та 
близость, как правило, совпадает и с соседством географическим. Они утверждают, 
что если медленно (то бишь пешком и с остановками на сеновалах) двигаться из 
одной страны в другую, то можно не заметить, что ты попал уже в другую языковую 
среду — настолько, оказывается, постепенно один язык «уступает» другому.
      Таким образом, если начать движение из Дании, перебраться в Норвегию, а 
оттуда — в Швецию, то можно на всем пути общаться с местным населением, не 
обнаружив при этом, что ты разговариваешь не с Енсеном или Серенсеном, а с 
Карлссоном. Никто еще не проверил на практике, насколько правы лингвисты, но в 
голову приходит еретическая мысль: а зачем трудиться изучать языки, когда 
достаточно знать хотя бы один?
      Для иностранца, однако, слабо владеющего какимто одним языком, общаться 
с носителем другого языка на первых порах достаточно трудно. Поэтому мне 
пришлось переходить со шведского на датский. До сих пор вспоминаю об этом не 
без содрогания. Могу с полной ответственностью утверждать, что овладеть этим 
языком в совершенстве, как это удается многим иностранцам при изучении 
английского, французского или итальянского языков, практически невозможно. В 
датском языке есть несколько звуков и особенностей произношения, которые делают 
эту сверхзадачу невыполнимой. Датский язык был четвертым по счету на моем пути, 
но я чуть не вывихнул свой язык (который во рту), пока болееменее сносно 
научился фонетически грамотно выражать на нем свои мысли. И понимать датчан я 
научился лишь ко второму году пребывания в стране. Кошмар!
      Шутники утверждают, что если хочешь послушать, как звучит датская речь, 
то возьми в рот горячую картошку и попытайся говорить пошведски. Получится 
похоже. Рассказывали, что после войны в Дании скрывалось много бывших нацистов, 
которые пытались выдать себя за местных граждан. Разоблачить их помогали 
лингвисты. Они предлагали произнести мнимым датчанам фразу «овсяная каша со 
сливками», и все сразу становилось ясно, что датчане из них получились такие же,
 как из козлов пианисты.
      Владеющие немецким языком хорошо знакомы с таким лингвистическим явлением,
 как твердый приступ (Knacklaut) в начале слова, начинающегося с гласного звука.
 Освоить твердый приступ в немецком языке в общемто не представляет больших 
трудностей — кряхтеть русские могут вполне прилично. А вот явление «стедет» в 
датском языке практически не выполнимо для иностранцев: это твердый приступ в 
конце слова, оканчивающегося на гласный звук. Сколько ни бились со мной в школе 
Берлитца, вместо «стедета» я производил только противное покряхтыванье, 
характерное для человека с плохим стулом. Я не был честолюбив до такой степени, 
чтобы убиваться изза какогото «стедета», и в конце концов решил обходиться 
без оного. Смысловая нагрузка, которую несет этот толчокстедет, в ходе 
долголетней практики общения с датчанами вроде бы не страдала.
      В силу слабости характера… 
      Предатель В. Пигузов, воспитывавший молодые кадры для разведки и 
продававший их прямо на корню американскому ЦРУ до того, как они заканчивали 
спецшколу, написал нечто вроде диссертации на тему: «Некоторые вопросы 
лингвистического обеспечения встреч с иностранцами». Предатель владел одним 
английским языком, и тем, говорят, через пеньколоду. Думаю, что с его 
расстрелом несколько поторопились. В качестве наказания за измену я бы заставил 
его до самой смерти «лингвистически обеспечивать» встречи с датчанами.
      
Ближе к делу
      
     За все благодарю я Бога!
     Теперь судья мне
     Он один!
     Везде мне скатертью дорога,
     И сам себе я господин.
    М. А. Дмитриев
      
      Проницательный читатель наверняка уже заметил, что я както бочком обхожу 
вопрос о тех прелестях Копенгагена, которые произвели на меня при первом с ним 
свидании неизгладимое впечатление. Мною тогда владело эдакое 
восторженнорадужное настроение, и я даже воспользовался тургеневскими и 
андерсеновскими образами, для того чтобы точнее описать мое тогдашнее 
умонастроение. Кстати, именно первое впечатление о стране оставляет самый 
глубокий след.
      Что ж, должен признаться, что поэзия краткосрочных загранкомандировок не 
идет ни в какое сравнение с прозой длительных. Вопервых, наслаждаться 
достопримечательностями в ДЗК некогда: нужно устраивать свой быт, начинать 
работать, ходить по магазинам, экономить, выяснять отношения в советской 
колонии, ходить на собрания, — то есть жизненная установка здесь принципиально 
иная. Вовторых, тобой овладевает определенная инерция (проистекающая из 
первого объяснения), согласно которой мы не оченьто торопимся сходить в 
Третьяковку или Большой театр в Москве. А зачем? Всегда успеется. Вот эта 
занятость, ежедневная загруженность, усталость и инерция, к сожалению, не 
создают того благоприятного фона, на котором происходят короткие набеги на 
заграницу.
      …А между тем я постепенно расправлял крылышки и осторожно стал выходить 
«на люди» — резидент разрешил предпринимать целенаправленные шаги по заведению 
полезных связей. Это совпало с завершением занятий но во