веден русским послом в Лондон, Беринг стал проситься 
в Форин Оффис, чтобы тоже быть в Лондоне, потому что уже в это время не мог 
себе представить разлуки с графом, графиней и их сыновьями. Эта близость с 
русской семьей наложила на всю жизнь молодого английского дипломата свою печать.
 В Александре Константиновиче он видел олицетворение русского европейца, как 
тогда понималось это выражение на Западе: «Дальновидный, умный, прозорливый, он 
работал для дружбы Англии и России, – писал он впоследствии. – Он понимал 
музыку. Он любил мои стихи. Он читал Вольтера, Байрона, Шиллера в изданиях, 
хранившихся в библиотеке брата его деда [т. е. в библиотеке шефа жандармов 
Бенкендорфа]. Он был абсолютно совершенным собеседником: знал, что и как 
говорить людям самых разных возрастов и состояний. Он справедливо считал, что 
человек должен быть грансеньером, а если он им не родился, то обязан выглядеть 
им». Далеко не все судили о царском после в Лондоне так восторженно, однако. В 
1923 году первый секретарь русского посольства К. Д. Набоков, заменивший 
Бенкендорфа в 1917 году (граф умер 31 декабря 1916 года), был совершенно 
противоположного мнения о своем патроне: в своих воспоминаниях он писал, что 
Бенкендорф не знал, где находится Лхасса, что русский язык его был недостаточен 
и что он на русских производил впечатление иностранца. Но что он «отлично 
понимал пружины политики» 1905—1915 гг. и «умел производить впечатление 
подлинного мудреца». Писать (он всегда писал только по-французски) он не умел, 
«писал запутанно и тускло».
 После пребывания в Сосновке Беринг не захотел вернуться в Англию и уехал в 
Маньчжурию, третьим классом, чтобы приобщиться к русскому народу и посмотреть 
на русско-японскую войну. Он поехал вместе с Константином Александровичем, 
старшим сыном посла, моряком, призванным на Дальний Восток. Беринг побывал под 
огнем и, когда вернулся в Москву, стал военным корреспондентом лондонской 
газеты «Морнинг Пост». Он сумел добиться свидания со Столыпиным, а позже и с 
Витте. В 1906 году он переехал в Петербург, а затем жил в Турции и в 1912 году 
совершил путешествие вокруг света. Во время Балканской войны он был 
корреспондентом «Таймс», живал подолгу в Петербурге и писал свои пьесы и книги 
о России. Одним из последних контактов с семьей Бенкендорфов был перевод 
Беринга на английский язык мемуаров брата посла, Павла Константиновича; это 
было уже в 1930-х годах, и Беринг говорил, что не мог без слез переводить ту 
страницу, где было рассказано о вылитом в уборную драгоценном вине.
 Заразившись русским гостеприимством и широтой, Беринг, наезжая из Петербурга в 
Лондон, где у него был дом, жил широкой светской жизнью, которая была 
приготовлена для него той обстановкой, в которой он родился и вырос. У отца его 
была своя яхта, своя охота, лошади его скакали на скачках; семья приглашалась в 
Ковент Гарден, в королевскую ложу, и дом их был известен тем, что в нем, одном 
из первых, провели электричество. Дядя Беринга был комендантом Виндзорского 
замка (где одно время жил будущий король Эдуард VII); ребенком Морис сидел на 
коленях у королевы Александры (жены Эдуарда), сестры русской царицы (жены 
Александра III). А чем занимался старший Беринг? Он собирал старинные брегеты и 
раздаривал их своим друзьям. Немудрено, что, живя в Париже, Беринг-младший был 
своим человеком у Сары Бернар – она очень любила старинные брегеты.
 Через Бенкендорфов Беринг сблизился с другими русскими семьями аристократов, 
живших в Европе: Шуваловыми, Волконскими, которые были близки Бенкендорфам 
через одну из дочерей шефа жандармов, вышедшую замуж за князя П. Г. Волконского,
 родственника декабриста; с будущим министром иностранных дел С. Д. Сазоновым 
(умершим в 1920 году в эмиграции) он познакомился в бытность свою в Риме. 
Барятинские, Урусовы были ему известны по Парижу и по Петербургу. Но самыми 
близкими Берингу людьми были, конечно, члены русского посольства в Лондоне: 
сыновья посла, Константин и Петр, Платон Закревский, молодой Иван Александрович 
Бенкендорф – дальний их родственник, прибалтийский дворянин, происходивший от 
того же бургомистра города Риги, Иоанна Бенкендорфа (1659—1727), что и они. В 
третьем поколении род этот был расщеплен на четыре различные ветви четырьмя 
внуками бургомистра: Христофором, Германом, Георгом и Иоанном. Иван 
Александрович принадлежал к четвертой ветви. Эти молодые люди только еще 
начинали свою дипломатическую карьеру, и назывались новым тогда термином 
«атташе».
 Таким образом младшая сестра Закревского встретилась в доме Беринга со своим 
будущим мужем и, разумеется, с огромным количеством людей из лондонского 
высшего света, с дипломатами, писателями, финансовыми магнатами, лордами и леди 
и знаменитостями, среди которых был и заметивший Муру Герберт Уэллс.
 Здесь же, накануне первой войны, ей был представлен молодой английский 
дипломат Брюс Локкарт, начинавший свою карьеру в новооткрытом английском 
консульстве в Москве. И с Уэллсом, и с Локкартом Мура встретилась еще несколько 
раз у Беринга и на вечерах у Бенкендорфов. Этот лондонский год сыграл в ее 
жизни важную роль: в 1911 году она вышла замуж за Ивана Александровича 
Бенкендорфа, который через год был назначен секретарем русского посольства в 
Германии. Они переехали в Берлин. Жизнь обещала стать для обоих приятной и 
беззаботной, и кайзер Вильгельм, которому Мура была представлена на придворном 
балу, показался ей даже как-то «смешнее», чем Георг V, его британский 
родственник: «У Вильгельма был юмор», – сказала она однажды задумчиво, 
вспоминая этот бал в Потсдамском дворце, где она раза два протанцевала с ним.
 В Эстонии (которая тогда еще называлась Эстляндией) у Бенкендорфа были родовые 
земли. Он повез молодую жену в Петербург, потом в Ревель, полный родственников, 
титулованных и не титулованных. В Берлине его начальником был, как и в Лондоне, 
балтийский аристократ, престарелый русский посол граф Н. Д. фон дер Остен-Сакен.
 Но не прошло и двух лет, как и начальству, и секретарям пришлось покинуть 
Берлин: в августе 1914 года семья принуждена была выехать в Россию.
 Первый ребенок, мальчик, роди