтожить.
 Под руководством Слуцкого была подготовлена операция по уничтожению главы 
украинских националистов полковника Евгена Коновальца.
 В мае 1938 года начинавший свою карьеру в иностранном отделе НКВД будущий 
генерал-лейтенант Павел Анатольевич Судоплатов в самом центре Роттердама 
преподнес Коновальцу коробку конфет. Полковник обожал шоколадные конфеты. 
Коробку московские чекисты начинили взрывчаткой.
 Еще Трилиссер и Артузов подготовили похищение бывшего белого генерала 
Александра Павловича Кутепова, который жил в Париже и руководил Российским 
общевоинским союзом. Эту организацию, объединившую бывших офицеров Белой армии, 
в Москве считали самой опасной.
 Операцию провели совместно иностранный отдел и созданная Менжинским особая 
группа при председателе ОГПУ, которой руководил Яков Серебрянский, человек 
авантюрного склада, бывший член партии эсеров-максималистов. В первый раз он 
был арестован в 1909 году за участие в убийстве начальника минской тюрьмы. 
Серебрянскому было всего семнадцать лет.
 После революции наступило его время. Заместителем Серебрянский взял себе Наума 
Эйтингона. Серебрянский похитил генерала Кутепова в январе 1930 года прямо в 
центре Парижа. Кутепова до Москвы живым не довезли, но Серебрянского все равно 
наградили орденом Красного Знамени.
 При Слуцком там же, в Париже, 22 сентября 1937 года похитили бывшего белого 
генерала Евгения Карловича Миллера, который стал преемником Кутепова на посту 
председателя РОВС. Миллера доставили в Москву и полтора года под именем Иванова 
держали во внутренней тюрьме НКВД. 11 мая 1939 года он был приговорен к высшей 
мере наказания. В тот же день бывшего генерала Миллера расстреляли.
 К тому времени Слуцкий уже был мертв.
 Руководитель советской разведки скончался 17 февраля 1938 года прямо на 
рабочем месте. Его похоронили со всеми почестями, «Правда» поместила некролог. 
Но вокруг его скоропостижной кончины и по сей день ходят разные слухи.
 Уже арестованный Ежов, бывший нарком внутренних дел, на одном из допросов 
подписал показания, из которых следует, что он распорядился убить начальника 
разведки.
 17 февраля 1938 года Слуцкого пригласили в кабинет первого заместителя наркома 
Михаила Петровича Фриновского. Через полчаса к Фриновскому срочно вызвали 
заместителя начальника разведки Сергея Михайловича Шпигельгласа.
 В просторном кабинете замнаркома Шпигельглас увидел неподвижное тело Слуцкого, 
упавшего с кресла. На столике перед ним был стакан чая и тарелка с печеньем. 
Шпигельглас предложил вызвать врача. Фриновский сказал Шпигельгласу, что врач 
только что заходил:
 — Медицина тут бессильна. Сердечный приступ.
 На следствии Ежов подписал показания, из которых следует, что, когда пришел 
Слуцкий, в кабинете первого заместителя наркома уже находились Заковский и 
Алехин. Они и отравили начальника разведки.
 Леонид Михайлович Заковский был заместителем наркома внутренних дел и 
начальником управления по Московской области. Капитан госбезопасности Михаил 
Сергеевич Алехин был заместителем начальника 12-го (оперативная техника) отдела 
ГУГБ НКВД. Они оба были арестованы вслед за Ежовым. Заковского расстреляли в 
1938-м, Алехина, «немецкого шпиона», — в феврале 1939 года.
 История с отравлением вызывает сильные сомнения.
 Уже после смерти, в апреле 1938 года, Слуцкий был исключен из партии как «враг 
народа». Иначе говоря, если бы не умер сам, его бы посадили и расстреляли. 
Слуцкий был тяжелым сердечником. Как и председатель ОГПУ Менжинский, принимал 
посетителей, лежа на диване. Скорее всего, он умер от сердечного приступа.
 А Ежова следователи заставляли признаваться в преступлениях, которые он не 
совершал. Бывшего наркома приговорили к смертной казни «за измену Родине, 
вредительство, шпионаж, приготовление к совершению террористических актов, 
организацию убийств неугодных лиц»…

 ЗАЛМАН ПАССОВ. УЧЕБНИКИ ПИШУТСЯ В ТЮРЬМЕ

 После смерти Слуцкого обязанности начальника разведки исполнял Сергей 
Михайлович Шпигельглас. Он родился в Варшаве в 1897 году, окончил реальное 
училище и поступил на юридический факультет Московского университета. Прямо со 
студенческой скамьи его призвали в царскую армию, он служил прапорщиком в 
запасном полку. После революции служил в московском военном комиссариате, в 
1918 году его взяли в Особый отдел ВЧК. Потом он работал в 
контрразведывательном и оперативном отделах ОГПУ, потом попал в иностранный 
отдел. Работал в Монголии и во Франции.
 Он был умелым и эффективным разведчиком и дорос в 1935 году до должности 
заместителя начальника иностранного отдела. Получил спецзвание майор 
госбезопасности.
 Начальником отдела его так и не сделали.
 Он был арестован 2 ноября 1938 года и пять месяцев отказывался подписывать то, 
что от него требовали. Его пытали, и он не выдержал. Его расстреляли 29 января 
1941 года.
 9 июня 1938 года разведка стала 5-м отделом первого управления НКВД. Новым 
начальником отдела — старший майор госбезопасности Залман Исаевич Пассов, 
спешно переведенный в разведку из Особого отдела.
 Залман Пассов родился в апреле 1905 года в Старой Руссе, окончил пять классов. 
Отец рано умер, мать работала вязальщицей. В четырнадцать лет вступил в Красную 
армию — служил рядовым-курьером Старорусской караульной роты, потом помощником 
военного коменданта, в батальоне связи 56-й стрелковой дивизии.
 В семнадцать лет, в мае 1922 года, Пассова взяли в аппарат уполномоченного ГПУ 
по Старо-Русскому уезду. Потом его перевели в Новгородский губернский отдел ГПУ.
 Осенью 1928 года молодого чекиста отправили учиться в Высшую пограничную школу 
ОГПУ, где набирали курс (семьдесят человек) для подготовки сотрудников Особого 
и контрразведывательного отдела. Срок обучения — один год. Обязательным 
условием приема был трехлетний стаж чекистской работы.
 В 1929 году Пассова назначили уполномоченным 1-го отделения 
контрразведывательного отдела ОГПУ. В сентябре 1930-го перевели в Особый отдел, 
где он работал до марта 1938 года. Принимал участие в следственной бригаде, 
которая после убийства Кирова сооружала в Ленинграде липовые дела. Последняя 
должность — заместитель начальника военной контрразведки. Летом 1937 года он 
получил орден Ленина. Надо понимать, за участие в подготовке арестов видных 
военачальников.
 Пассов был совершенно неопытным в разведывательных делах и не успел получить 
этот опыт, поскольку проработал в 5-м отделе всего семь месяцев. 22 октября 
1938 года старший майор госбезопасности Пассов был арестован.
 Пока шло следствие, его привлекли к сотрудничеству с особым бюро при наркомате 
внутренних дел, которое разрабатывало учебники для Центральной школы НКВД и 
межкраевых школ ГУГБ НКВД. В результате большого террора был уничтожен 
практически весь преподавательский состав учебных заведений НКВД, и 
руководители наркомата разрешили использовать оперативный опыт арестованных 
чекистов… Наверное, это вершина чекистского лицемерия: всем понятно, что 
арестованный вовсе не враг, опытом его можно воспользоваться. Но он все равно 
подлежит уничтожению.
 Арестованный Пассов трудился над учебником закордонной разведки, а его бывшие 
коллеги готовили ему смертный приговор. 14 февраля 1940 года Пассова 
расстреляли.

 ВЛАДИМИР ДЕКАНОЗОВ. ОШИБКА РЕЗИДЕНТА

 После периода массовой чистки, 2 декабря 1938 года, иностранный отдел обрел 
нового руководителя. Им стал один из приближенных Берии — Владимир Деканозов.
 Владимир Георгиевич Деканозов родился в июне 1898 года в Баку в семье 
контролера нефтяного управления. Он был достаточно образованным человеком — 
окончил Тифлисскую гимназию, учился на медицинском факультете Саратовского, 
затем Бакинского университетов.
 Летом 1921 года Деканозова назначили уполномоченным отдела по борьбе с 
бандитизмом Азебайджанской ЧК, потом заместителем начальника экономического 
отдела. Там он и познакомился с Берией. В декабре 1922 года Деканозов стал 
начальником секретно-оперативной части Грузинской и Закавказской ЧК. Благодаря 
Берии он быстро делал карьеру и в 1931 году уже был начальником экономического 
отдела полномочного представительства ОГПУ по Закавказской Федерации и 
одновременно начальником отдела ГПУ Закавказья.
 В конце 1932 года Берия сделал его секретарем ЦК компартии Грузии по 
транспорту, затем наркомом пищевой промышленности Грузии и, наконец, 
председателем республиканского Госплана. Переехав в Москву в 1938 году, 
Лаврентий Павловича взял с собой надежного соратника.
 2 декабря Деканозов был назначен начальником разведки и в тот же день получил 
спецзвание — комиссар госбезопасности 3-го ранга. Но разведкой Владимир 
Георгиевич руководил недолго — ушел на повышение.
 4 мая 1939 с утра здание наркомата иностранных дел окружили чекисты. Приехал 
новый нарком иностранных дел Вячеслав Молотов, с ним секретарь ЦК, начальник 
управления руководящих кадров Георгий Маленков и нарком внутренних дел 
Лаврентий Берия. Они сказали Максиму Максимовичу Литвинову, девять лет 
руководившему дипломатическим ведомством, что он больше не нарком.
 Руководителей отделов и старших дипломатов по одному вызывали в кабинет 
наркома, объяснив, что там заседает комиссия ЦК. За столом на главном месте 
расположился Молотов, справа от него сидел Деканозов, только что назначенный 
заместителем наркома иностранных дел, слева — Берия и Маленков. Молотов что-то 
записывал. Деканозов молчал. Маленков тоже не проронил ни слова. Берия слушал 
внимательно и высказывался. Он лучше других знал тех, кто предстал в тот день 
перед комиссией — на них в соседнем здании, где располагался НКВД, уже собрали 
материалы, и большинство будет вскоре арестовано.
 13 мая 1939 года Деканозова уже постфактум освободили от обязанностей 
начальника разведки.
 В наркомате иностранных дел Деканозов занял кабинет Бориса Спиридоновича 
Стомонякова, который в момент ареста стрелял в себя, но неудачно, и попал в 
тюремную больницу. Литвинов попросился на прием к Сталину. Понимая, чем рискует,
 твердо сказал:
 — Я ручаюсь за Стомонякова.
 Максим Максимович Литвинов знал своего заместителя еще по дореволюционной 
подпольной работе. Они вместе добывали оружие для боевых отрядов большевиков.
 Сталин ответил:
 — Товарищ Литвинов, вы можете ручаться только за себя.
 Стомоняков был уничтожен.
 Дипломатов арестовывали прямо в новом кабинете Деканозова. Владимир Георгиевич 
с удовольствием помогал товарищам из НКВД.
 12 ноября 1940 Молотов на поезде прибыл в Берлин в надежде решить спорные 
вопросы с Гитлером. Его сопровождали новый нарком черной металлургии Иван 
Тевосян, первый заместитель наркома внутренних дел Всеволод Меркулов и 
Деканозов, который остался в Берлине послом.
 Деканозов на правах бывшего начальника разведки опекал берлинскую резидентуру.
 В начале тридцатых резидентом в Берлине был опытный чекист Борис Давидович 
Берман. В Москве комиссар госбезопасности 3-го ранга Берман стал в 1936 году 
первым заместителем начальника иностранного отдела. Потом его назначили 
наркомом внутренних дел Белоруссии, в сентябре 1938 года арестовали и в феврале 
1939-го расстреляли.
 Его старший брат Матвей Берман тоже работал в органах госбезопасности. Он стал 
начальником ГУЛАГа, заместителем наркома внутренних дел, наркомом связи. Его 
арестовали в декабре 1938 года, на три месяца позже Бориса, и расстреляли на 
месяц позже.
 В конце 1933 года в Берлине Бориса Бермана сменил Борис Моисеевич Гордон, 
партийный работник, который как раз окончил Институт красной профессуры. На 
время его работы пришлась активная деятельность внешней разведки в Берлине, 
несмотря на трудность работы в условиях нацистской Германии. Были завербованы 
люди, которые из антифашистских побуждений снабжали Москву важнейшей 
информацией. Они стали известны как «Красная капелла».
 В мае 1937 года резидента Гордона отозвали в Москву и арестовали. Его сменил 
Александр Иванович Агаянц, которого перевели в Берлин из парижской резидентуры. 
Но в декабре 1938 года он умер во время срочной хирургической операции по 
поводу прободения язвы желудка. Его подчиненных одного за другим отзывали в 
Москву и обвиняли в шпионаже на немцев.
 В 1938 году в берлинской резидентуре были три оперативных работника, в 1939-м 
остались двое, один из них не говорил по-немецки. Москва запретила им 
встречаться с агентурой, поскольку ее вербовали «разоблаченные враги народа». 
Один из лучших агентов в Германии Арвид Харнак, обладавший уникальными 
источниками информации, больше года напрасно ждал связного, чтобы передать ему 
собранные сведения.
 Берлинская резидентура начала восстанавливаться только в 1939 году, но прежних 
успехов новое поколение разведчиков, людей профессионально неопытных, добиться 
уже не смогло.
 Агентурную сеть сформировали обширную, но агенты были невысокого уровня. Такой 
агент знал лишь то, что происходит в ведомстве, в котором он служил. Но он не 
был в состоянии проникнуть в мысли и намерения руководителей Германии, а ведь 
на самом деле только это и имело значение.
 Советская агентура не имела информации из первых рук, из окружения Гитлера. В 
Москве не знали, что же на самом деле думали и говорили руководители нацистской 
Германии. Строили предположения и ошибались.
 К тому же руководителем резидентуры в Берлине назначили не имевшего 
разведывательного опыта Амаяка Захаровича Кобулова — брата Богдана Кобулова, 
заместителя наркома госбезопасности и ближайшего соратника Берии.
 Амаяк Кобулов был высоким, стройным, красивым, с усиками, обходительным и 
обаятельным, душой общества и прекрасным тамадой. Но этим достоинства Амаяка 
Захаровича исчерпывались. Ни немецкого языка, ни ситуации в Германии резидент 
Кобулов, который начинал свою трудовую деятельность кассиром-счетоводом в 
Боржоми, не знал. Он рос в чекистском ведомстве благодаря старшему брату. Перед 
назначением в Берлин был первым заместителем наркома внутренних дел Украины.
 Немецкая контрразведка успешно подставила Амаяку Кобулову говоривших по-русски 
агентов-двойников, которые на самом деле работали на Главное управление 
имперской безопасности. Кобулов легко глотал наживку. В этой большой игре 
участвовал даже Гитлер. Он сам просматривал информацию, предназначенную для 
Кобулова.
 Немцы подсовывали Сталину успокоительную информацию: Германия не собирается 
нападать на Советский Союз. А в Москве нарком госбезопасности Меркулов шифровки 
Кобулова докладывал Сталину.
 25 мая 1941 года Меркулов отправил на имя Сталина, Молотова и Берии записку, 
построенную на донесениях агента советской разведки в Берлине — выходца из 
Латвии Орестеса Берлингса, который в реальности был агентом немецкой 
контрразведки по кличке Петер. Но ему верил Амаяк Кобулов.
 В записке Меркулова говорилось:
 «Война между Советским Союзом и Германией маловероятна… Германские военные 
силы, собранные на границе, должны показать Советскому Союзу решимость 
действовать, если Германию к этому принудят. Гитлер рассчитывает, что Сталин 
станет более сговорчивым и прекратит всякие интриги против Германии, а 
главное — даст побольше товаров, особенно нефти».
 Впрочем, напрасно некоторые исследователи делают из Амаяка Кобулова козла 
отпущения. Другие разведчики в те месяцы тоже присылали в Москву донесения, из 
которых следовало, что Гитлер не собирается воевать, а намерен давить на 
Сталина, добиваясь принятия своих условий.
 По всем каналам — дипломатическим и разведывательным (информацию давали не 
только резидентуры НКГБ, но и военная разведка, и военно-морская) — шел поток 
противоречивой информации. Сроки возможного нападения назывались разные, это 
вызывало сомнения и подозрения…
 Многие агенты советской разведки были людьми левых убеждений, антифашистами, 
которые считали Советский Союз союзником в борьбе с Гитлером. Другие агенты 
просили за информацию деньги. Работа аккордная — чем больше принесешь, тем 
больше получишь. И получалось, что за дезинформацию платили больше.
 Еще одна проблема состояла в том, что полученную информацию в Москве не могли 
правильно осмыслить. Сталин не доверял аналитическим способностям своих 
чекистов, предпочитал выводы делать сам и требовал, чтобы ему клали на стол 
подлинники агентурных сообщений.
 Только в 1943 году в разведке появился информационный отдел, которому поручено 
было заниматься аналитикой. Его возглавил Михаил Андреевич Аллахвердов, в 
недавнем прошлом резидент в Кабуле. Впоследствии он стал генерал-майором и 
работал в разведывательной школе заместителем начальника по учебной и научной 
работе…
 Заместитель начальника Генерального штаба и начальник Главного 
разведывательного управления с июля 1940 по ноябрь 1941 года генерал-лейтенант 
Филипп Иванович Голиков за три месяца до начала войны, 20 марта, представил 
обширный документ, неопровержимо свидетельствующий о подготовке Германии к 
нападению на Советский Союз. Но сам же и пометил:
 «Большинство агентурных данных, касающихся возможностей войны с СССР весной 
1941 года, исходят от англо-американских источников, задачей которых на 
сегодняшний день, несоменно, является стремление ухудшить отношения между СССР 
и Германией… Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года 
войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от 
английской и даже, быть может, германской разведки».
 Изестный военный историк профессор Виктор Анфилов спрашивал маршала Голикова 
через двадцать лет после войны:
 — Почему вы сделали вывод, который отрицал вероятность осуществления вами же 
изложенных планов Гитлера? Вы сами верили этим фактам или нет?
 — А вы знали Сталина? — задал встречный вопрос Голиков.
 — Я видел его на трибуне мавзолея.
 — А я ему подчинялся, — сказал бывший начальник военной разведки, — докладывал 
ему и боялся его. У него сложилось мнение, что пока Германия не закончит войну 
с Англией, на нас не нападет. Мы, зная его характер, подстраивали свои 
заключения под его точку зрения.
 В мае 1941 года немецкий посол в Советском Союзе граф Фридрих Вернер фон 
Шуленбург и советник посольства Густав Хильгер пригласили к себе находившегося 
в тот момент в Москве Деканозова и попытались предупредить его, что война 
неминуема. Но разговор не получился.
 Чекист Деканозов совершил непростительную ошибку. Он не понял, что немецкие 
дипломаты ведут эту беседу на свой страх и риск, счел их слова попыткой 
спровоцировать советское правительство на какой-то опасный шаг.
 После начала войны весь состав советского посольства вернулся на родину через 
Турцию, и Владимир Деканозов приступил к своим обязанностям в Наркомате 
иностранных дел. Чувствуя поддержку Берии, он вел себя уверенно, смело решал 
любые вопросы, давал указания послам.
 Карьере Деканозова повредило увлечение слабым полом. Рассказывают, что одна из 
тех, на кого он положил глаз, устроила скандал. Его убрали из Наркомата 
иностранных дел и перевели в Главное управление советского имущества за 
границей (им руководил бывший министр госбезопасности Меркулов). Главное 
управление занималось, ко всему прочему, вывозом трофейного имущества, в том 
числе для высшего начальства, которое вагонами тащило из поверженной Германии 
машины, картины, антиквариат и мебель.
 После смерти Сталина Берия сделал Деканозова министром госбезопасности Грузии. 
А уже в декабре 1953 года его расстреляли вместе с тем же Меркуловым и другими 
ближайшими соратниками Лаврентия Павловича. Генерал-лейтенанта Амаяка Кобулова 
расстреляли в октябре 1954 года.

 ПАВЕЛ ФИТИН. ВОЙНА И АТОМНЫЙ ШПИОНАЖ

 13 мая 1939 года Деканозова в разведке сменил журналист Павел Михайлович Фитин.

 Он родился в 1907 году в селе Ожогино Ялутовского уезда Тобольской губернии в 
семье крестьянина. В родном селе работал в сельскохозяйственной артели «Звезда»,
 в двадцать лет стал председателем бюро юных пионеров, заместителем секретаря 
Шатровского райкома комсомола. В 1928 году поступил в Институт механизации и 
электрификации сельского хозяйства в Москве. В 1932-м, получив диплом, 
отправился не на село, а стал руководить редакцией индустриальной литературы в 
Государственном издательстве сельскохозяйственной литературы.
 В октябре 1924 года Фитина призвали в армию. Он отслужил год и вернулся к 
работе в издательстве, где стал заместителем главного редактора.
 В марте 1938 года Павла Фитина по партийному набору взяли в органы 
госбезопасности и отправили учиться в Центральную школу НКВД, созданную 
решением политбюро в 1930 году. Обычный срок обучения дисциплинам специального 
цикла был установлен в два года — даже для людей с высшим образованием. Но НКВД 
ощущал такой кадровый голод, что все сроки были сокращены. Фитин проучился 
всего пять месяцев.
 В августе 1938 года его зачислили в штат Главного управления государственной 
безопасности НКВД. Бесконечные чистки привели к тому, что через два с лишним 
месяца, 1 ноября, не имевший никакого опыта Фитин сразу стал заместителем 
начальника разведки. 1 февраля 1939 года ему присвоили спецзвание майор 
госбезопасности. Через год он стал старшим майором.
 В разведке он получил в наследство одни руины. Фитин докладывал своему 
начальству:
 «К началу 1939 года почти все резиденты за кордоном были отозваны и отстранены 
от работы. Большинство из них затем было арестовано, а остальная часть 
подлежала проверке.
 Ни о какой разведывательной работе за кордоном при этом положении не могло 
быть и речи».
 То же самое произошло в военной разведке.
 На совещании начальствующего состава армии в апреле 1940 года командующий 
войсками Ленинградского военного округа командарм 2-го ранга Кирилл Афанасьевич 
Мерецков говорил, что офицеры отказываются ездить за границу с 
разведывательными заданиями:
 — Командиры боятся идти в такую разведку, ибо они говорят, что потом запишут, 
что они были за границей. Трусят командиры.
 С ним согласился начальник 5-го (разведывательного) управления Генерального 
штаба Герой Советского Союза Иван Иосифович Проскуров:
 — Командиры говорят так, что если в личном деле будет записано, что был за 
границей, то это останется на всю жизнь. Вызываешь иногда замечательных людей, 
хороших, и они говорят — что угодно делайте, только чтобы в личном деле не было 
записано, что был за границей.
 Сталин сделал вид, что удивлен:
 — Есть же у нас несколько тысяч человек, которые были за границей. Ничего в 
этом нет. Это заслуга.
 Проскуров развел руками:
 — Но на практике не так воспринимается.
 Сталин, конечно, прекрасно понимал, чего боятся офицеры. Практически все, кто 
побывал на учебе в Германии, были арестованы как немецкие шпионы. Сталин 
предпочитал как бы подшучивать над репрессиями, не упуская случая показать, что 
он здесь ни при чем…
 В разведку лихорадочно набирали новичков. В первую очередь им надо было дать 
языковое и страноведческое образование, объяснить азы оперативной работы.
 Приказом наркома внутренних дел 3 октября 1938 года появилось учебное 
заведение для разведчиков — Школа особого назначения. Она разместилась в 
Балашихе.
 В 1939 году в школе учился известный разведчик Герой Советского Союза 
полковник Александр Семенович Феклисов, который со временем возглавил 1-й 
(американский) отдел Первого главного управления КГБ.
 «Школа размещалась в лесу в добротном деревянном двухэтажном доме, — вспоминал 
Феклисов, — ее территория была огорожена забором. На верхнем этаже 
располагались пять спальных комнат, душевая, зал для отдыха и игр, а на 
нижнем — два учебных класса и столовая. Спальные комнаты были большие, в них 
находились два стола для занятий, две роскошные кровати с хорошими теплыми 
одеялами и два шкафа для одежды. Перед кроватями — коврики».
 Каждому курсанту выдали пальто, костюм, шляпу, ботинки. В школе училось всего 
десять человек, это были выпускники технических вузов, направленные в НКВД. 
Учились год — иностранный язык, страноведение, спецдисциплины и, конечно, 
история ВКП/б/. В одной группе готовили радистов для заграничных резидентур, 
другую группу учили добывать и самим изготавливать необходимые нелегальному 
разведчику документы — паспорта, метрические свидетельства, дипломы…
 Школа будущих разведчиков не раз меняла название.
 В 1943 году она стала называться Разведывательной школой Первого управления 
Наркомата госбезопасности.
 В сентябре 1948 года приказом по Комитету информации при Совете министров ее 
переименовали в Высшую разведывательную школу. Кандидатуры слушателей школы 
утверждались в ЦК, «учиться на разведчика» отправляли работников партийного и 
советского аппарата.
 В служебной переписке ее в конспиративных целях называли 101-й школой. Она 
находилась на двадцать пятом километре Горьковского шоссе, поэтому слушатели 
говорили: «двадцать пятый километр» или «лес». Под школу действительно отрезали 
большой массив леса, окруженный высоким забором. Там находились учебные 
аудитории, общежитие и спортивные сооружения.
 Наибольший интерес вызывали специальные дисциплины, то есть изучение 
разведывательного искусства, и практические занятия — организация встречи с 
агентом, закладка тайников, уход от наружного наблюдения. Тем, кто хорошо знал 
иностранные языки, учиться было легко. Остальным приходилось налегать на язык.
 Генерал Олег Данилович Калугин, принятый в 101-ю школу в 1956 году, вспоминал 
ее с большим удовольствием:
 «Деревянные, аккуратно покрашенные двухэтажные дома, асфальтированные дорожки, 
ухоженные тропы, мерно качающиеся над головой верхушки елей и сосен, насыщенный 
запахом смолы прозрачный воздух — все это действует благотворно, вызывает 
чувство безмятежного покоя.
 В помещениях чисто и уютно, комнаты на двоих с маленькими ковриками и 
настенными светильниками. Аудитории просторны и солнечны. Прекрасная библиотека 
с подшивками иностранных газет на разных языках.
 В просторном зале с пальмами официантки в белых передниках подают нам меню с 
богатым выбором блюд…»
 Один из вполне удачливых разведчиков, вспоминая годы учебы в разведшколе, 
говорил мне:
 — Самое сильное впечатление на меня произвела возможность читать служебные 
вестники ТАСС. Право читать на русском языке то, что другим не положено, сразу 
создавало впечатление принадлежности к особой касте. Специальные дисциплины 
были безумно интересными. Изучали методы контрразведки, потому что ты должен 
был знать, как против тебя будут работать там. Умение вести себя, навыки 
получения информации. Нас учили исходить из того, что любой человек, с которым 
ты общаешься — даже если он не оформлен как агент, является источником важных 
сведений. А если от него невозможно ничего узнать, то и не стоит терять на него 
время…
 В ноябре 1968 года школу переименовали в Краснознаменный институт КГБ СССР с 
правами высшего учебного заведения. Желающих учиться в институте было хоть 
отбавляй.
 — Придя в КГБ, — рассказывал Андропов известному дипломату Валентину 
Михайловичу Фалину, — я установил порядок, что в учебные заведения комитета 
принимаются юноши и девушки только с девятнадцатилетнего возраста. Помогло. 
Ведь отбоя не было от звонков пап и мам. У всех чада — прирожденные чекисты, и 
после средней школы, семнадцати-восемнадцати лет от роду, их пристраивали к нам 
в систему…
 Со временем Краснознаменный институт получил имя Ю.В. Андропова. В октябре 
1994 года институт, как это было модно в те годы, переименовали в Академию 
внешней разведки…
 В 1940 году в 5-м отделе ГУГБ НКВД под руководством старшего майора Павла 
Фитина работали шестьсот девяносто пять человек.
 1-е отделение занималось Германией, Венгрией, Данией;
 2-е — Польшей;
 3-е — Францией, Бельгией, Швейцарией, Голландией;
 4-е — Англией;
 5-е — Италией;
 6-е — Испанией;
 7-е — Румынией, Болгарией, Югославией, Грецией;
 8-е — Финляндией, Швецией, Норвегией, Шпицбергеном;
 9-е — Латвией, Эстонией, Литвой;
 10-е — США, Канадой, Южной Америкой, Мексикой;
 11-е — Японией, Маньчжурией;
 12-е — Китаем, Синьцзянем;
 13-е — Монголией, Тувой;
 14-е — Турцией, Ираном, Афганистаном;
 15-е отделение отвечало за научно-техническую разведку;
 16-е — снабжало разведчиков оперативной техникой, тогда еще достаточно 
примитивной;
 17-е — занималось визами.
 Разведка располагала сорока резидентурами за границей. Самые крупные 
находились в Соединенных Штатах — восемнадцать человек, в Финляндии — 
семнадцать, в Германии — тринадцать.
 Павел Фитин как начальник разведки руководил всей операцией по убийству 
бывшего члена политбюро, председателя Реввоенсовета Республики и наркома по 
военным и морским делам Льва Давидовича Троцкого.
 На выполнение этого личного задания Сталина были мобилизованы все возможности 
разведки.
 В конце мая 1940 года было совершенно первое покушение на Троцкого. Два 
десятка человек в полицейской форме разоружили охрану его дома в Койоакане 
(неподалеку от Мехико), забросали дом взрывчаткой и обстреляли из пулеметов.
 Троцкий чудом остался жив, но с того дня жил в атмосфере обреченности. Каждое 
утро он говорил жене:
 — Видишь, они не убили нас этой ночью, а ты еще чем-то недовольна.
 Подготовкой убийства Троцкого занимался заместитель Фитина, будущий генерал 
Павел Анатольевич Судоплатов. На роль исполнителя нашли испанца Рамона 
Меркадера. Выпускник кулинарного училища, он работал в отеле «Ритц» в Барселоне,
 где его завербовали советские разведчики. Его мать Мария Каридад тоже была 
агентом НКВД.
 Уже через пять дней после первого покушения будущий убийца проник в дом 
Троцкого. Он называл себя Жаком Морнаром, сыном бельгийского дипломата, а 
пользовался фальшивым канадским паспортом на имя Фрэнка Джексона.
 20 августа 1940 года Меркадер пришел к Троцкому, несмотря на жару, в плаще и 
шляпе и попросил прочитать его статью. Когда Троцкий взялся за чтение, Меркадер 
вынул ледоруб (еще у него с собой был молоток и пистолет) и, закрыв глаза, со 
всей силой обрушил его на голову Троцкого. Он надеялся убить Троцкого одним 
ударом и убежать. Но Троцкий вступил с ним в борьбу. И от растерянности 
Меркадер даже не сумел воспользоваться пистолетом. Услышав шум, вбежали 
охранники и схватили убийцу.
 На следующий день Троцкий умер в больнице. Проститься с ним пришли триста 
тысяч человек. Шесть руководителей советской разведки получили за это ордена.
 Меркадер на суде не признался, что работает на Советский Союз. Это понравилось 
в Москве. Советская разведка пыталась вызволить его из тюрьмы, но не удалось.
 Убийца Троцкого отсидел свои двадцать лет от звонка до звонка. Он вышел на 
свободу только в 1960 году. Его привезли в Советский Союз. Закрытый указ о 
присвоении ему звания Героя Советского Союза был подписан 31 мая 1960 года. 8 
июня Золотую Звезду Меркадеру вручил в Кремле председатель Президиума 
Верховного Совета Леонид Ильич Брежнев.
 В Москве убийце Троцкого выдали советский паспорт на имя Рамона Ивановича 
Лопеса. Устроили на работу в Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Дали 
квартиру. Он жил не один — женился на женщине, которая носила ему передачи в 
тюрьму. В Москве он не прижился и в середине семидесятых уехал из Москвы на 
Кубу, где не было снега и тоскливых аппаратчиков, где говорили по-испански и 
где ему нашли работу в министерстве внутренних дел.
 На Кубе Меркадер умер от саркомы в 1978 году. Один из самых знаменитых 
боевиков двадцатого столетия прожил всего пятьдесят девять лет, из них двадцать 
лет — треть жизни — он провел в тюрьме. Похоронили его в Москве, на Кунцевском 
кладбище, тайно. Большую часть своей жизни он выдавал себя за другого человека. 
И похоронили его тоже под чужим именем.
 Чекисты уничтожили всю семью Троцкого. Правда, история смерти его второго сына,
 Льва Седова, остается загадкой. Лев Седов унаследовал от отца бойцовский 
характер. Он взял фамилию матери, ушел из Кремля и поселился в общежитии 
рабфака, чтобы никто не обвинил его в использовании громкого отцовского имени. 
Лев Седов последовал за родителями в эмиграцию и стал верным помощником отца. 
Он жил в Париже и пытался сплотить единомышленников, не подозревая, что окружен 
осведомителями советской разведки.
 Рядом с ним постоянно находился агент советской разведки Марк Зборовский, 
(оперативный псевдоним Тюльпан), завербованный в 1933 году. Донесения Тюльпана 
докладывались лично Сталину.
 В начале 1938 года Льва Седова оперировали по поводу аппендицита. Операция 
прошла благополучно, но через четыре дня его состояние ухудшилось, пришлось 
сделать повторную операцию. 16 февраля сын Троцкого умер в парижской клинике. 
Мало кто сомневался в том, что это дело советской разведки.
 Но судебно-медицинская экспертиза пришла к выводу о естественном характере его 
смерти. Зборовский, который потом порвал с НКВД и бежал в Соединенные Штаты, 
доказывал, что Москва просила его не убивать Седова, а заманить его в ловушку, 
чтобы сына Троцкого можно было доставить на территорию Советского Союза.
 Уже арестованный Сергей Шпигельглас, бывший заместитель начальника разведки, 
на допросе рассказал, что, когда пришло сообщение о смерти Седова в Париже, он 
доложил наркому внутренних дел Ежову. Тот сказал:
 — Зайдите.
 Шпигельглас принес ему телеграмму из Парижа. Ежов прочитал ее и довольно 
сказал:
 — Хорошая операция. Вот здорово мы его, а?
 Ежов доложил в ЦК, что его люди покончили еще с одним врагом советской власти. 
И коллеги-чекисты с долей зависти спрашивали Шпигельгласа:
 — Как это вы разделались с Седовым?
 Впрочем, надо иметь в виду, что Шпигельглас стал давать показания после того, 
как его стали избивать. Судя по протоколам допросов, это произошло 31 мая 1939 
года. В это время полным ходом шло следствие по делу Николая Ивановича Ежова, 
арестованного 10 апреля. Ежова обвиняли во всех смертных грехах, включая 
гомосексуализм. Возможно, следователи с помощью Шпигельгласа хотели приписать 
Ежову еще и обман руководства партии…
 3 февраля 1941 года НКВД поделили на два наркомата — внутренних дел и 
государственной безопасности. Разведка за границей получила статус первого 
управления наркомата госбезопасности.
 Историки пришли к выводу, что советская разведка выполнила свой долг и 
заблаговременно доложила руководству страны о готовящейся агрессии со стороны 
Германии.
 17 июня 1941 года Фитин отправил в Кремль спецсообщение из Берлина от Старшины 
и Корсиканца: «Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного 
выступления против СССР полностью завершены, удара можно ожидать в любое время».

 Но Сталин и его окружение верили в возможность долговременного сотрудничества 
с Гитлером. Поэтому в спецсообщениях разведки, которые подписывал Фитин, Сталин 
видел только то, что хотел видеть. Сообщения разведки о концентрации немецких 
войск на советских границах, о предполагаемой дате нападения на Советский Союз 
были напрасны.
 Сталину не нравилось, когда разведчики доверяли своим информаторам. Он однажды 
пожурил начальника военной разведки Проскурова:
 — У вас душа не разведчика, а душа очень наивного человека в хорошем смысле 
этого слова. Разведчик должен быть весь пропитан ядом, желчью, никому не должен 
верить…
 К началу войны Советский Союз располагал в Германии обширной разведывательной 
сетью, включавшей агентов в военно-воздушных силах, министерстве иностранных 
дел, министерстве экономики, в гестапо и на оборонных предприятиях.
 Наркомат госбезопасности имел нелегальную организацию в Берлине, которой 
руководили ставшие потом известными антифашисты Харро Шульце-Бойзен 
(обер-лейтенант люфтваффе, оперативный псевдоним Старшина) и Арвид Харнак 
(сотрудник имперского министерства экономики, Корсиканец). Обладая широчайшими 
связями, они поставляли в Москву полноценную информацию, которой Фитин мог 
гордиться. В эту группу входили больше ста человек, которые собирали сведения 
для советской разведки.
 Военная разведка не отставала от политической и располагала нелегальными 
группами в Бельгии, Голландии и Франции.
 Группе Харнака и Шульце-Бойзена в конце мая 1941 года доставили 
радиопередатчики и системы шифрования. Но когда началась война, передатчики не 
заработали.
 Москва требовала самой свежей информации, и немедленно. Шифросвязь с 
закордонными резидентурами осуществляло 13-е отделение 5-го спецотдела НКВД. 
Существовали огромные сложности в организации связи с нелегалами. Радиостанции, 
которыми располагала агентура в Европе, были маломощными. Сигнал едва доходил 
до Бреста, но наступавшие немецкие войска заняли его в первые дни войны.
 Радисты в советских резидентурах в Лондоне и Стокгольме напрасно часами 
просиживали у приемников. Тогда Фитин вынужден был обратиться за помощью к 
военной разведке, чьи нелегальные резидентуры в Европе продолжали действовать.
 Военные разведчики наведались в Берлин. Оказалось, что передатчики не работают 
и наладить их невозможно. Нелегальные резидентуры взяли на себя передачу 
полученной информации. В первые месяцы войны они очень много работали. Радисты 
сидели в эфире часами, рации засекались, и разведчиков арестовывали одного за 
другим.
 Гестапо выследило нелегальные резидентуры военной разведки и захватило 
радистов вместе с передатчиками. Гестаповцы начали ловкую радиоигру с Москвой, 
снабжая ее дезинформацией, и чекисты не скоро обнаружили, что их водят за нос.
 Обращение Фитина к военной разведке за помощью оказалось роковым и для 
агентуры политической разведки. На допросах схваченные военные разведчики 
назвали и берлинские адреса. Трагедию завершила отправка двух связных в 
Германию.
 Летом 1942 года ночью с самолета в районе Брянска, оккупированного немецкими 
войсками, были сброшены два радиста — Альберт Хесслер, бывший член компартии 
Германии, воевавший в Испании, и русский немец Роберт Барт, давно работавший на 
НКВД. За несколько дней они добрались до Германии. Хесслер нашел членов 
подпольной группы и попытался помочь им наладить передатчик, но безрезультатно. 
Ни он, ни приютившие его люди не подозревали, что их дом находится под 
наблюдением. Арест был вопросом времени.
 Вскоре вся группа Харнака и Шульце-Бойзена тоже была арестована. Гестапо 
отдало под суд сто двадцать девять человек. Хесслер отказался работать на 
гестапо. Его расстреляли.
 Роберту Барту поручили еще более ответственное задание — стать связным Вилли 
Лемана, сотрудника гестапо, который с 1929 года под оперативным псевдонимом 
Брайтенбах работал на советскую разведку.
 В 1938 году, когда советская резидентура в Германии была уничтожена Сталиным, 
связь с Вилли Леманом прекратилась. Два года он ничем не мог помочь Советскому 
Союзу, потому что к нему никто не приходил. Связь была восстановлена в начале 
1941 года и прервалась с нападением Германии на Советский Союз.
 Роберта Барта гестапо арестовало сразу. Он не только выдал Вилли Лемана, но и 
согласился передавать в Москву то, что нужно немцам. В 1945 году Барт оказался 
в руках американцев. Они передали его советским представителям. Барта 
расстреляли.
 Советская агентурная сеть в Германии была потеряна. Но советская разведка 
продолжала давать ценную информацию: выведывали ее не у врага, а у союзников. В 
годы войны поток информации от советских агентов в Англии был настолько велик, 
что резидентура не успевала ее обрабатывать. Секретные документы приносили 
буквально чемоданами.
 20 июля 1941 года НКВД и НКГБ объединили. Разведка под руководством Фитина 
стала первым управлением НКВД. Но ее численность серьезно сократилась. В годы 
войны непосредственно против нацистской Германии работало другое управление, 
четвертое. Им руководил Павел Судоплатов. А Фитину осталась дальная разведка. В 
августе 1941 года в его подчинении было двести сорок восемь человек, в мае 1942 
года — сто тридцать пять, в мае 1943 года — сто девяносто семь.
 В годы войны в составе разведки сформировали отдел по взаимодействию с 
английской и американскими разведками. В качестве представителя британского 
Управления специальных операций, которое вело разведывательно-диверсионную 
работу против немцев, в Москву приехал известный разведчик Джордж Хилл. В 
первые годы войны с помощью английской авиации на территорию оккупированной 
немцами Европы были переброшены двадцать советских агентов-парашютистов.
 Американцы и англичане демонстративно не работали против СССР, союзника в 
борьбе против нацистской Германии. Советская разведка, напротив, использовала 
благожелательное отношение союзников для глубокого проникновения в обе страны, 
особенно в Соединенные Штаты.
 Перед отъездом в Соединенные Штаты в конце 1941 года нового резидента разведки 
в Вашингтоне Василия Зарубина принимал Сталин, который, перечисляя стоящие 
перед ним задачи, подчеркнул, что важнее всего «добывать информацию о новейшей 
секретной технике, созданной в США, Англии и Канаде».
 Василий Михайлович Зарубин — один из самых уважаемых советских разведчиков. 
Никто не любит вспоминать, что он принял участие в позорном уничтожении 
польских военных, взятых в плен осенью 1939 года, когда Гитлер и Сталин 
поделили Польшу. Майор госбезопасности Зарубин, участвовавший потом в похищении 
атомных секретов в Соединенных Штатах, был командирован в один из трех основных 
лагерей, Козельский, и руководил бригадой следователей. Они сортировали 
польских военнопленных, решая, кому жить, а кому умереть…
 Увеличился состав советского посольства в Вашингтоне — не только за счет 
дипломатов, но и разведчиков. В Соединенных Штатах, где уже работали 
резидентуры военной и стратегической разведки, появилась отдельная резидентура 
Первого (разведывательного) управления Наркомата военно-морского флота. 
Ведомство морской разведки возглавлял контр-адмирал Михаил Александрович 
Воронцов, который до войны был военно-морским атташе при посольстве СССР в 
Германии. Да еще Молотов создал при посольстве в Вашингтоне Бюро технической 
информации — оно занималось промышленным шпионажем.
 Штаты легальных резидентур в Вашингтоне, Нью-Йорке и Сан-Франциско были 
сравнительно небольшие — десять с лишним человек (таким же аппаратом 
располагала военная разведка). Но им на подмогу были отправлены разведчики, 
которые действовали под крышей Советской закупочной комиссии и Амторга. Только 
в американской столице в военные годы оказалось почти пять тысяч советских 
граждан, командированных различными ведомствами (см. «Сталинское десятилетие 
холодной войны», М., 1999). Сколько среди них было кадровых разведчиков и 
сколько выполняло разовые поручения Наркомата госбезопасности и 
Разведуправления Генерального штаба — неизвестно по причине закрытости архивов.
 В 1943 году в Соединенных Штатах сформировали отдельную резидентуру для сбора 
научно-технической информации под руководством Леонида Романовича Квасникова (в 
1996 году, посмертно, он получил звание Героя России). Он был 
инженером-механиком, окончил аспирантуру и особенно серьезно относился к 
конспирации: требовал от подчиненных даже в защищенных помещениях резидентуры 
говорить только шепотом, а клички агентов писать на листках бумаги, которые 
сразу уничтожал.
 14 февраля 1943 года Павел Фитин получил звание комиссара госбезопасности 3-го 
ранга, а в июле 1945-го, при переводе сотрудников госбезопасности на 
общеармейские звания, стал генерал-лейтенантом.
 5 ноября 1944 года государственные награды получили сразу восемьдесят семь 
сотрудников внешней разведки. Фитина наградили орденом Красного Знамени.
 14 апреля 1943 года Сталин вновь разделил НКВД на два наркомата. Разведку 
включили в наркомат госбезопасности, ставший через три года министерством.
 Павел Фитин мог докладывать об одном достижении за другим. Федеральное бюро 
расследований русскими не интересовалось. Американская контрразведка занималась 
только врагами — немцами и японцами, так что советские разведчики могли 
работать совершенно свободно. Помимо политической информации они добывали в 
огромных количествах чертежи и технологии, необходимые для производства нового 
оружия. Иногда они попадались. Но президент Франклин Рузвельт приказал 
Федеральному бюро расследований не трогать советских разведчиков или по крайней 
мере не доводить дело до скандала.
 Два помощника советского военно-воздушного атташе 10 июня 1941 года были 
объявлены персонами нон-грата, но после нападения Германии на Советский Союз 
получили право остаться в Соединенных Штатах.
 Резидент НКГБ в Нью-Йорке Гайк Бадалович Овакимян (он был хорошо образованным 
человеком, кандидатом химических наук и занимался научно-технической разведкой) 
в апреле 1941 года был взят сотрудниками ФБР с поличным. Его выпустили под 
залог и собирались судить. Но после нападения немцев на Советский Союз 
отношение американцев к русским изменилось, Овакимяну позволили в июле спокойно 
уехать.
 Резидента НКГБ в Вашингтоне Василия Зарубина, который работал под крышей 
третьего секретаря посольства, сотрудники ФБР тоже взяли с поличным в 1944 году,
 но и он смог уехать без скандала.
 После Зарубина резидентом стал Степан Захарович Апресян, старший брат которого,
 Дереник Апресян, тоже был чекистом. Апресян-старший сделал большую карьеру в 
экономическом отделе Главного управления государственной безопасности НКВД. В 
декабре 1936 года он получил звание майора госбезопасности, а в августе 1937 
года был назначен наркомом внутренних дел Узбекистана и одновременно 
начальником Особого отдела Среднеазиатского военного округа.
 21 ноября 1938 года Дереника Апресяна арестовали, 22 февраля 1939-го 
приговорили к высшей мере наказания и расстреляли. Его младшего брата, 
работавшего в иностранном отделе, арестовали, но через год выпустили и даже 
отправили в Вашингтон.
 «Расстрел брата, — вспоминал работавший в резидентуре Александр Феклисов, — 
месяцы, проведенные в тюрьме, видимо, не прошли для Степана бесследно. Он стал 
болезненно нерешительным, за несколько дней до встречи с агентом начинал 
нервничать, невнимательно слушал собеседника. В ходе проверки перед встречей 
беспокойно осматривался, быстро, почти бегом, передвигался по улице…»
 В 1945 году Степана Апресяна вернули в Москву.
 К концу войны и сразу после нее усилия разведаппарата в Соединенных Штатах 
были сосредоточены на атомных делах, и эта работа увенчалась грандиозным 
успехом. Советские ученые, занятые созданием ядерного взрывного устройства, 
получили доступ к результатам американских исследований, что позволило в 
кратчайшие сроки обзавестить собственной бомбой.
 Один из бывших советских разведчиков рассказывал мне, что во время войны и в 
первые послевоенные годы они свободно заходили в американское военное 
министерство и, если хозяина кабинета не было на месте, открывали его 
письменный стол и преспокойно изучали любые бумаги. Советских офицеров везде 
встречали как союзников и друзей. А они с самого начала убедили себя в том, что 
Соединенные Штаты и Англия — откровенные и опасные враги, а вовсе не союзники в 
общей борьбе.
 Перелом наступил после того, как 5 сентября 1945 года бежал шифровальщик 
посольства СССР в Канаде лейтенант Игорь Сергеевич Гузенко. Он был сотрудником 
военной разведки, долго готовился к побегу и передал канадской полиции много 
секретных материалов. Канадцы были потрясены тем, что СССР шпионил за своими 
союзниками.
 Первым о масштабах деятельности советской разведки намеревался рассказать 
полковник Константин Волков, который в Турции работал под крышей вице-консула. 
Он предложил англичанам назвать имена советских агентов в Великобритании в 
обмен на политическое убежище. Английские разведчики в Турции не знали, как им 
поступить, и запросили Лондон. Сообщение из Стамбула попало в руки Кима Филби, 
который, понимая, что разоблачение грозит прежде всего ему самому, сразу же 
связался с советской резидентурой.
 Резидент в Стамбуле полковник Михаил Матвеевич Батурин, отец Юрия Батурина, 
помощника Ельцина и космонавта, получил указание срочно эвакуировать Волкова в 
Советский Союз. Волков был казнен…
 Гузенко рассказал о советском проникновении в американский атомный проект. 
Меры безопасности в атомных лабораториях были усилены. Но Федеральному бюро 
расследований понадобилось несколько лет, чтобы нащупать советскую 
разведывательную сеть. И у американских контрразведчиков до сих пор нет 
уверенности, что они выявили всех агентов.
 Побег Гузенко и его разоблачения заставили руководство разведки заморозить 
контакты со многими агентами на территории Соединенных Штатов. Информация об 
атомных делах пошла в основном из Англии. Но советских руководителей побег 
Гузенко не смутил. Летом 1946 года на закрытом совещании новый секретарь ЦК, 
курировавший госбезопасность, Алексей Александрович Кузнецов возмущенно 
говорил:
 — Канадцы организовали суд над Гузенко. Мы обороняемся, что мы не крали 
никакие проекты, то есть мы обороняемся, а ведь есть указание о том, что мы, 
основываясь на итогах войны, когда мы стали очень сильной державой, должны 
проводить свою самостоятельную, активную внешнюю политику везде и всюду. И 
послам дано указание о том, чтобы они не занимались пресмыканием, а смелее вели 
себя…
 Вторым ударом для советской разведки стала дешифровка американскими 
криптографами радиограмм, отправленных в 1944 — 1945 годах из центра в 
резидентуру в Нью-Йорке, работавшую под крышей генерального консульства. 
Причиной этого провала стала ошибка советских шифровальщиков, которые отошли от 
железного правила: пользоваться только одноразовыми шифр-блокнотами. Это 
правило было установлено после того, как в 1927 году британская полиция пришла 
с обыском в англо-советскую торговую компанию «Аркос» и захватила секретную 
переписку.
 Расшированные после Второй мировой войны тексты радиограмм позволили 
американской контрразведке выявить несколько важных советских агентов. Процессы 
над ними, возникший скандал сузили вербовочные возможности советской разведки 
на территории Соединенных Штатов. Американцы уже не так охотно шли на контакты 
с советскими представителями. Кроме того, прекратили деятельность две легальные 
резидентуры — из-за того, что власти Соединенных Штатов закрыли советские 
генеральные консульства в Нью-Йорке и Сан-Франциско.
 15 июня 1946 года Павел Фитин был освобожден от должности. Три месяца он 
находился в распоряжении отдела кадров Министерства госбезопасности. В сентябре 
1946 года его отправили заместителем уполномоченного МГБ в оккупированной 
Германии. Но на этой должности его держали недолго.
 1 апреля 1947 года Фитина утвердили заместителем начальника управления МГБ по 
Свердловской области, 27 сентября 1951-го — министром госбезопасности 
Казахстана.
 После смерти Сталина Берия о нем вспомнил, 15 марта 1953 года Фитин получил 
назначение начальником управления единого МВД по Свердловской области. Подпись 
Берии под приказом о его назначении дорого обошлась Фитину. Его сочли 
бериевским человеком. После ареста Лаврентия Павловича карьера бывшего 
начальника разведки закончилась. 16 июля его освободили от должноети, 29 ноября 
1953 года уволили из Министерства внутренних дел по служебному несоответствию.
 Несколько лет Павел Михайлович работал в Министерстве госконтроля, затем в 
Комиссии советского контроля при Совете министров. В 1959 — 1963 годах генерал 
Фитин был директором фотокомбината Союза советских обществ дружбы и культурных 
связей с зарубежными странами. Он оставил воспоминания, которые разрешалось 
читать только сотрудникам Первого Главного управления. Он умер в 1971 году.

 ПЕТР КУБАТКИН. КАК НАЧАЛОСЬ ЛЕНИНГРАДСКОЕ ДЕЛО

 Вместо Фитина исполнять обязанности руководителя внешней разведки министр 
госбезопасности генерал-полковник Виктор Семенович Абакумов 15 июня 1946 года 
поручил генерал-лейтенанту Петру Николаевичу Кубаткину. В конце войны Кубаткин 
был уполномоченным НКВД по 1-му Прибалтийскому фронту.
 Ныне покойный полковник Федосеев, который в войну служил с генералом 
Кубаткиным в Ленинграде, опубликовал в газете «Новости разведки и 
контрразведки» воспоминания.
 Кубаткин начал работать в ОГПУ в Одессе после службы в пограничных войсках. 
Потом его взяли в Центральную школу НКВД в Москве и после переподготовки 
оставили в центральном аппарате наркомата.
 По словам Федосеева, именно Кубаткин, работая в 4-м (секретно-политическом) 
отделе НКВД, обнаружил документы о прокуроре Вышинском, который летом 1917 года 
поставил свою подпись на приказе найти и арестовать Ленина. Кубаткин подготовил 
справку, которая легла на стол наркома Ежова. Ежов отдал справку Сталину, 
который вызвал Вышинского, и разговор продолжался втроем. После ностальгических 
воспоминаний о том, как Вышинский и Сталин сидели в Баку в одной тюремной 
камере, насмерть перепуганного Вышинского отпустили, а Ежов уехал, поняв, что 
Андрея Януарьевича трогать нельзя.
 После устроенной Берией чистки аппарата госбезопасности старший оперативный 
уполномоченный Кубаткин из секретарей парткома ГУГБ НКВД сразу стал начальником 
Московского областного управления.
 В конце августа 1941 года Кубаткина перевели в Ленинград начальником 
управления НКВД, где он служил всю войну.
 Петр Кубаткин уверял, что отказывался от предложения возглавить разведку, 
говорил, что не справится. Абакумов на него рассердился и через три месяца, 9 
сентября, снял его с должности.
 Два месяца генерал Кубаткин провел в резерве Управления кадров МГБ, а в ноябре 
того же 1946 года отправился начальником областного управления в Горький.
 Когда затеялось «ленинградское дело» и по всей стране стали искать выходцев из 
Ленинграда, занявших высокие посты, Кубаткина в марте 1949 года уволили из 
органов госбезопасности «за невозможностью дальнейшего использования и с 
передачей на общевоинский учет». Его утвердили заместителем председателя 
Саратовского облисполкома.
 Но это было лишь начало.
 Его преемник в Ленинграде, генерал Дмитрий Гаврилович Родионов, раскопал 
материалы о том, что второй секретарь Ленинградского горкома Яков Капустин в 
1935 году, когда он был помощником начальника цеха на Путиловском заводе, 
стажировался в Англии на заводах «Метрополитен-Виккер». У Капустина как будто 
бы сложились близкие отношения с англичанкой, которая учила его языку и 
предлагала остаться. Генерал Родионов доложил, что эти факты «заслуживают 
особого внимания как сигнал возможной обработки Капустина английской разведкой».

 Выяснилось, что материалы докладывались члену политбюро и первому секретарю 
Ленинградского обкома Андрею Александровичу Жданову в 1939 году и были сочтены 
недостойными внимания. Тогда Кубаткин материалы оперативного учета приказал 
уничтожить, поскольку по инструкции не имел права собирать документы подобного 
рода на партийных работников такого ранга. Теперь это решение было сочтено 
попыткой скрыть шпионскую деятельность Капустина.
 21 июля 1949 года министр госбезопасности Абакумов отправил рапорт генерала 
Родионова Сталину, и тот дал санкцию на арест Кубаткина и Капустина. С них 
началось уничтожение ленинградских кадров.
 Дело Кубаткина рассмотрело Особое совещание при МГБ, и за «преступное 
бездействие» ему дали двадцать лет. Но почти сразу против него начали новое 
дело — его пристегнули к основной ленинградской группе.
 27 октября 1950 года военная коллегия приговорила Кубаткина к расстрелу, и в 
тот же день его предали смерти. Осудили его жену и сына-студента, мать и сестру 
выслали из родных мест как социально опасных…

 ПАВЕЛ ФЕДОТОВ. КОМИТЕТ ИНФОРМАЦИИ — НАШЕ ЦРУ

 Вместо Кубаткина 7 сентября 1946 года разведку возглавил генерал-лейтенант 
Павел Федотов. За день до этого его утвердили заместителем министра 
госбезопасности.
 Павел Васильевич Федотов родился в Петербурге в декабре 1901 года в семье 
кондуктора конки. Он окончил трехклассное начальное училище, потом 
четыреклассное училище имени Д.И. Менделеева, работал раскладчиком — 
упаковщиком газет в экспедии Главпочтамта.
 В феврале 1919 года его призвали в армию. Он служил политруком роты 1-го 
Революционного дисциплинарного полка. После расформирования полка Федотова 
оставили в Особом отделе 8-й армии цензором-контролером.
 В январе 1921 года его взяли в ВЧК. Он работал сотрудником Грозненской 
окружной ЧК, потом в Чеченской областной ЧК, с 1927 года — в полномочном 
представительстве ОГПУ по Северному Кавказу (оно располагалось в 
Ростове-на-Дону).
 Павел Васильевич служил в секретно-политическом отделе, который занимался 
борьбой с политической оппозицией, а в реальности плодил липовые дела по 
обвинениям в троцкизме, вредительстве и антисоветских заговорах.
 Федотов трудился под руководством крупного чекиста Ефима Григорьевича 
Евдокимова. Он и придумал печально знаменитое «шахтинское дело» («вредительская 
организация буржуазных специалистов в Шахтинском районе Донбасса»), о котором 
страна узнала, прочитав 12 марта 1928 года газету «Известия»:
 «На Северном Кавказе, в Шахтинском районе Донбасса, органами ОГПУ при прямом 
содействии рабочих раскрыта контрреволюционная организация, поставившая себе 
целью дезорганизацию и разрушение каменноугольной промышленности этого района…
 Следствием установлено, что работа этой контрреволюционной организации, 
действовавшей в течение ряда лет, выразилась в злостном саботаже и скрытой 
дезорганизаторской деятельности, в подрыве каменноугольной промышленности 
методами нерационального строительства, ненужных затрат капитала, понижении 
качества продукции, повышении себестоимости, а также в прямом разрушении шахт, 
рудников, заводов».
 В реальность обвинений верили почти все за малым исключением. В октябре 1928 
года умер известный ученый-металлург, член-корреспондент Академии наук Владимир 
Ефимович Грум-Гржимайло, у которого когда-то работал молодой Артузов.
 Его предсмертное письмо было опубликовано в эмигрантской печати: «Все знают, 
что никакого саботажа не было. Весь шум имел целью свалить на чужую голову 
собственные ошибки и неудачи на промышленном фронте… Им нужен был козел 
отпущения, и они нашли его в куклах шахтинского процесса».
 Дело, придуманное северокавказскими чекистами, должно было показать стране, 
что повсюду действуют вредители, они-то и не дают восстановить промышленность и 
вообще наладить жизнь. А вредители — бывшие капиталисты, дворяне, белые офицеры,
 старые специалисты. Некоторые из них — прямые агенты империалистических 
разведок, которые готовят военную интервенцию…
 Ефима Евдокимова в благодарность за успешную работу перевели в центральный 
аппарат начальником секретно-оперативного управления и членом коллегии ОГПУ. В 
1934 году Сталин сделал его первым секретарем Северо-Кавказского крайкома 
партии, ввел в состав ЦК, а в 1938 году приказал арестовать. В феврале 1940 
года Евдокимова расстреляли.
 Судьба Петра Федотова сложилась удачнее.
 В июне 1937 года отличившегося молодого чекиста перевели в Москву. Ему 
присвоили спецзвание капитана госбезопасности и в конце года сделали 
начальником 7-го отделения в 4-м (секретно-политическом) отделе ГУГБ НКВД.
 Павел Васильевич быстро поднимался в должности, в июле 1938 года стал 
заместителем начальника отдела, а в сентябре 1939-го переселился в кабинет 
начальника СПО, то есть политической полиции.
 В 1940 году Федотову присвоили звание комиссара госбезопасности 3-го ранга и 
перевели начальником 3-го (контрразведывательного) отдела. В феврале 1941 года 
после расчленения НКВД на два наркомата он возглавил второе 
(контрразведывательное) управление в НКГБ. Он сохранил эту должность и после 
объединения НКВД и НКГБ в единый наркомат.
 Наград ему Сталин не жалел: два ордена Ленина, четыре ордена Красного Знамени, 
полководческий орден Кутузова первой степени.
 30 мая 1947 года постановлением правительства был учрежден Комитет информации 
при Совете министров (Комитет №4), который должен был вести и политическую, и 
военную, и научно-техническую разведку. В состав комитета включили первое 
Главное управление МГБ, Главное разведывательное управление Министерства 
Вооруженных сил, а также разведывательные и информационные структуры ЦК партии, 
Министерства иностранных дел и Министерства внешней торговли.
 Личный состав всех этих служб был сведен в единый аппарат, размещенный возле 
ВДНХ в зданиях, где когда-то работал Исполком Коминтерна. Впрочем, всем 
помещения не хватило, и нелегальную разведку пристроили в Лопухинском переулке.
 Реорганизация стала результатом глубокого недовольства Сталина работой 
спецслужб. Годом раньше он сменил министра госбезопасности — вместо генерала 
армии Всеволода Николаевича Меркулова назначил генерал-полковника Виктора 
Семеновича Абакумова.
 Но характерно, что Комитет информации возглавил не Абакумов, а министр 
иностранных дел Молотов, потом сменивший его на посту министра иностранных дел 
Андрей Януарьевич Вышинский. Вождь не хотел излишнего усиления Абакумова. Или 
не считал его способным руководить разведкой.
 Он вообще решил, что разведка напрямую должна служить дипломатии. После победы 
в войне внешняя политика более всего интересовала Сталина. Он наслаждался своим 
положением одного из самых могущественных людей мира. Решать судьбы других 
стран было приятнее, чем восстанавливать экономику и бороться с голодом.
 Заместителем Молотова по политической разведке стал Федотов, по военной 
разведке — начальник ГРУ Федор Федотович Кузнецов, по дипломатической — Яков 
Александрович Малик, переведенный в комитет с должности заместителя министра 
иностранных дел.
 Военные разведчики впервые оказались на равных с политической разведкой и были 
этому рады.
 — Руководители Главного разведуправления сами постоянно ставили себя в 
подчиненное положение, — вспоминал кадровый военный разведчик генерал-майор 
Виталий Александрович Никольский. — Я, когда был резидентом в Норвегии, прежде 
всего старался не давать в обиду мой коллектив. Разведка КГБ норовила «раздеть» 
военных, отобрать агентуру и выдать наши достижения за свои. Это у нас часто 
случалось: «соседи» умели кусок из-под носа урвать. Например, я работаю долгое 
время с каким-то ценным для нас человеком. У нас установились человеческие 
отношения, чувствую: он готов к вербовке. Но прежде чем оформить наши отношения,
 я шел к «соседям». На всякий случай надо убедиться, что он не состоит в их 
картотеке. Прихожу к резиденту внешней разведки КГБ, он делает удивленные 
глаза: «Да мы с этим человеком два года работаем!» А я вижу, что «сосед» просто 
блефует. Ему захотелось самому завербовать этого человека, тем более что 
подготовительная работа вся проделана. Такие замашки — перехватить, забрать 
себе — вызывали озлобление…
 — Политическая разведка действительно всегда ощущала себя на полголовы выше 
военной, — рассказывал мне бывший сотрудник первого Главного управления КГБ. — 
Конечно, были соперничество, конкуренция. Все хотели первыми докладывать в ЦК 
КПСС важную информацию. А шефы на Старой площади, когда возникали споры между 
двумя разведывательными службами, обычно брали строну Лубянки. Так мы получали 
от ГРУ агентов, в которых были заинтересованы. Я, например, работал с 
несколькими первоклассными шпионами, которых мы получили от военной разведки.
 — В ГРУ пытались протестовать? — уточнил я.
 — Такого не припомню. Нужно учитывать, что с самого начала военная разведка 
контролировалась политической. Тем более что контрразведывательно обеспечение 
ГРУ и других органов военной разведки всегда находилось в руках 
госбезопасности…
 Сталин предполагал, что объединение создаст мощный разведывательный организм. 
Но Комитет информации тяготел к политическим делам, и первыми стали жаловаться 
маршалы и генералы, что их отрезали от разведывательной информации.
 Сталин пошел военным навстречу.
 Главное разведывательное управление вернули в Министерство Вооруженных сил. 
Объяснение было простым: «В силу своего специфического характера 
разведывательная работа в военной области не может должным образом проводиться 
в структуре Комитета информации».
 29 января 1949 года Комитет информации при Совете министров стал комитетом при 
Министерстве иностранных дел — «для более полного использования информационных 
возможностей Комитета информации в области политической разведки, а также 
подчинения политической разведки задачам внешней политики СССР и текущей работе 
Министерства иностранных дел».
 Андрея Вышинского на посту председателя комитета сменил заместитель министра 
иностранных дел Валериан Александрович Зорин. Его первым заместителем стал 
генерал-лейтенант Сергей Савченко, до этого министр госбезопасности Украины, 
Павел Федотов остался просто замом.
 Он работал на этой должности до 6 февраля 1952 года. Год с лишним томился в 
резерве МГБ, ожидал нового назначения. После смерти Сталина о нем вспомнил 
Берия. 11 марта 1953 года Федотов был утвержден членом коллегии МВД, на 
следующий день возглавил первое (контрразведывательное) Главное Управления МВД.
 После ареста Берии Павла Васильевича не тронули, оставили на прежней должности.
 После создания Комитета государственной безопасности при Совете министров СССР,
 в марте 1954 года, он возглавил второе (контрразведывательное) Главное 
Управление КГБ. Но в процессе реабилитации жертв сталинских репрессий стало 
ясно, что и он замазан участием в преступлениях.
 12 апреля 1956 года Федотова освободили от должности, через месяц назначили на 
унизительно низкую должность заместителя начальника редакционно-издательского 
отдела Высшей школы КГБ. Но и это место было лишь этапом к увольнению.
 В 1959 году Федотова уволили из КГБ «по несоответствию занимаемой должности». 
Но звания и генеральской пенсии не лишили. Он умер в 1963 году…

 СЕРГЕЙ САВЧЕНКО. «МАЛИНА» КАК ИНСТРУМЕНТ РАЗВЕДКИ

 24 августа 1949 года первым заместителем председателя Комитета информации при 
МИД СССР назначили Сергея Савченко. Он был более резким и жестким человеком, 
чем генерал Петр Васильевич Федотов, которого он подвинул с должности первого 
зама и которого многие считали недостаточно решительным.
 Сергей Романович Савченко родился в 1904 году в городе Скадовске Днепровского 
уезда Таврической губернии в крестьянской семье. Окончил четырехклассное 
земское училище и четыре класса гимназии в Скадовске в 1920 году. Будущий 
главный разведчик начинал переписчиком, ночным сторожем, конторщиком и 
приемщиком зерна в отделе продовольственного снабжения 6-й армии.
 В ноябре 1921 года Сергея Савченко взяли в органы госбезопасности — 
оперативным сотрудником Николаевской губернской ЧК. Несколько месяцев он служил 
регистратором и делопроизводителем Особого отдела по охране границы Черного и 
Азовского морей Николаевской ЧК.
 В 1924 году молодого чекиста послали учиться в Высшую пограничную школу. Он 
служил в пограничных войсках, прошел переподготовку на курсах 
усовершенствования Высшей пограничной школы, был оставлен там преподавать и 
вновь отправлен в пограничные войска на Украину.
 В апреле 1941 года Сергея Савченко утвердили заместителем наркома 
госбезопасности Украины. В мае 1943 года он стал наркомом госбезопасности, в 
марте 1944-го получил специальное звание — комиссар госбезопасности 3-го ранга. 
В августе 1949 года его перевели в Москву.
 В марте 1951 года Сталин впервые обозначил Соединенные Штаты как «главного 
противника». Все усилия Комитета информации были сосредоточены против Америки. 
Второй важнейшей задачей стала работа в странах, которые после Второй мировой 
войны вошли в орбиту советского влияния.
 Политбюро приняло решение прекратить разведывательную деятельность в странах 
народной демократии. 30 июля 1949 года зарубежные аппараты внешней разведки в 
Албании, Болгарии, Венгрии, Польше, Румынии и Чехословакии получили команду 
отказаться от сотрудничества с «негласными помощниками».
 13 апреля 1950 года советским послам в Албании, Болгарии, Венгрии, Польше, 
Румынии, Чехословакии пришла шифротелеграмма с поручением довести до сведения 
руководителей этих стран, что советская разведка в их государствах больше не 
работает: «Такое решение принято, исходя из единства политических целей и задач,
 а также взаимного доверия между СССР и странами народной демократии».
 В этих странах открылись представительства Комитета информации, которые должны 
были сотрудничать с местными разведками. В постановлении политбюро от 17 апреля 
1950 года говорилось:
 «Установить контакт советской внешнеполитической разведки с соответствующими 
органами стран народной демократии в целях взаимной помощи…
 Иметь при органах внешнеполитической разведки стран народной демократии 
представителей советской политической разведки с необходимым аппаратом…
 Установить обмен разведывательными сведениями, оказывать взаимную помощь в 
разведывательной работе и в необходимых случаях совместно проводить 
разведывательные мероприятия».
 Представители Комитета информации, как и послы, утверждались на заседании 
политбюро.
 После возвращения внешней разведки в состав МГБ представительства Комитета 
информации вошли в состав аппарата старших советников при органах 
госбезопасности стран народной демократии.
 Аппараты старших советников появились в исполнение постановления политбюро от 
27 февраля 1949 года для «более тесной координации усилий МГБ СССР с органами 
безопасности стран народной демократии в обстановке „холодной войны“.
 В Китае резидентура советской разведки не только прекратила самостоятельную 
работу внутри страны, но и передала китайским друзьям всю свою агентуру, пишет 
бывший начальник нелегальной разведки КГБ генерал-майор Юрий Иванович Дроздов. 
Это оказалось непоправимой ошибкой, поскольку отношения между двумя странами 
быстро ухудшились, а потом и вовсе стали враждебными.
 В октябре 1951 года политбюро утвердило «Наставление для советников МГБ СССР 
при органах государственной безопасности в странах народной демократии».
 Советникам разрешалось давать «практические советы только в устной форме». Им 
запрещалось вмешиваться в решение кадровых вопросов, самим работать с агентурой,
 допрашивать арестованных и участвовать в оперативной разработке высших 
руководителей страны, в которой они работали. Московские советники приняли 
деятельное участие в создании в странах Восточной Европы новых органов 
госбезопасности по советскому образцу.
 В ГДР представителем советской внешней разведки был «товарищ Акимов» — 
полковник Андрей Григорьевич Грауэр. Он возглавил организационно-инструкторский 
отдел при Советской контрольной комиссии, который объяснял восточным немцам, 
как им создавать свою разведку. Полковник Грауэр служил в госбезопасности с 
1938 года. Во время войны он руководил отделом по взаимодействию с английской и 
американскими разведками.
 В «Очерках истории российской внешней разведки» сказано, что Андрей Грауэр 
«быстро завоевал симпатии своих немецких коллег-учеников». На самом деле его 
подопечные довольно быстро обратили внимание на странности в поведении 
советского полковника.
 «Он стал болезненно недоверчивым, — вспоминал генерал-полковник Маркус Вольф, 
который тридцать лет руководил разведкой ГДР, — видимо, сказались и 
профессиональная деформация личности, и тревожная атмосфера сталинского времени.
 Мания преследования все отчетливее проявлялась в поведении Грауэра… В конце 
концов Грауэра отозвали в Москву, где к тому времени, конечно, заметили, что он 
перешел границу, отделяющую нормальное поведение от паранойи».
 Но болезненная подозрительность московского полковника привела к тому, что 
своей должности лишился первый руководитель разведки ГДР Антон Аккерман, 
честный и порядочный человек, который воевал в Испании, а затем был 
политэмигрантом в Москве.
 Другие советники с Лубянки научили восточногерманских разведчиков тому, как 
следует работать. Накануне Берлинской конференции министров иностранных дел 
стран-победительниц в январе 1954 года прибывший из Москвы офицер объяснил 
новым коллегам, что им понадобится «малина». Неопытный переводчик растерялся. 
Более искушенный в русском языке и советских реалиях Маркус Вольф пояснил, что 
имеется в виду не ягода, а публичный дом — для вербовки агентуры.
 Указание советника из центрального аппарата КГБ было исполнено: нашли девушек 
легкого поведения, сняли домик в берлинском пригороде, где комнаты оснастили 
подслушивающими устройствами и фотоаппаратами, вмонтированными в лампу на 
потолке. Притащили кинопроектор и порнофильм для развлечения гостей. И стали 
заманивать в «малину» западных немцев.
 После XX съезда аппараты старших советников КГБ в социалистических странах 
превратились в аппараты старших консультантов КГБ при местных органах 
госбезопасности. В 1962 году они были преобразованы в представительства КГБ 
СССР…
 Поток поступающей в центр разведывательной информации был огромным. 
Недостатком ее было нежелание резидентур сообщать то, что могло вызвать 
недовольство центра. Поэтому, когда речь шла о политических делах, картина 
происходящего в мире сознательно искажалась. Агенты писали то, что хотели 
видеть курирующие офицеры, которые платили им деньги. Офицеры, добывающие 
информацию, учитывали пожелания резидента. Тот ориентировался на настроения 
начальства.
 Да и руководство страны фактически не стремилось получить всеобъемлющую 
информацию.
 Полковник Юрий Иванович Модин, который после войны в общей сложности 
проработал около десяти лет в лондонской резидентуре и курировал таких важных 
агентов, как Энтони Блант и Гай Бёрджесс, пишет:
 «Во всех странах секретные службы стараются добыть как можно больше информации 
по самым разным вопросам, затем она оценивается и распределяется между 
различными правительственными организациями. Наши методы работы были совершенно 
иными. Мы всегда получали приказ свыше добывать только определенную информацию».

 Концентрация усилий разведывательного аппарата на каких-то направлениях, 
конечно, помогала добиться конкретного результата. Но лишала политическое 
руководство возможности понимать, что в реальности происходит в мире. Не 
разведывательная информация была исходным материалом для анализа политических 
процессов, а собственные представления Сталина о мироустройстве. От разведки же 
требовалось подтвердить правоту его выводов.
 Сталин был главным (а иногда и единственным) получателем разведывательной 
информации. Но чем дальше, тем меньше престарелый вождь был в состоянии ее 
освоить.
 Поступающий к нему поток бумаг фильтровал его доверенный помощник Александр 
Николаевич Поскребышев.
 Разные люди работали в секретариате Сталина. Одних он выдвинул на повышение, 
от других избавился. Только одного Поскребышева он постоянно держал возле себя.
 Должность Александра Николаевича называлась по-разному. В 1923 — 1924 годах он 
руководил Управлением делами ЦК. С 1924 по 1929 год он был помощником секретаря 
ЦК, затем его сделали сначала заместителем заведующего, а затем и заведующим 
Секретным отделом ЦК (делопроизводство политбюро и личная канцелярия Сталина). 
В соответствии с новым уставом ВКП/б/, который был принят на XVII съезде в 1934 
году, Секретный отдел ЦК переименовали в Особый сектор. Поскребышев был 
назначен заведовать этим сектором решением политбюро от 10 марта 1934 года.
 Поскребышев рассказывал, как он руководил всей сталинской канцелярией:
 «Все документы, поступавшие в адрес т. Сталина, за исключением весьма 
секретных материалов МГБ, просматривались мною и моим заместителем, затем 
докладывались т. Сталину устно или посылались ему по месту его нахождения».
 Поскребышев получил генеральские погоны. Его сделали депутатом Верховного 
Совета и председателем комиссии законодательных предположений Совета Союза. 
После XIX съезда (1952 год) он стал именовать себя секретарем президиума и бюро 
президиума ЦК. Но он как был, так и остался необразованным и малограмотным 
человеком. Аппаратный склад ума помогал ему угадывать желания вождя, когда речь 
шла о внутриполитических интригах, однако едва ли он был осведомлен о 
хитросплетениях мировой политики и ясно понимал, какую именно информацию надо в 
первую очередь положить на стол генерального секретаря.
 Соединение внешней разведки и дипломатии породило массу трудностей. 
Разведчикам все равно не хотелось допускать дипломатов до своих тайн, хотя во 
время существования Комитета информации формально послы были «главными 
резидентами» в стране пребывания. В реальности разведчики по-прежнему старались 
не делиться своей информацией с послами.
 А Министерство госбезопасности жаловалось, что разведка слишком оторвана от 
контрразведки.
 Неудовлетворенность Сталина собственными идеями привела к тому, что решением 
политбюро 1 ноября 1951 года и политическая разведка вернулась в Министерство 
государственной безопасности.
 После ареста Абакумова обязанности министра госбезопасности исполнял его 
первый заместитель генерал-лейтенант Сергей Иванович Огольцов. 2 ноября 1951 
года он подписал приказ о создании первого Главного управления (внешняя 
разведка) в составе МГБ.
 Из Комитета информации изъяли все оперативные подразделения. В январе 1952 
года часть сотрудников вернули в Министерство госбезопасности. В составе 
Комитета информации при МИД остались аналитики — примерно полторы сотни. 
Написанные ими доклады и аналитические записки направлялись на имя вождя в его 
секретариат. Копии расписывались членам политбюро.
 В комитете работали люди, которые со временем заняли видное место в 
политическом истеблишменте, — например, будущий посол в ФРГ Валентин Фалин, 
который с явным сожалением писал в мемуарах, что после смерти Сталина Комитет 
информации стал чисто мидовским подразделением. Фактически руководил всей 
работой ответственный секретарь комитета Иван Иванович Тугаринов (позднее он 
перешел в МИД).
 Этот так называемый «маленький» Комитет информации, находившийся в особняке на 
Гоголевском бульваре, существовал до 1958 года, когда, окончательно утратив 
функции спецслужбы, был преобразован в Управление внешнеполитической информации 
(уже не «при», а в структуре МИД).
 Но в Министерстве обороны и в КГБ на него смотрели ревностно-раздраженно, в 
1958 году по предложению председателя КГБ генерала армии Ивана Серова комитет 
упразднили.
 Существование Комитета информации подорвало позиции аналитиков в ведомстве 
госбезопасности.
 В 1953 году информационно-аналитическое управление сильно сократили — из ста 
семидесяти работников оставили тридцать. Да еще и назвали подразделение отделом 
переводов и обработки информации (руководил службой Филипп Артемьевич Скрягин). 
Только в сентябре 1962 года отдел увеличили и преобразовали в информационную 
службу (Службу № 1) первого Главного управления КГБ…
 Постановлением Совета министров от 3 ноября 1951 года заместителем министра 
госбезопасности и начальником только что воссозданного первого Главного 
управления (внешняя разведка) стал генерал-лейтенант Сергей Савченко. Он 
занимал этот пост до 5 января 1953 года, когда произошла очередная 
реорганизация МГБ. Два месяца, до смерти Сталина, он сидел без дела.
 Берия, став министром внутренних дел, понизил Сергея Савченко в должности до 
заместителя начальника разведки. После ареста Берии он несколько месяцев сидел 
без работы. Тех, кого Хрущев хорошо знал по работе на Украине, как, скажем, 
генерала Ивана Серова, чистка обошла стороной. Но Савченко в это число не вошел.

 В декабре 1953 года генерал-лейтенанта Савченко назначили начальником Особого 
отдела управления строительных войск на строительстве объекта №565 Московского 
района ПВО. Но и на этой маленькой должности он провел только год. В феврале 
1955 года его уволили в запас по служебному несоответствию.

 ЕВГЕНИЙ ПИТОВРАНОВ. РАЗГОВОР СО СТАЛИНЫМ

 В последние годы жизни Сталин постоянно занимался чекистскими делами, его 
охватил административный зуд.
 9 ноября 1952 года бюро президиума ЦК сформировало комиссию по реорганизации 
разведывательной и контрразведывательной службы Министерства госбезопасности.
 На заседании комиссии Сталин говорил:
 — Главный наш враг — Америка. Но основной упор нужно делать не собственно на 
Америку. Нелегальные резидентуры надо создавать прежде всего в приграничных 
государствах. Первая база, где нужно иметь своих людей, — Западная Германия.
 11 декабря 1952 года по инициативе Сталина бюро президиума ЦК приняло решение 
объединить первое и второе Главные управления Министерства госбезопасности в 
Главное разведывательное управление МГБ СССР.
 5 января 1953 года появился соответствующий приказ по министерству. 
Начальником Главного разведуправления МГБ был назначен первый заместитель 
министра госбезопасности генерал-лейтенант Огольцов.
 Сергей Иванович Огольцов окончил двухклассное училище и работал до революции 
письмоносцем. После революции он сразу стал следователем уездной ЧК в Рязанской 
губернии. Потом оказался в Полтавской ЧК, где заведовал бюро обысков. В 1923 
году его перевели в систему особых отделов в армии, и он год проучился в Высшей 
пограничной школе ОГПУ.
 В 1939 году майор госбезопасности Огольцов возглавил ленинградское управление 
НКВД. Во время войны был начальником управления в Куйбышеве и наркомом 
госбезопасности в Казахстане.
 В декабре 1945 года Огольцова вызвали в Москву. На заседании политбюро от 
поста наркома Сергей Иванович отказался, сославшись на то, что у него нет ни 
опыта, ни знаний для такого поста. Тогда Сталин назначил наркомом Абакумова, 
который в войну руководил военной контрразведкой СМЕРШ. Сергей Иванович стал 
первым заместителем.
 Из всех заместителей Абакумова Сергей Огольцов производил впечатление самого 
разумного и толкового человека. Казался и менее других запятнанным грязными 
делами, пока не стало известно, чем он занимался. Огольцов руководил операцией 
по убийству художественного руководителя Государственного еврейского театра 
Соломона Михайловича Михоэлса в январе 1948 года, за что получил орден Красного 
Знамени.
 «Хотя материально мы жили достаточно неплохо, — вспоминает сын генерала 
Николая Кузьмича Богданова, заместителя министра внутренних дел, — но когда 
бывали в гостях у Огольцовых, мне казалось, что мы просто бедняки — такая там 
была обстановка, угощение, конфеты.
 По-моему, именно Раиса Сергеевна Огольцова являлась главной заводилой при 
поездках по спецбазам и магазинам с целью приобретения необходимых вещей. 
Отправив руководящих мужей на работу, жены созванивались между собой и 
договаривались о поездке. Потом обращались к своим мужьям с просьбой прислать 
машину. Иногда каждая из высокопоставленных дам ехала на своей машине, порой 
объединялись вместе.
 На автомашинах ряда руководящих работников тогда имелись правительственные 
гудки, представлявшие собой две удлиненные хромированные дудки, 
устанавливавшиеся на переднем бампере перед радиатором. Они издавали низкий 
трубный звук. Едва завидев машину с гудками, инспектора милиции немедленно 
включали зеленый свет, а если был подан звуковой сигнал, то вообще сходили с 
ума, обеспечивая беспрепятственный проезд».
 4 апреля 1953 года, после смерти Сталина, Огольцова арестовали. «Прекрасно 
зная порядки в своем ведомстве, Сергей Иванович боялся, что его могут 
попытаться отравить, — вспоминает сын генерала Богданова. — Сидя за решеткой, 
он ел и пил только то, что гарантированно не могло содержать яд».
 После ареста Берии из секретариата Маленкова позвонили жене Огольцова, сказали,
 что с ее мужем все будет хорошо.
 Раиса Сергеевна написала ему письмо:
 «Дорогой Георгий Максимилианович!
 Звонок от Вас влил струю жизни, озарил нас ярким лучом надежды на близкую 
радостную встречу с мужем и отцом. Мы ждем его каждый день, каждый час, каждую 
минуту. Мы ждем его потому, что мы, как в себе, уверены в невиновности 
Огольцова…
 Когда Огольцов, не работая почти месяц, находился дома, он ходил в 
министерство писать объяснения, которые от него требовал Берия. Заметно 
нервничая, он называл кощунством то, что от него требовали. Разговаривая по 
телефону с т. Игнатьевым, он говорил, что от него требуют объяснения по делу, 
которому в свое время т. Сталин дал очень высокую оценку…»
 Огольцова освободили, но лишили ордена, полученного за убийство Михоэлса, — 
операции, которой «Сталин дал очень высокую оценку». На следующий год уволили в 
запас. В 1959 году постановлением правительства он был лишен генеральского 
звания «как дискредитировавший себя за время работы в органах и недостойный в 
связи с этим высокого звания генерала».
 Заместителями Огольцова в Главном разведуправлении МГБ стали генерал-майор 
Евгений Петрович Питовранов, он же начальник первого Управления (внешняя 
разведка) и генерал-лейтенант Василий Степанович Рясной, он же — начальник 
второго Управления (внутренняя контрразведка).
 Евгений Петрович Питовранов рассказывал в газетном интервью, как в 1938 году 
его, секретаря парторганизации Московского института инженеров транспорта, 
попросили назвать четырех надежных человек для службы в НКВД. Через несколько 
дней всех пригласили на Лубянку. Заседание вел первый заместитель наркома Берия.
 Ежов, чьи дни в НКВД были сочтены, сидел молча. Берии понравились все четверо, 
которых назвал Питовранов. И его самого тоже взяли в наркомат, хотя он еще 
учился и ему предстояло защищать диплом.
 — Ничего, — махнул рукой Лаврентий Павлович, — здесь университеты пройдешь.
 Питовранов в годы войны уже был начальником управления НКВД-НКГБ Горьковской, 
Кировской, Куйбышевской областей. После войны — наркомом госбезопасности 
Узбекистана. В 1946 году его перевели в Москву и назначили начальником второго 
(контрразведывательного) Управления Министерства госбезопасности. В тридцать 
пять лет Питовранов вырос до заместителя министра. 3 декабря 1950 года было 
принято постановление политбюро о больших кадровых перестановках в МГБ:
 «Учитывая, что объем работы Министерства государственной безопасности 
значительно увеличился, в связи с передачей из МВД СССР пограничных и 
внутренних войск, милиции, созданием новых оперативных управлений, а также для 
того, чтобы коллегиально рассматривать наиболее важные вопросы чекистской 
работы, Политбюро ЦК ВКП/б/ постановляет:
 1. Увеличить количество заместителей министра государственной безопасности 
СССР до семи человек.
 2. Утвердить заместителями министра государственной безопасности СССР: тов. 
Питовранова Е.П., освободив его от должности начальника 2-го Главного 
Управления МГБ СССР…»
 После отстранения Абакумова генерал Питовранов получил выговор от политбюро за 
то, что «не проявил необходимой партийности и не сигнализировал ЦК ВКП/б/ о 
неблагополучии в работе МГБ». А вскоре он и сам был арестован.
 29 октября 1951 года в четыре часа утра Питовранову позвонил только что 
назначенный первым заместителем министра госбезопасности генерал-полковник 
Сергей Арсеньевич Гоглидзе. По его тону Питовранов все понял.
 Его держали в Лефортово, он был заключенным «номер три». Но ему повезло. Он 
успел понравиться Сталину.
 Уже после ареста Абакумова в МГБ позвонил сталинский помощник Поскребышев — у 
Сталина был срочный вопрос, и никого, кроме Питовранова, на месте не оказалось. 
Он поехал к Сталину, который уже собирался на отдых в Цхалтубо. Вождь стал 
подробно расспрашивать Питовранова о системе работы разведки и контрразведки.
 Его особенно интересовала система вербовки агентуры. Спросил, сколько всего 
агентов. Услышав ответ, удивился, зачем так много? Сказал, что в свое время у 
большевиков был только агент среди меньшевиков, но такой, что они знали все!
 Питовранов провел у Сталина больше часа. Вернулся на Лубянку поздно ночью. Ему 
сказали, что пока он ехал, вновь позвонил Поскребышев: утром, без четверти 
двенадцать, Питовранов должен быть на Курском вокзале, чтобы проводить товарища 
Сталина. Питовранов приехал.
 Платформа была совершенно пуста. У поезда стоял министр путей сообщения Борис 
Павлович Бещев. Потом появились две машины. В одной — охрана во главе с 
Власиком, во второй — Сталин. Он неспешной походкой подошел к вагону. 
Питовранов и Бещев пожелали ему счастливого пути, и поезд тронулся.
 Помня об этой беседе, Питовранов написал Сталину письмо не с просьбой его 
помиловать, а с перечнем предложений о реорганизации разведки и контрразведки, 
понимая, что о таком письме вождю обязательно доложат. Так и получилось.
 Сталин сказал новому министру госбезопасности Семену Денисовичу Игнатьеву:
 — Я думаю, что Питовранов человек толковый. Не зря ли он сидит? Давайте через 
какое-нибудь время его выпустим, сменим ему фамилию и вновь возьмем на работу в 
органы госбезопасности.
 После этого, рассказывал Питовранов журналистам, отношение к нему в тюрьме 
изменилось. Ему стали давать книги и подселили сокамерника — Льва Романовича 
Шейнина, писателя и бывшего начальника следственного отдела союзной прокуратуры.
 Питовранов по профессиональной привычке представился ему инженером, который 
работал в Восточной Германии и потерял важные документы…
 2 ноября 1952 года прямо из тюрьмы Питовранова привезли к министру Игнатьеву, 
который поздравил его с освобождением и передал слова Сталина:
 — Не будем менять Питовранову фамилию. Поправим свою ошибку. Нас поймут. Пусть 
пока немного отдохнет. Скоро он понадобится.
 Питовранова вызвали в Кремль. Он получил высочайшее отпущение грехов и был 
поставлен во главе разведки. Чекисты были уверены, что он станет следующим 
министром. После смерти Сталина Питовранов потерял свой высокий пост и 
министром уже не стал, но он, счастливчик, в отличие от большинства своих 
коллег, прожил достаточно удачную жизнь и умер на восемьдесят пятом году жизни…
 Из-за смерти Сталина Главное разведуправление Министерства госбезопасности 
фактически так и не было сформировано, даже штаты новых подразделений не успели 
утвердить.
 Сталин, кстати говоря, чтобы сделать приятное чекистам, решил вернуть им 
специальные звания, которые существовали с ноября 1935 по июль 1945 года.
 После окончания войны вождь, недовольный органами госбезопасности, ни одному 
чекисту не присвоил генеральского звания. Теперь он, видимо, сменил гнев на 
милость.
 Указ Президиума Верховного Совета СССР от 21 августа 1952 года вновь ввел 
спецзвания. Служивший в МГБ полковник становился полковником государственной 
безопасности, генерал-майор — генералом госбезопасности 3-го ранга, 
генерал-лейтенант — генералом госбезопасности 2-го ранга, генерал-полковник — 
генералом госбезопасности 1-го ранга, генерал армии — генералом государственной 
безопасности.
 Но и эта идея не реализовалась по причине ухода вождя в мир иной.

 ВАСИЛИЙ РЯСНОЙ. РЯДОМ С БЕРИЕЙ

 После смерти Сталина и создания единого Министерства внутренних дел разведка 
стала называться вторым Главным управлением МВД. Начальником Берия поставил 
генерал-лейтенанта Рясного.
 Василий Степанович Рясной родился в 1904 году в Самарканде, служил в армии, в 
1933-м окончил Промышленную академию имени Сталина, два года работал 
начальником политотдела Лемешкинской МТС Сталинградской области, еще два года — 
первым секретарем Лемешкинского райкома партии.
 В 1937 году, в самый разгар большого террора, Василия Рясного взяли на работу 
в НКВД. И в июле сразу утвердили начальником областного управления в Горьком. В 
разгар войны, в 1943 году, назначили наркомом внутренних дел Украины.
 15 января 1946 года Рясного перевели в Москву первым заместителем (или, как 
тогда говорили, по общим вопросам) союзного наркома внутренних дел.
 В начале 1947 года Рясной поменялся местами с другим заместителем министра — 
Иваном Александровичем Серовым (еще один бывший нарком внутренних дел Украины). 
25 февраля Серов стал первым замом. Он занимал эту должность семь лет, до 13 
марта 1954 года, после чего возглавил КГБ.
 14 февраля 1952 года Рясного перевели в Министерство государственной 
безопасности.
 После смерти Сталина по указанию Берии Рясной вызвал в Москву основных 
резидентов разведки, чтобы поставить перед ними новые задачи. Всем 
руководителям представительств госбезопасности в странах народной демократии 
был устроен экзамен на знание языка страны пребывания. Кто сдал, возвращался 
назад, хотя и с понижением в должности. Не сдавших зачисляли в резерв. А язык 
знали далеко не все — привыкли работать с переводчиком.
 Подполковник Виталий Геннадьевич Чернявский, который в 1953 году руководил 
отделом во втором Главном управлении МВД (внешняя разведка), рассказал мне, как 
его неожиданно вызвал Берия и отправил в Румынию старшим советником сразу при 
двух румынских министрах — госбезопасности и внутренних дел.
 — Вы пользовались особым доверием Берии? — спрашивал я Виталия Геннадьевича.
 — Я был для него новым человеком, — ответил Чернявский. — Последние годы Берия 
не руководил непосредственно НКГБ и НКВД, и все это время я был вне поля его 
зрения. В 1953 году сыграли роль моя хорошая служебная аттестация, 
положительные отзывы руководителей управления.
 — А почему он послал вас в Румынию?
 — Впервые меня отправили туда еще в начале сентября 1944 года. Я пробыл там 
три года, хорошо изучил страну, быт и нравы, психологию народа, свободно владел 
румынским языком, так что в случае необходимости выступал в качестве 
заправского румына, чему способствовала и моя внешность. Но мне не хотелось 
оставлять работу в центральном аппарате. Попытался уговорить начальника 
управления отвести мою кандидатуру. Но куда там: перечить Берии никто не 
решался.
 После прихода в МВД в 1953 году Берия подверг резкой критике деятельность 
разведки в послевоенные годы и начал энергично заниматься ее перестройкой. Он 
обновил состав советнических групп в странах народной демократии, поставил во 
главе молодых и деятельных сотрудников. Потребовал, чтобы они свободно владели 
языком страны пребывания и могли беседовать с руководителями секретных служб и 
лидерами государств без переводчиков.
 Считая, что отношения с нашими союзниками должны быть более уважительными и 
доверительными, Лаврентий Павлович настаивал на том, чтобы советники не 
вмешивались во внутренние дела и не давали рекомендаций по «скользким» делам, 
особенно тем, которые возникали в результате внутренней борьбы в правящей 
верхушке, дабы ни у кого не было ни малейшего повода для ссылки на то, что они 
заведены и реализованы по указанию советских товарищей.
 — Какие указания вы получали от Берии?
 — Едва я успел немного осмотреться в румынской столице, как семнадцатого июня 
в Берлине начались выступления рабочих против политики правительства ГДР, 
которые были подавлены Советской армией. Берия позвонил мне по ВЧ и 
предупредил: «Головой ответите за то, чтобы такого не случилось в Бухаресте». И 
приказал каждый день докладывать лично ему или его первому заместителю Кобулову,
 на котором замыкалась внешняя разведка, об обстановке в Румынии. К Бухаресту 
подтянули отборные дивизии румынской армии, подразделения пограничных войск, 
было усилено патрулирование столицы и окрестностей… В Румынии тогда ничего не 
произошло.
 В день, когда был арестован Берия, у меня умолк аппарат ВЧ. Я не мог 
дозвониться в Москву. А примерно через месяц меня, как и других старших 
советников, отозвали: «Вы были назначены без согласования с ЦК КПСС, поэтому 
вас освобождают от должности. Ждите нового приказа…»
 Разведкой генерал Рясной руководил всего два с лишним месяца. Берия потерял к 
нему интерес и велел подыскать Рясному другую должность. В конце мая 1953 года 
он стал начальником управления Министерства внутренних дел по Москве и 
Московской области. И оставался на этом посту до 30 марта 1956 года. 5 июля 
Василия Рясного уволили из органов «по фактам дискредитации». Он умер в декабре 
1995 года.
 После перевода Рясного в Московское управление обязанности руководителя 
разведки исполнял генерал Александр Михайлович Коротков. Но начальником он так 
и не стал.

 АЛЕКСАНДР ПАНЮШКИН. ПОСОЛ И РЕЗИДЕНТ

 После ареста Берии кадровая чехарда в разведке прекратилась. 18 июля 1953 года 
начальником второго Главного управления назначили Александра Семеновича 
Па-нюшкина. Накануне его утвердилил членом коллегии Министерства внутренних дел.

 Александр Семенович Панюшкин родился 14 августа 1905 года в Самаре в семье 
рабочего. Работать начал в пятнадцать лет курьером амбулатории Заволжского 
окружного военно-санитарного управления в Самаре. Будущий генерал окончил 
кавалерийские курсы и был трубачом 4-го отдельного дивизиона ГПУ.
 В 1927 году Панюшкина призвали в армию, послали в трехлетнюю 
Борисоглебско-Ленинградскую кавалерийскую школу, после окончания определили в 
пограничные войска. Служил на Дальнем Востоке, начинал помощником начальника 
погранотряда.
 В мае 1935 года Панюшкина зачислили в Военную академию РККА имени М.В. Фрунзе. 
В августе 1938 года, после окончания академии, он был внезапно распределен в 
НКВД — помощником начальника отделения 5-го (разведывательного) отдела Главного 
управления госбезопасности. Кстати говоря, через полгода точно так же взяли в 
НКВД другого выпускника академии майора Ивана Александровича Серова, который в 
1954 году стал председателем КГБ и начальником Панюшкина.
 Это Берия набирал в органы людей со стороны — молодых армейских офицеров.
 В первый раз в разведке Панюшкин прослужил всего три месяца и был переведен 
начальником 3-го (оперативного) спецотдела (обыски, аресты, наружное 
наблюдение). Он получил сразу спецзвание старшего майора госбезопасности.
 В июле 1939 года его отправили в Китай — полпредом и одновременно резидентом 
внешней разведки. Он занял этот пост вместо убитого по указанию Сталина Ивана 
Тимофеевича Бовкуна (известного также под псевдонимами Луганец и Орельский). О 
его трагической судьбе еще пойдет речь в этой книге. Работая в Китае, Александр 
Панюшкин получил одновременно звание чрезвычайного посла и комиссара 
госбезопасности.
 5 сентября 1944 года его вернули в Москву и утвердили первым заместителем 
заведующего отделом международной информации ЦК ВКП/б/. Руководил отделом 
бывший председатель исполкома Коминтерна Георгий Димитров. В определенном 
смысле отдел должен был заменить Коминтерн, то есть наладить связи, в том числе 
конспиративные, с иностранными компартиями.
 После создания единого разведывательного аппарата, Комитета информации при 
Совете министров, Панюшкин полгода проработал главным секретарем комитета, а в 
ноябре 1947 года уехал послом в Соединенные Штаты. По положению он одновременно 
был резидентом внешней разведки в Вашингтоне. В июне 1952 года его вновь 
отправили послом в Китай. Но на сей раз Александр Семенович недолго проработал 
в Пекине. После смерти Сталина его вдруг вызвали в Москву, и два месяца он 
находился в резерве МИД, ожидая назначения.
 Отозвали его из Пекина потому, что надо было срочно пристроить Василия 
Васильевича Кузнецова, которого сместили с поста председателя ВЦСПС. Личных 
претензий к Кузнецову не было — понадобилась его высокая должность руководителя 
советских профсоюзов. На нее пересадили Николая Михайловича Шверника, при 
Сталине возглавлявшего Президиум Верховного Совета. А главой Верховного Совета 
СССР (пост безвластный, но заметный) поставили маршала Ворошилова.
 5 марта 1953 года вечером на пленуме ЦК, когда наследники Сталина делили 
власть и посты, решили назначить Василия Васильевича Кузнецова заместителем 
министра иностранных дел и отправить его в Китай в качества посла и 
представителя ЦК. Но от идеи услать его в Пекин быстро отказались, и он остался 
в МИДе. С 1955 года он состоял в должности первого заместителя министра, как и 
Громыко.
 Александра Панюшкина возвращать в Китай уже не стали, а поставили во главе 
разведки.
 После ареста Берии в июне 1953 года в органы госбезопасности активно 
направляли людей из партийного аппарата и кадровых военных. Заместителем 
министра внутренних дел по кадрам и начальником управления кадров назначили 
заведующих секторами отдела административных органов ЦК КПСС.
 Почти сразу же, осенью 1953 года, в Кремле возникла мысль о том, что такой 
монстр, как единое министерство внутренних дел, надо раздробить.
 4 февраля 1954 года министр внутренних дел Сергей Никифорович Круглов 
представил в ЦК записку с предложением выделить из МВД оперативно-чекистские 
подразделения и создать на их основе «Комитет по делам государственной 
безопасности при Совете министров СССР».
 Структура нового комитета предлагалась такой: главное управление по разведке в 
капиталистических странах; главное управление по контрразведывательной работе 
внутри страны; управление по контрразведывательной работе в Советской армии и 
Военно-морском флоте; отдел по оперативно-чекистской работе на спецобъектах 
промышленности; служба наружного наблюдения; шифровально-дешифровальная служба; 
управление по охране руководителей партии и правительства; следственная часть; 
учетно-архивный отдел (архив, статистика, внутренняя тюрьма); служба 
оперативной техники; отдел по изготовлению средств оперативной техники, средств 
тайнописи, документов для оперативных целей, экспертизе документов и почерков; 
радиоконтрразведывательная служба…
 8 февраля на заседании президиума ЦК обсуждалась записка Круглова. Ход 
дискуссии записывал Владимир Никифорович Малин, заведующий общим отделом ЦК, 
особо доверенный помощник Хрущева.
 Обсуждение свелось к кадровым вопросам.
 Круглова решили оставить министром внутренних дел. Хрущев настоял на том, 
чтобы Комитет госбезопасности возглавил преданный ему генерал Иван Серов.
 Заодно задумались о том, кого делать первым заместителем председателя Комитета 
госбезопасности. Возникла кандидатура Александра Семеновича Панюшкина, который 
был и на партийной работе, и на дипломатической. Но воспротивились два 
влиятельных члена президиума ЦК.
 Министр обороны Николай Александрович Булганин решительно сказал, что 
«Панюшкин не подходит». С ним согласился глава правительства Георгий 
Максимилианович Маленков, который знал начальника разведки по работе в ЦК: 
«Панюшкин слабый в аппарате».
 13 марта 1954 года появился указ Президиума Верховного Совета об образовании 
КГБ. Внешняя разведка получила статус первого Главного управления.
 В тот же день Александра Семеновича Панюшкина назначили членом коллегии КГБ, 
17 марта — начальником первого Главного управления. 31 мая ему присвоили звание 
генерал-майор. Он занял кабинет №763 — на седьмом этаже главного здания на 
Лубянке. В этом кабинете сидели почти все начальники советской политической 
разведки.
 30 июня 1954 года ЦК принял постановление «О мерах по усилению 
разведывательной работы органов государственной безопасности за границей». Там 
говорилось о концентрации сил на работе против главного противника — 
Соединенных Штатов и Англии. Ведомства, имевшие загранпредставительства, 
получили указание выделить должности прикрытия, которые занимались разведчиками.

 Под руководством Панюшкина готовилось убийство руководителя Народно-трудового 
союза в Западной Германии Георгия Сергеевича Околовича.
 Но руководитель террористической группы капитан Николай Хохлов из 13-го отдела 
первого Главного управления передумал убивать Околовича. 18 февраля 1954 года 
капитан пришел к Околовичу домой и все ему рассказал. Хохлов получил 
политическое убежище. Западные немцы устроили ему пресс-конференцию, и 
разгорелся грандиозный скандал.
 Незадолго до августовского путча 1991 года бывший капитан Хохлов как ни в чем 
не бывало приехал в Москву. Он заходил и в журнал «Новое время», где я тогда 
работал.
 Бывший специалист по «мокрым делам» производил несколько странное впечатление. 
Хохлов давно перебрался за океан и был профессором психологии в Калифорнийском 
университете. Кажется, его больше интересовала парапсихология. Впрочем, и само 
его появление в Москве было чем-то сверхъестественным. Он даже сходил на 
Лубянку, где в Центре общественных связей КГБ с ним поговорили вполне вежливо. 
В те времена чекисты вообще были на редкость предупредительны и любезны. 
Возможно, потому, что самому Комитету государственной безопасности существовать 
оставалось всего несколько месяцев…
 Другого видного деятеля НТС, Александра Рудольфовича Трушновича, офицеры КГБ, 
работавшие в Берлине, все-таки похитили в апреле 1954 года.
 — Мой сосед по дому в Берлине был начальник отделения аппарата уполномоченного 
КГБ по работе с эмиграцией, — вспоминал подполковник Виталий Чернявский. — Он 
занимался Трушновичем. Правда, получилось неудачно. Его завернули в ковер, 
чтобы никто не обратил внимания, и вынесли на улицу. Привезли, развернули, а он 
уже труп — задохнулся. Убивать не хотели. Хотели похитить.
 При Панюшкине началась история с «берлинским тоннелем». Резидентура ЦРУ в 
Берлине устроила подкоп под кабельными линиями связи Группы советских войск в 
Германии и подслушивала все телефонные разговоры.
 Ирония состоит в том, что в первом Главном управлении КГБ знали об этом с 
самого начала. Москву поставил в известность Джордж Блейк, который работал в 
британской разведке. В годы корейской войны он попал к северянам в плен. Он 
хотел выжить и предложил свои услуги советским разведчикам.
 Дэвид Мэрфи, отставной американский разведчик, был в те годы начальником 
резидентуры ЦРУ в Западном Берлине. Он отвечал за обработку получаемых 
материалов.
 Мэрфи рассказывал корреспонденту «Красной звезды»:
 — Впервые после Второй мировой войны наша разведка получила настоящую 
информацию о Советской армии. Я собирал весь материал, имеющий отношение к 
нашей работе. Если кто-то звонил и говорил: «Я бы хотел говорить с товарищем 
Питоврановым», это попадало ко мне.
 Генерал-майор Питовранов был в тот момент представителем КГБ при министерстве 
госбезопасности ГДР.
 Американская операция началась весной 1955 года. И только весной 1956 года в 
КГБ решили ее прекратить: чекисты сделали вид, что случайно обнаружили тоннель 
и устроили превосходное пропагандистское шоу.
 Считается, что поскольку все было известно, то все линии связи использовались 
для передачи американцам и англичанам дезинформации. Словом, все усилия ЦРУ 
были напрасны.
 — У нас были источники в Карлсхорсте, в штабе советских войск, — уверяет Мэрфи.
 — Я всегда сравнивал ту информацию, что пришла к нам через тоннель, и то, что 
было в нашем архиве из других источников. Если бы мы нашли что-то 
подозрительное, то и англичане, и американцы начали бы искать виновника. Уверяю 
вас, что первый человек, на которого пало бы подозрение, был Джордж Блейк. КГБ 
не хотел им рисковать.
 Похоже, американский разведчик прав.
 Невозможно себе представить, чтобы все телефонные переговоры были сплошной 
дезинформацией. На самом деле для КГБ забота о безопасности своего агента 
оказалась важнее, чем сохранение армейских тайн.
 Если бы началась операция по дезинформации, в нее вовлеклось бы множество 
людей, и это могло привести к провалу агента. Наиболее важные и секретные 
переговоры велись по другим линиям связи, наземным, и контролировались 
управлением правительственной связи. Во всяком случае, ими пользовалось 
представительство КГБ в Восточной Германии. Так что за себя чекисты не боялись.
 Эта история лишний раз показывает, что ведомственные интересы у разведки на 
первом месте.
 В разведке генерал Панюшкин прослужил два года.
 В январе 1955 года Георгий Маленков перестал быть главой правительства и не 
мог возражать против кандидатуры Панюшкина. Никита Хрущев взял его в аппарат ЦК,
 где он проработал почти двадцать лет.
 23 июня 1955 года Александра Семеновича Панюшкина утвердили председателем 
комиссии ЦК по выездам за границу.
 С помощью своих недавних коллег по КГБ он решал, кому можно ездить, а кому 
нельзя. На каждого выезжающего, кроме высших чиновников государства, посылался 
запрос в Комитет госбезопасности. Чекисты, покопавшись в архиве, давали два 
варианта ответа: в благоприятном случае — «компрометирующими материалами не 
располагаем», в неблагоприятном, напротив, сообщали о наличии неких материалов, 
ничего не уточняя.
 В принципе окончательное решение должны были принимать Панюшкин и его 
подчиненные. Они имели право пренебречь мнением КГБ и разрешить поездку за 
рубеж. На практике в ЦК никому не хотелось принимать на себя такую 
ответственность. Спрашивать КГБ, какими именно «компрометирующими материалами» 
они располагают, в ведомстве Панюшкина тоже не решались. И люди становились 
«невыездными», не зная, чем они провинились… Это положение могла изменить 
только высшая воля. Когда известный журналист, которого не выпускали за границу,
 вдруг стал родственником члена политбюро, выяснилось, что отныне ничто не 
мешает его зарубежной командировке.
 В июле 1959 года комиссию переименовали в отдел кадров дипломатических и 
внешнеторговых органов ЦК. В мае 1965 года это подразделение ЦК стало 
называться отделом по работе с заграничными кадрами и выездам за границу. 
Повседневная связь с КГБ наделила отдел особой привилегией. Все остальные 
отделы ЦК общались с внешним миром через общий отдел. Отдел Панюшкина получал и 
отправлял свои документы самостоятельно.
 Панюшкин руководил этой сферой почти двадцать лет. 14 марта 1973 года его 
освободили от заведования отделом. В апреле ему оформили пенсию. Оставшись без 
дела, Александр Семенович решил взяться за мемуары и обратился в 
историко-архивное управление МИД с просьбой дать ему возможность прочитать 
телеграммы, которые он в роли посла отправлял из Вашингтона и Пекина.
 Министр иностранных дел Громыко, в принципе, не подпускал бывших послов к их 
собственным телеграммам. Тем более Андрею Андреевичу не хотелось делать 
любезность человеку, от которого столько лет дипломаты находились в 
унизительной зависимости. Громыко ему отказал.
 Возмущенный Панюшкин обратился к всесильному члену политбюро Михаилу 
Андреевичу Суслову. Тот позвонил Громыко, и тогда было сделано исключение. Но в 
ноябре 1974 года Панюшкин умер.

 АЛЕКСАНДР САХАРОВСКИЙ. ИМПЕРИЯ ПГУ

 После ухода Панюшкина в ЦК смену ему подобрали не скоро. Генерал Сахаровский 
почти год исполнял обязанности начальника разведки. Его утвердили только в мае 
1956 года. На этой должности он оставался пятнадцать лет.
 Александр Михайлович Сахаровский родился 3 сентября 1909 года в деревне 
Большое Ожогино Палкинского района Костромской губернии в крестьянской семье. 
Но родители скоро переехали в Петербург, так что вырос он в городе.
 В 1931 году его призвали в Красную армию. Будущий генерал сразу пошел по 
политической линии — поступил на вечернее отделение Военно-политической 
академии имени Н.Г. Толмачева. Его сделали секретарем бюро ВЛКСМ 63-го 
отдельного строительного батальона в Советской Гавани Дальневосточного края. В 
1934 году Сахаровский демобилизовался и вернулся в Ленинград. Поработал 
секретарем комитета комсомола Канонерского судоремонтного завода, через год 
перешел на ту же работу в Балтийское пароходство.
 В феврале 1939 года по партийному набору Сахаровского направили на службу в 
Ленинградское управление НКВД. Он служил в отделе, который занимался вербовкой 
моряков загранплавания, сам плавал на пассажирском судне в должности помощника 
капитана по политической части, то есть следил за благонадежностью команды.
 Начальником управления НКВД по Ленинградской области был комиссар 
госбезопасности 2-го ранга Сергей Арсеньевич Гоглидзе. Он входил в бериевскую 
команду (вместе с ним и был расстрелян в 1953 году), служил под началом 
Лаврентия Павловича в ГПУ Закавказской Федерации, командовал пограничными и 
внутренними войсками, затем стал наркомом внутренних дел Грузии. Сергей 
Гоглидзе очищал ленинградский аппарат от ветеранов и продвигал молодежь.
 Так что у Сахаровского были все основания расти в звании и должности. Он 
возглавил разведывательный отдел Ленинградского управления НКВД, то есть 
занимался борьбой с немецкими диверсантами и подготовкой 
разведывательно-диверсионных групп. В 1942 году он уже был майором.
 В 1946 году Сахаровского перевели в центральный аппарат Министерства 
госбезопасности.
 В первых числах ноября 1949 года генеральный секретарь ЦК румынской компартии 
Георге Георгиу-Деж обратился к Сталину с просьбой прислать советников по 
вопросам госбезопасности. Ответ из Москвы последовал незамедлительно.
 9 ноября 1949 года на заседании политбюро ЦК ВКП/б/ было решено 
«удовлетворить» просьбу румынских товарищей. За подписью Сталина отправили 
шифротелеграмму Георгиу-Дежу:
 «В связи с Вашей просьбой прислать в Румынию работников для оказания помощи в 
разоблачении агентуры иностранных разведок к Вам будут направлены для этой цели 
работники МГБ СССР тт. Сахаровский и Патрикеев».
 Александр Михайлович был назначен советником при органах госбезопасности 
Румынии. В его характеристике, которая с гордостью цитируется в «Очерках 
истории российской внешней разведки», говорится:
 «При его непосредственном участии румынскими коллегами вскрыт и ликвидирован 
ряд резидентур американской и английской разведок, а также сионистских и других 
подпольных организаций, активно действовавших на территории Румынской Народной 
Республики».
 Подпольных организаций в Румынии не было, там шла борьба за власть, в которой 
активно участвовали советские чекисты. Они информировали Москву о всех 
закулисных махинациях, сами в них участвовали и подталкивали (если это было 
нужно) местные власти к уничтожению инакомыслящих.
 Московские советники в первую очередь опекали созданное в феврале 1949 года 
внутри МВД Румынии Управление государственной безопасности.
 В начале мая 1950 года Сахаровский докладывал в Москву министру 
госбезопасности Абакумову об аресте в Румынии шестидесяти шести бывших 
министров и крупных государственных чиновников. Арестованных поместили в тюрьму 
для политических заключенных в городе Сигете, каждый четвертый из них умер в 
заключении.
 Такие аресты почти всегда согласовывались с Москвой. Иногда эти вопросы 
обсуждались через советников МГБ, иногда через советское посольство.
 В декабре 1951 года первый заместитель министра иностранных дел Андрей 
Андреевич Громыко поручил советскому послу в Бухаресте передать румынским 
руководителям:
 «По мнению советского правительства, в ближайшие дни следует провести суд над 
шпионами, диверсантами и террористами — Шпиндером, Саплаканом, Бон и Стецанеску,
 приговорить их к расстрелу и приговор привести в исполнение».
 Речь шла, разумеется, не о шпионах, а о румынских политиках, не согласных с 
новой властью.
 В румынском руководстве шла острая борьба между двумя группировками, каждая из 
которых искала поддержки в Москве. Роль советских чекистов была решающей. Они 
формировали мнение московского начальства.
 В июне 1950 года Сахаровский отправил министру Абакумову очередное донесение, 
весьма неодобрительно отозвавшись о члене политбюро Анне Паукер:
 «В личной жизни не отличается скромностью… Окружает себя приближенными из 
числа евреев».
 С санкции Москвы Анна Паукер пала жертвой конкурентной борьбы и лишилась своей 
должности.
 В первых числах июня 1950 года политбюро утвердило дипломата Сурена 
Спандаровича Спандаряна представителем Комитета информации в Румынии.
 Сахаровский же подчинялся своему начальству из первого Управления МГБ, которое 
было создано 17 октября 1949 года с задачей вести внешнюю контрразведку и 
обеспечивать чекистским обслуживанием советские колонии за рубежом.
 Его командировка в Бухарест оказалась короткой. Ему пришлось покинуть Румынию, 
потому что у него не сложились отношения с хозяином страны Георгиу-Дежем.
 Румынский генсек откровенно жаловался советскому послу Сергею Ивановичу 
Кавтарадзе, что по вине Сахаровского его указания «по вопросу улучшения работы 
органов не получили практического осуществления».
 Сергей Кавтарадзе в начале двадцатых годов возглавлял Совнарком Грузии. Во 
внутрипартийных дискуссиях он голосовал за Троцкого, что стоило ему карьеры и 
членства в партии. Но в 1940 году Сталин внезапно вспомнил о старом знакомом, 
приказал восстановить его в партии и взять на работу в Наркомат иностранных дел.
 Во время войны Кавтарадзе был заместителем наркома, а в 1945 году уехал послом 
в Бухарест.
 Посол, естественно, докладывал в Москву о недовольстве Георгиу-Дежа, и 19 
ноября 1952 года Сахаровский был возвращен в Москву. Но в Министерстве 
госбезопасности претензий к нему не было. Александр Михайлович Сахаровский стал 
заместителем начальника разведки, а после ухода Панюшкина — начальником первого 
Главного управления КГБ при Совете министров.
 Сумрачный и неразговорчивый, Александр Михайлович не тратил лишних слов на 
разговоры, но был умелым организатором. Его ценили подчиненные и уважали 
начальники.
 Начальником разведки его сделал кадровый чекист Иван Александрович Серов. 
Хрущев спас Серова в 1953 году, когда Иван Александрович вполне мог разделить 
судьбу Берии. Серов сыграл ключевую роль в 1957 году, когда против Хрущева 
ополчилось большинство членов президиума ЦК.
 Тем не менее Никита Сергеевич расстался с Серовым, смущаясь его чекистского 
прошлого.
 8 декабря 1958 года генерал армии Серов был освобожден от обязанностей 
председателя КГБ и через день назначен начальником Главного разведывательного 
управления Генерального штаба Вооруженных сил СССР и заместителем начальника 
генштаба по разведке.
 В первом Главном управлении КГБ об уходе Серова не сожалели. Разведчики, 
которых он вызывал к себе, поражались его неосведомленности во внешней политике,
 небогатому словарному запасу. Иностранных языков он не знал.
 «Во время многочисленных совещаний, заседаний и собраний актива, — вспоминает 
генерал-лейтенант Вадим Алексеевич Кирпиченко, который всю жизнь прослужил в 
разведке, — Серов громил и разоблачал Берию и его окружение, то есть занимался 
привычным ему делом. Все время надо было кого-то разоблачать, клеймить позором 
„врагов народа“ и призывать к повышению классовой, революционной и чекистской 
бдительности. Одновременно выдвигались требования соблюдать законность и 
партийные нормы в работе.
 Когда кампания по разоблачению Берии и чистке чекистских рядов от его 
единомышленников несколько утихла, Серов начал заниматься и делами разведки, 
которые находились в запущенном состоянии вследствие волюнтаристских действий 
Берии. Руководители отделов разведки стали получать какие-то осмысленные 
указания по работе, началось заново формирование резидентур, поиски сотрудников 
на роль резидентов…»
 Вскоре после того, как Сахаровский возглавил разведку, в ночь с 21 на 22 июня 
1957 года, ФБР арестовала в Нью-Йорке одного из советских нелегалов полковника 
Вильяма Генриховича Фишера, который при аресте назвался Рудольфом Ивановичем 
Абелем. Он только что закончил сеанс радиосвязи с центром.
 Американцы называли Фишера главой советской разведывательной сети в 
Соединенных Штатах, укравшим американские атомные секреты. Это неверно. Фишер 
вообще не был оперативным работником, никого не вербовал и секретов не добывал. 
Он, техник по профессии, был отменным радистом и специалистом по фотоделу, знал,
 как изготовить фальшивые документы.
 Он руководил резидентурой связи. Его задача состояла в том, чтобы получать от 
советских нелегальных агентов собранные ими материалы и передавать их в Москву.
 Фишер жил в Нью-Йорке под разными именами. Он держал фотолабораторию и выдавал 
себя за профессионального художника. А он и был художником. Это оказалось 
хорошим прикрытием. Ведь Фишер каждый год должен был объяснять въедливому 
налоговому инспектору, на какие деньги он живет.
 Его выдал радист группы подполковник Рейно Хейханнен, которого после пяти лет 
работы отозвали в Москву. Но в Париже он передумал возвращаться на родину и 
пришел в американское посольство. Его отправили в Соединенные Штаты, и он 
согласился сотрудничать с ФБР. Абеля арестовали сразу после сеанса связи с 
Москвой.
 Суд признал его виновным и приговорил к тридцати годам тюремного заключения. 
Возможно, Фишер так и не вышел бы из тюрьмы. Но 1 мая 1960 года советской 
ракетой в районе Свердловска был сбит американский разведывательный самолет 
«У-2».
 Американский летчик Фрэнсис Гэри Пауэре катапультировался, благополучно 
приземлился и оказался на скамье подсудимых. Через два года Пауэрса обменяли на 
Фишера.
 Командировка Вильяма Фишера растянулась на четырнадцать лет. Из них девять лет 
он работал, пять провел в тюрьме.
 После возвращения на родину Фишер-Абель читал лекции перед молодыми 
разведчиками, ездил по стране, рисовал. Говорят, что он был весьма разочарован 
тем, что после возвращения на родину остался без настоящего дела, и с горькой 
усмешкой сказал одному старому другу, что теперь он работает музейным 
экспонатом.
 Полковник Павел Громушкин решил издать в память о своем друге альбом его 
рисунков. Громушкин и Фишер были знакомы с 1938 года, вместе работали в группе 
документации иностранного отдела. Эпопея с изданием растянулась на много лет. 
Эта идея могла бы и не осуществиться, если бы ее не поддержал мэр Москвы Юрий 
Лужков. Альбом выпустили на двух языках — русском и английском. На английский 
текст перевел не менее знаменитый коллега Фишера-Абеля — англичанин Джордж 
Блейк.
 Полковник в отставке Громушкин — сам художник. Он охотно рассказывал о друзьях,
 но наотрез отказывался говорить о себе. А он всю жизнь прослужил в Управлении 
нелегальной разведки, руководил отделом, который обеспечивал нелегалов 
необходимыми документами.
 Когда разведчика нелегально засылают в другую страну, ему придумывают 
достоверную биографию. Ее надо подкрепить хорошо изготовленными документами: 
это свидетельство о рождении и регистрации брака, паспорт. Конечно, в 
распоряжении людей, которые этим занимаются, есть все необходимые образцы, 
бланки, чернила, ручки. Но в таких делах нужен талант настоящего художника…
 После Серова новым председателем КГБ Хрущев сделал недавнего комсомольского 
вожака Александра Николаевича Шелепина — ему было всего сорок лет.
 В отличие от своих предшественников и наследников, Хрущев спецслужбы не любил 
и чекистов не обхаживал. Хрущева раздражало обилие генералов в КГБ, он требовал 
«распогонить» и «разлампасить» госбезопасность, поэтому Шелепин отказался от 
воинского звания, о чем на склоне лет пожалел.
 Шелепин высоко ценил возможности электронной разведки и понимал, как важно 
получить доступ к шифрам главного противника. В конце пятидесятых удалось 
завербовать троих сотрудников американского Агентства национальной безопасности,
 которое занималось электронной разведкой. Это был огромный успех. При Шелепине 
внутри первого Главного управления создали отдел, который занимался 
проникновением в иностранные посольства за границей и вербовкой шифровальщиков.
 В 1960 году Шелепин, узнав, что в первом Главном управлении нет 
самостоятельного подразделения, занимающегося Африкой, распорядился создать 
африканский отдел — из восьми человек.
 При Сахаровском разведка получила совершенно новое задание: работать среди так 
называемах антиколониальных движений в Африке, Азии, Латинской Америке. 
Поскольку эта борьба велась подпольно, то разведке и поручалось поддерживать 
контакты с лидерами повстанческих движений.
 Особенно активно советская резидентура действовала в Бельгийском Конго, где 
разведчики помогали первому премьер-министру Патрису Лумумбе, но вместе с ним 
потерпели поражение в междоусобной борьбе. Лумумба был убит в 1961 году.
 Разведка обеспечивала каналы нелегальной поставки оружия и взрывчатки, обучала 
местных боевиков диверсионной работе. Это быстро привело советскую разведку к 
поддержке откровенно террористических организаций.
 Советская разведка сыграла не лучшую роль на Ближнем Востоке.
 13 мая 1967 года представитель КГБ СССР в Египте сообщил руководителям 
египетской разведки, что израильские войска силами до двенадцати бригад 
концентрируются на сирийской границе. Одновременно советский посол в Египте 
передал ту же информацию министерству иностранных дел Египта. И, наконец, в тот 
же день находившемуся в Москве Анвару Садату, тогда главе египетского 
парламента, сказали, что израильские войска нависли над сирийской границей.
 На египтян эта трижды повторенная информация произвела сильное впечатление, 
хотя потом выяснилось, что эти сведения не имели под собой никаких оснований. 
Позднее Сахаровский объяснял, что у первого Главного управления были сомнения в 
полученной информации, но все же разведчики сочли своим долгом поделиться ею с 
египтянами.
 Когда Москва публично обвинила Израиль в подготовке войны, премьер-министр 
Леви Эшкол предложил советскому послу вместе проехать вдоль границы, чтобы 
убедиться в том, что израильская армия не готовится к войне. Советский посол, 
следуя инструкциям из Москвы, отверг это предложение.
 Для президента Египта Насера информация советской разведки стала сигналом к 
переброске войск к израильским границам. Израильтяне решили, что египтяне 
готовятся к войне, и ударили первыми.
 Бывший руководитель румынской разведки Ион Михай Пацепа, бежавший на Запад, 
утверждал, что после поражения арабских армий в шестидневной войне 1967 года в 
Румынию приехал Александр Сахаровский. Он внушал румынским коллегам, что 
палестинцам нужно помочь организовать террористические операции, которые унизят 
Израиль и восстановят престиж «наших арабских друзей». Сахаровский просил 
румынских коллег переправить людей Ясира Арафата через свою территорию в 
Советский Союз, чтобы они прошли необходимую боевую подготовку.
 По некоторым подсчетам, с 1973 года примерно три тысячи палестинцев прошли 
военно-диверсионное обучение в Советском Союзе — в Баку, Ташкенте, Симферополе 
и Одессе. Такие же группы палестинцев обучались в восточноевропейских 
государствах.
 Между Симферополем и Алуштой с 1965 года находился 165-й учебный центр по 
подготовке иностранных военнослужащих при Министерстве обороны. В 1980-м 
учебный центр переименовали в Симферопольское военное объединенное училище. 
Через него прошли восемнадцать тысяч боевиков из развивающихся стран. Учили 
здесь разведывательно-диверсионной работе — как захватывать склады оружия, 
подкладывать взрывные устройства, сбивать самолеты…
 В брошенной палестинской канцелярии в Ливане израильтяне нашли один из отчетов 
палестинской военной миссии о поездке в СССР, датированный 22 января 1981 года.
 В отчете о поездке в Советский Союз отмечалось, что часть прибывших на учебу 
палестинских курсантов пришлось отправить назад, потому что они торговали 
валютой, напивались, отказывались подчиняться советским инструкторам и не 
хотели изучать то, что полагалось по программе.
 Побывавшие в лагерях палестинцы, в свою очередь, жаловались на то, что было 
слишком много политинформаций и слишком мало практических занятий. Во время 
боев в Ливане в 1982 году израильские офицеры отмечали, что лишь небольшая 
часть палестинских отрядов сражалась достаточно умело. Остальные действовали 
неорганизованно, не умели пользоваться современным оружием и несли большие 
потери.
 Отчет палестинцев содержит любопытную информацию:
 «Наша группа прибыла в Симферополь. В группе 194 бойца. Представлены следующие 
фракции: ФАТХ, Армия освобождения Палестины, Народный фронт освобождения 
Палестины, Демократический фронт освобождения Палестины — Главное командование, 
Фронт освобождения Палестины…»
 Московские политики и их союзники всегда утверждали, что Организация 
освобождения Палестины занимается чистой политикой, террор — дело рук каких-то 
других, «раскольнических» групп, не контролируемых Арафатом.
 Но в советских учебных центрах палестинцев учили именно 
диверсионно-террористической деятельности. И среди курсантов в этих лагерях 
больше всего было людей Арафата.
 Интересно, что Москва принимала на учебу и террористов из Демократического 
фронта освобождения Палестины — Главное командование, хотя публично жестокие 
акции этой группы осуждались.
 Впрочем, Армия освобождения Палестины, действующая под руководством сирийского 
генерального штаба, тоже принадлежит к числу самых непримиримых и жестоких 
отрядов палестинского движения. Равно как и Народный фронт освобождения 
Палестины, созданный Жоржем Хаббашем и Вади Хаддадом. Это они организовали 
большинство угонов самолетов и участвовали в самых кровавых акциях, начиная с 
расстрела пассажиров в израильском аэропорту Лод.
 23 апреля 1974 года председатель КГБ Юрий Андропов обратился к Генеральному 
секретарю ЦК КПСС Леониду Ильичу Брежневу:
 «Комитет госбезопасности с 1968 года поддерживает деловой конспиративный 
контакт с членом политбюро Народного фронта освобождения Палестины (НФОП), 
руководителем отдела внешних операций НФОП Вади Хаддадом.
 На встрече с резидентом КГБ в Ливане, состоявшейся в апреле с.г., Хаддад в 
доверительной беседе изложил перспективную программу 
диверсионно-террористической деятельности НФОП… В настоящее время НФОП ведет 
подготовку ряда специальных операций, в том числе нанесение ударов по крупным 
нефтехранилищам в различных районах мира (Саудовская Аравия, Персидский залив, 
Гонконг и др.), уничтожение танкеров и супертанкеров, акции против американских 
и израильских представителей в Иране, Греции, Эфиопии, Кении, налет на здание 
алмазного центра в Тель-Авиве и др.
 Хаддад обратился к нам с просьбой оказать помощь его организации в получении 
некоторых видов специальных технических средств, необходимых для проведения 
отдельных диверсионных операций…
 Характер отношений с Хаддадом позволяет нам в определенной степени 
контролировать деятельность отдела внешних операций НФОП, оказывать на нее 
выгодное Советскому Союзу влияние, а также осуществлять в наших интересах 
силами его организации активные мероприятия при соблюдении необходимой 
конспирации.
 С учетом изложенного полагали бы целесообразным на очередной встрече в целом 
положительно отнестись к просьбе Вади Хаддада об оказании Народному фронту 
освобождения Палестины помощи в специальных средствах… Просим согласия».
 Согласие было дано. Таким образом, советское руководство стало соучастником 
уголовных преступлений.
 Хаббаш и Хаддад были одновременно и самыми обычными уголовными преступниками. 
Они совершили несколько крупных ограблений и краж в Ливане, где они 
обосновались, как у себя дома, и обзавелись крупной коллекцией бесценных 
памятников искусства. Когда Вади Хаддад умер, Жорж Хаббаш не знал, что делать 
со своим богатством. О продаже награбленного где-то на аукционе не могло быть и 
речи. Даже частные коллекционеры не взяли бы ворованное.
 Тогда Хаббаш предложил Москве выгодную сделку: он отдает Советскому Союзу эти 
драгоценности, древние монеты, статуэтки, которые специалисты оценивают в 
несколько миллиардов долларов, а взамен получает оружие и взрывчатку на сумму в 
восемнадцать миллионов долларов.
 Предложение было принято на заседании политбюро 27 ноября 1984 года. В 
документе, помеченном грифом «Особая папка. Особой важности», говорится:
 «1. Согласиться с предложением Министерства обороны и Комитета государственной 
безопасности СССР, изложенными в записке от 26 ноября 1984 г .
 2. Поручить КГБ СССР: а) информировать руководство Демократического фронта 
освобождения Палестины (ДФОП) о принципиальном согласии советской стороны 
поставить ДФОП специмущество на сумму в 15 миллионов рублей в обмен на 
коллекцию памятников искусства Древнего мира; б) принимать от ДФОП заявки на 
поставку специмущества в пределах названной суммы; в) совместно с Минкультуры 
СССР осуществить мероприятия, касающиеся юридической стороны приобретения 
коллекции.
 3. Поручить ГКЭС и Минобороны рассматривать заявки Демократического фронта 
освобождения Палестины на специмущество на общую сумму в 15 миллионов рублей (в 
объеме номенклатуры, разрешенной для поставок национально-освободительным 
движениям), переданные через КГБ СССР, и предложения по их удовлетворению, 
согласованные с КГБ СССР, вносить в установленном порядке.
 4. Поручить Минкультуры СССР: а) принять от КГБ СССР по особому перечню 
коллекцию памятников искусства Древнего мира; б) определить по согласованию с 
КГБ СССР место и условия специального хранения коллекции («золотая кладовая»), 
ее закрытой научной разработки и экспонирования в будущем. Совместно с Минфином 
СССР внести в установленном порядке предложения относительно необходимых для 
этого ассигнований; в) решать вопросы экспонирования отдельных предметов и 
разделов коллекции по согласованию с КГБ».
 В январе 1959 года внутри разведки создали отдел «Д» — активные мероприятия за 
рубежом, его возглавил Иван Иванович Агаянц. Он очень молодым человеком стал 
работать в ОГПУ, сначала в экономическом управлении. Благодаря завидным 
природным способностям он выучил несколько иностранных языков и в 1936 году был 
переведен в иностранный отдел. Работал во Франции и в Иране. После войны 
руководил 2-м (европейским) управлением Комитета информации. Его, страдавшего 
от туберкулеза, перевели преподавать в разведывательную школу, а потом поручили 
ему службу активных мероприятий.
 В 1962 году отдел преобразовали в службу «А». Агаянц получил звание генерала. 
Заместителем у него служил «широко известный в узких кругах» разведчик Василий 
Романович Ситников, который потом долгие годы был заместителем председателя 
Всесоюзного агентства по авторским правам.
 Это была мощная служба дезинформации и влияния на общественное мнение прежде 
всего в странах третьего мира, где возможности «черной пропаганды» были шире.
 Люди Агаянца распространяли, где могли, ловко или не очень ловко сработанные 
фальшивки. В Европе целью номер один была Западная Германия, которую обвиняли в 
поощрении неонацизма. Хотя западные немцы делали все, чтобы покончить с 
трагическим прошлым.
 При Шелепине продолжались операции по устранению убежавших на Запад врагов 
советской власти.
 Его предшественник Серов подписал приказ об уничтожении главного идеолога 
Народно-трудового союза Льва Ребета.
 Он был убит офицером КГБ Богданом Сташинским 12 октября 1957 года. Сташинский 
воспользовался сконструированным в КГБ газовым пистолетом, который разбрызгивал 
синильную кислоту на расстояние до одного метра. Сам Сташинский заранее принял 
нейтрализующую таблетку и сразу после выстрела прикрыл лицо платком, в котором 
находилась ампула с другим нейтрализующим веществом. Паталогоанатомы пришли к 
выводу, что Ребет умер от сердечного приступа. Немецкая полиция даже не стала 
заниматься расследованием.
 О проведении «мероприятия в Германии» доложили лично Хрущеву. Сахаровский 
направил докладную записку Хрущеву на двух страницах. В архиве внешней разведки 
осталась справка:
 Письмо исполнено от руки на двух листах. Без оставления копии в секретариате 
Комитета госбезопасности.
 Исполнитель т. Сахаровский,
 ПГУ
 Богдан Сташинский был завербован органами госбезопасности Львовской области 
еще в 1951 году, пишет полковник в отставке Георгий Захарович Санников, который 
в начале пятидесятых служил в МГБ Украины.
 Богдан Сташинский помог найти убийц писателя Ярослава Галана, которого 
националисты убили за контакты с Москвой. Сташинский с помощью сестры вошел в 
доверие к ее жениху, который руководил группой боевиков, ушел с ним в лес и 
помог уничтожить группу.
 Сташинский учился в Москве, потом в ГДР изучал немецкий язык. В октябре 1959 
года он выследил в Мюнхене Степана Бандеру, лидера Организации украинских 
националистов. Когда Бандера открывал дверь своей квартиры, прятавшийся в 
подъезде убийца выстрелил ему в лицо.
 3 ноября 1959 года постановлением президиума ЦК КПСС был утвержден проект 
закрытого указа президиума Верховного Совета СССР о награждении Б.Н. 
Ста-шинского орденом Красного Знамени.
 В сопроводительной записке заместитель председателя КГБ и куратор первого 
Главного управления Петр Иванович Ивашутин писал, что Сташинский «в течение 
ряда лет активно использовался в мероприятиях по пресечению антисоветской 
деятельности украинских националистов за границей и выполнил несколько 
ответственных заданий, связанных с риском для жизни».
 Сташинский получил орден из рук председателя КГБ Шелепина. Орденоносца 
отправили на курсы переподготовки и предупредили, что впереди долгая 
командировка на Запад.
 — Работа вас ждет нелегкая, но почетная, — со значением сказал ему Шелепин.
 Но у Богдана Сташинского была любимая женщина, немка Инга Поль. Она уговорила 
его убежать на Запад. Они сделали это в августе 1961 года, за день до того, как 
появилась Берлинская стена. Сташинский сдался западногерманской полиции и все 
рассказал.
 Сташинского судили в Карлсруэ, приговорили к восьми годам тюремного заключения.
 Но судья назвал главным виновником убийств советское правительство.
 Генерал Сахаровский, по словам Олега Калугина, приказал убить ирландца Шина 
Альфонса Берка, который по собственной инициативе (и из ненависти к Англии) 
помог советскому разведчику Джорджу Блейку бежать из британской тюрьмы.
 По распоряжению Сахаровского Шину Берку, которого пригласили в Москву, чтобы 
отблагодарить, ввели в организм вещество, постепенно разрушающее мозг. 
Начальник советской разведки боялся, что ирландец, вернувшись на родину, 
расскажет что-то лишнее.
 Нет возможности проверить утверждение Калугина. Оно вызывает сомнения. Берку в 
Москве не понравилось. В октябре 1968 года он вернулся на родину. Достаточно 
откровенная книга Шона Берка «Прыжок Джорджа Блейка» вышла в 1970 году. Берк 
скончался в январе 1982 года, к тому времени Сахаровский уже десять лет как 
покинул разведку и семь лет находился на пенсии. Газеты писали, что Шон Берк 
умер от алкоголизма…
 Сахаровский недолюбливал своего заместителя по европейским делам генерала 
Александра Короткова, отправил его руководить представительством в ГДР. 
Возможно, Сахаровский чувствовал в нем конкурента. Председателю КГБ Шелепину 
Коротков, любимец Ивана Серова, тоже не очень понравился.
 В конце июня 1961 года Александра Короткова вызвали в Москву. После не очень 
приятной беседы с Шелепиным Коротков позвонил Серову. Они пошли играть в теннис 
на динамовском стадионе на Петровке. Прямо на стадионе Короткову стало плохо, и 
он умер от сердечного приступа. Он закончил свою жизнь там, где когда-то 
началась его карьера. На этом самом стадионе на юного Короткова обратил 
внимание увлекавшийся спортом секретарь Дзержинского Вениамин Герсон. Он 
устроил Короткова в госбезопасность наладчиком лифтов. Потом его взяли в 
иностранный отдел…
 Шелепин недолго проработал в КГБ. У Хрущева, выдвигавшего молодежь, на него 
были большие виды. 31 октября 1961 года Александр Николаевич стал секретарем ЦК.
 На Лубянке его сменил еще один вчерашний комсомольский вождь Владимир Ефимович 
Семичастный. Ему вообще было всего тридцать семь лет, в ноябре 1961 года он 
стал самым молодым главой органов госбезопасности.
 Сахаровский при Шелепине и Семичастном чувствовал себя уверенно и держался 
самостоятельно. Оба председателя КГБ, пришедшие из комсомола, не были 
профессионалами и вполне доверяли опытному начальнику разведки.
 — Я когда пришел, — вспоминал Семичастный, — был совершенно слепой. Я им прямо 
сказал: без вас не смогу. Пришел начальник разведки Сахаровский на первый 
доклад, и мне надо принимать решения по нашей работе в Индии или Бангладеш, не 
помню сейчас. И не просто решать, а сказать, сколько дать денег — пять тысяч 
долларов или три тысячи. Без моего указания это не оформить. Вот я прямо 
спросил: «Твое мнение? Ты как считаешь?» Как он сказал, такое решение я и 
принял. Нелепо было бы действовать иначе.
 Дважды в день Сахаровский передавал Семичастному предназначенные для членов 
президиума ЦК сверхсекретные материалы разведки. Семичастный подписывал 
спецсообщения; их доставляли адресатам в запечатанных конвертах. Вскрывать и 
читать их не имели права даже помощники членов президиума.
 За разметкой спецсообщений строго следил аналитический отдел разведки. Он 
предлагал, кому и какую информацию послать, учитывал, кому она раньше 
посылалась, чтобы не получилось так, что члена президиума ЦК оповестили о 
начале каких-то событий, а уведомить об окончании забыли.
 Владимир Семичастный рассказывал:
 — Я очень часто выступал просто в роли пересыльного пункта: главный читатель 
был другой. Но я ставил свою подпись, поэтому должен был поправить, 
отредактировать, что-то попросить доработать. Когда ставишь подпись, отвечаешь. 
А информации шло море со всего мира. У нас же резидентуры повсюду. Все хотят 
показать, что работают. Иной раз из местной газеты статью перепишут и присылают.
 Аналитический отдел все это выбрасывает. От шифровки резидента одна строка 
остается, а две-три страницы в корзину.
 Мне, продолжал Семичастный, начальник разведки показывал: полюбуйтесь на 
работу некоторых резидентов. Аналитик, изучавший шифровку, пишет: это уже 
прошло в газетах две недели назад. А резидент составляет телеграмму, ее шифруют,
 потом занимают линию связи, здесь ее расшифровывают. Это же в копеечку 
влетает! А он информацию из газеты шлет, причем выбирает либо такое издание, 
что в Москве вовсе не получают, либо такое, что с большим опозданием приходит. 
А почему они газеты переписывали? Так спокойнее…
 Семичастный рассказывал, что об отправке ядерных боеголовок на Кубу он узнал 
от Сахаровского и лишь потому, что это уже стало известно американцам.
 — Разумеется, органы КГБ обеспечивали доставку на Кубу ракет и другого оружия. 
Но относительно ядерного оружия нас не поставили в известность… Я вызвал 
начальника контрразведки: «В чем дело?» И военная контрразведка через некоторое 
время мне доложила: да, действительно на Кубу отправлено ядерное оружие.
 — Значит, Хрущев не поставил в известность даже председателя КГБ?
 — Я ведь к тому времени всего год был председателем, — ответил Семичастный, — 
в состав президиума ЦК не входил. Вообще был всего лишь кандидатом в члены ЦК. 
Меня еще комсомольцем считали. Да и не все члены президиума ЦК об этом знали.
 — Но разве не было принято в таких случаях запросить мнение разведки о 
возможной реакции Соединенных Штатов, прогноз развития событий?
 — Так это Хрущев должен был мне раскрыть свой замысел. А это означало, что и 
определенная часть моего аппарата все узнает. Я же должен перед разведкой 
вопрос поставить: как американцы отнесутся? А если мой аппарат знает, в МИД 
узнают, тут возможна утечка информации. Американцы были бы заранее в курсе дела,
 а этого он и хотел избежать. К тому же Хрущев такой человек был, что он не 
только американцев, но и нас хотел удивить: вот он какой выдающийся политик, 
все может сам!
 Считается, что Хрущев плохо относился к органам госбезопасности. Это не совсем 
так.
 В 1964 году Хрущев приехал с визитом в Норвегию.
 Утром, как положено, ему докладывала обстановку резидентура внешней разведки. 
Докладывать должен был сам резидент, но он перепоручил это своему заместителю 
по политической разведке Виктору Федоровичу Грушко как более опытному 
специалисту.
 Руководители охраны предупредили, что первый доклад — во время завтрака. 
Грушко через много лет рассказал в мемуарах, как он приехал в резиденцию, где 
поселили высокого гостя. Начальник управления правительственной охраны 
полковник Владимир Яковлевич Чекалов проводил Грушко к Хрущеву.
 Первый секретарь ЦК и глава правительства завтракал в одиночестве.
 — Вот сижу и поджидаю тебя, — дружелюбно сказал Никита Сергеевич.
 Сотрудники КГБ исходили из того, что норвежцы оборудовали резиденцию техникой 
прослушивания и скрытого фотографирования, поэтому вслух обсуждать секретные 
вопросы нельзя. Доклад был представлен в письменном виде.
 — Садись, позавтракай, — предложил Хрущев. Грушко вежливо отказался.
 — Съешь хотя бы яйцо, — настаивал Хрущев.
 Грушко, во-первых, уже позавтракал, во-вторых, в присутствии хозяина страны 
ему в любом случае было не до еды. Но Хрущев все-таки настоял на своем:
 — Тридцать лет меня уговаривали не есть яйца из-за холестерина, а теперь 
специалисты говорят, что яйца не опасны. Я их ем с удовольствием и тебе советую.

 Грушко пришлось проглотить яйцо.
 Он поставил перед Никитой Сергеевичем полуоткрытый чемоданчик. Хрущев читал 
принесенные ему материалы, не вынимая их из чемоданчика, чтобы бумаги нельзя 
было фотографировать с потолка. Такой же чемоданчик стоял перед Грушко на тот 
случай, если бы Никита Сергеевич попросил пояснений.
 Но тот выпил чай, все прочитал и кивнул:
 — Хорошо. Все ясно. Спасибо.
 На следующее утро Грушко доложил Хрущеву уже реакцию норвежцев на ход 
переговоров. Никита Сергеевич остался доволен. Перед отъездом полковник 
Че-калин вручил Грушко от имени Хрущева часы и радиоприемник.
 Норвегия всегда считалась важнейшим объектом разведывательного проникновения. 
Это натовская страна, то есть допущенная ко всем секретам, а вместе с тем 
стоящая на отшибе. Через Норвегию российская разведка и старалась проникать в 
НАТО. Вербовали не только приезжавших в страну американцев, но и норвежцев, 
которых пускали на натовские объекты. Вторая задача разведки состояла в том, 
чтобы вбивать клин между Норвегией и США. Вербовать удавалось, клин так и не 
вбили.
 Долгие годы советская разведка имела доступ к премьер-министру Норвегии Эйнару 
Герхардсену. По словам разведчиков, премьер-министр был преданным другом 
Советского Союза. По другим сведениям, жена премьер-министра попалась в медовую 
ловушку. Во время поездки в Советский Союз ее познакомили с очаровательным 
молодым человеком, перед чарами которого она не смогла устоять. Их интимную 
встречу фотографировали, и после этого советские разведчики ни в чем отказа не 
знали.
 Видимо, для нордических женщин медовые ловушки особенно опасны. Крупнейшим 
советским агентом была Гунвор Галтунг Ховик. Во время войны она влюбилась в 
русского военнопленного. С его помощью уже после войны ее и завербовали. Она 
работала на советскую разведку больше тридцати лет — до ее разоблачения.
 Самым известным советским агентом был Арне Трехолт, крупный новержский 
дипломат. Его арестовали и осудили на двадцать лет. Генерал Грушко уверяет, что 
Трехолт не был советским агентом. Но генералу не верят.
 Впрочем, на норвежском направлении были не только победы. Майор Михаил Бутков 
из первого Главного управления КГБ, который бежал на Запад в 1991 году, 
рассказал, как его коллеги по резидентуре создавали обширную агентуру путем 
мнимой вербовки людей. Некоторые норвежцы и не подозревали о том, что в досье 
советской разведки они числились агентами…
 Председатель КГБ Семичастный ценил своих разведчиков. Но между Семичастным и 
Сахаровским была большая разница в возрасте. Владимир Ефимович захотел посадить 
на это место более молодого человека.
 Он перевел в первое Главное управление первым замом чекиста из Литвы — 
генерал-майора Альфонсаса Бернардовича Рандакявичуса. Тот производил приятное 
впечатление своей обходительностью, но не знал иностранных языков и не был 
сведущ в мировой политике. Так что его кандидатура вскоре отпала.
 Неожиданно Семичастный предложил сделать начальником разведки Леонида 
Митрофановича Замятина, в то время работавшего в Министерстве иностранных дел 
(потом он стал генеральным директором ТАСС, заведующим отделом ЦК, вошел в 
ближайшее окружение Брежнева).
 Замятин был человеком энергичным, волевым и напористым. Как профессиональный 
дипломат, работавший за границей, разумеется, разбирался в иностранных делах.
 Семичастный даже обговорил это назначение с Брежневым. Леонид Митрофанович 
Замятин рассказывал мне, что кое-кто из членов политбюро успел поздравить его с 
новым креслом. Но в мае 1967 года Семичастного поменяли на Андропова, и вопрос 
о смене начальника разведки отложили на несколько лет.
 При Сахаровском разведка приняла участие в подготовке ввода советских войск в 
Чехословакию в 1968 году, чтобы помешать чехам и словакам установить в своей 
стране политическую демократию.
 По мнению Анатолия Сергеевича Черняева, который много лет проработал в 
международном отделе ЦК КПСС, решающую роль сыграла информация, поступавшая из 
Праги. Массированно и во все возрастающем масштабе она создавала впечатление, 
что в Чехословакии зреет предательство социализма.
 В газете «Берлинер цайтунг» появилось сообщение о том, что в Праге обнаружены 
восемь американских танков.
 «Это „сообщение“, — пишет тогдашний начальник разведки ГДР генерал Маркус 
Вольф, — было подсунуто редакции советской стороной без нашего ведома. В 
действительности в Праге проводились натурные съемки фильма „Ремагенский мост“. 
Танков не было, была кучка статистов в американской форме. Тогда я 
интерпретировал столь несерьезную акцию как признак неуверенности Москвы. 
Западные собеседники спрашивали меня напрямик: не следует ли предположить, что 
„утка“ с танками задумана как алиби на случай советской интервенции? Такую 
возможность я посчитал абсурдом, ребячеством».
 История с мнимыми американскими танками — лишь один пример неуклюжей работы 
службы дезинформации КГБ, которая пыталась доказать, что происходящее в 
Чехословакии — это результат действий западных спецслужб и что армии НАТО уже 
готовы войти на территорию страны.
 Оперативную группу КГБ во время вторжения в Чехословакию возглавил генерал 
Георгий Карпович Цинев, начальник Главного управления контрразведки. Он 
расположился в советском посольстве в Праге и постоянно разговаривал с 
Андроповым по ВЧ — узел правительственной междугородней связи оперативно 
развернули в посольском подвале.
 Для Андропова Пражская весна — попытка чехов и словаков построить «социализм с 
человеческим лицом» — была повторением венгерских событий. Действовать 
следовало быстро и жестко. Андропов был инициатором самых жестких и 
репрессивных мер, писал помощник Брежнева по международным делам Андрей 
Михайлович Александров-Агентов. В Чехословакии Андропов сделал ставку на 
быстрый шоковый эффект, надеясь испугать чехов, но разведка промахнулась: ввод 
войск ничего не решил.
 Народ — за малым исключением — не оказал вооруженного сопротивления, но и не 
захотел сотрудничать с оккупационными войсками. Отказались санкционировать ввод 
войск и руководители страны во главе с Александром Дубчеком.
 Один из членов дубчековского руководства Зденек Млынарж позднее во всех 
деталях описал августовский день 1968 года, когда советские солдаты с оружием в 
руках вошли в здание ЦК компартии Чехословакии. И он думал: да это же те самые 
солдаты, которых ты с восторгом встречал в мае 1945 года! Это они сейчас 
нацелят на тебя свои автоматы. И он сразу вспомнил, как во время Второй мировой 
войны немецкие патрули прочесывали Прагу. С этой минуты для него исчезла 
разница между теми и этими солдатами — все они были оккупантами…
 Начальник разведки Сахаровский находился в Москве. Всю ночь, пока шел ввод 
войск, он находился в своем кабинете на Лубянке.
 — Можно ли считать, что первоначальный сценарий отпал? — спросил его по 
телефону Валентин Фалин, которому Громыко поручил следить за развитием событий.
 — Если не обманываться, то надо исходить из самого неблагоприятного допущения,
 — честно ответил Сахаровский. — Весьма осложняется проведение плана операции в 
самой Чехословакии. Черник и Дубчек, не говоря о уже о Смрковском, не пойдут на 
сотрудничество.
 В два часа ночи Фалин разбудил Громыко — министр тоже не поехал домой, а 
вздремнул в комнате отдыха. Фалин изложил услышанное от Сахаровского.
 — Гладко было на бумаге, — буркнул министр. — Известил комитет высшее 
руководство?
 — Этого аспекта Сахаровский не касался. Надо полагать, известил…
 Сахаровский был суровым и требовательным руководителем. Много работал, но не 
обрел качеств царедворца. Ему не хватало образования, знания языков, понимания 
заграничной обстановки. Он представлял себе только обстановку в 
социалистических странах. В несоциалистической стране он побывал 
один-единственный раз — в марте 1970 года приехал в Египет.
 Грустно сказал сопровождавшему его Кирпиченко:
 — Да, поздновато я начал ездить по заграницам!
 Новый председатель КГБ Юрий Владимирович Андропов решил, что на столь важном 
посту ему нужен другой человек.
 Андропов убрал Сахаровского из разведки, воспользовавшись громким провалом его 
службы, когда сотрудник лондонской резидентуры Олег Лялин ушел к англичанам.
 В июле 1971 года Сахаровского освободили от должности. Несколько лет он 
числился старшим консультантом группы консультантов при председателе КГБ.
 В феврале 1975 года вышел в отставку. Скончался 12 ноября 1983 года. 
Похоронили его на Новодевичьем кладбище.

 ФЕДОР МОРТИН. ЖИЗНЬ В ЛЕСУ

 Сахаровского сменил его первый заместитель Федор Константинович Мортин, куда 
более темпераментный и динамичный человек. Но ему не хватало уверенности в себе.
 Он не смел отстаивать свою точку зрения перед начальством. Коллеги обвиняли 
его в мягкотелости.
 «Вместо спокойного и скупого на жесты и слова Сахаровского главк обрел 
импульсивного, живого, вечно суетившегося шефа, — вспоминал Кирпиченко. — Он 
был постоянно переполнен разными идеями и искренне стремился придать разведке 
новый, современный облик и направить ее на решение нужных государству проблем».
 Мортин начинал службу в госбезопасности еще в послевоенные годы. В 1950 году 
его взяли в аппарат ЦК, а перевели в КГБ заместителем начальника первого 
Главного управления в октябре 1954 года, когда в органы госбезопасности на 
укрепление направили большой отряд партийных работников.
 Он одним из первых занялся ближневосточными проблемами, приехал в Египет и 
организовал в 1955 году встречу главного редактора «Правды» Дмитрия Трофимовича 
Шепилова с новым руководителем Египта Гамаль Абдель Насером, которая положила 
начало сближению двух стран.
 В отличие от Сахаровского, он много ездил за рубеж. Он уделял особое внимание 
научно-технической разведке, преобразовал разведывательную школу в более 
современное учебное заведение.
 Когда Мортин возглавил первое Главное управление, разведка переехала в Ясенево.
 Федор Константинович приказал в целях конспирации повесить на караульной будке 
табличку «Научный центр исследований». Название прижилось.
 При Мортине разведка приняла участие в растянувшейся на несколько лет операции,
 которая способствовала сближению Советского Союза и Западной Германии.
 В 1970 году в Федеративной Республике Германии пришло к власти правительство, 
сформированное социал-демократами и свободными демократами. Правые, 
христианские демократы, потеряли власть впервые за все послевоенное время.
 Новое правительство возглавил социал-демократ Вилли Брандт. В отличие от своих