|
карьера
Ганецкого в наркоминделе: одно время он был заместителем наркома.
Война не только не мешала коммерческим делам Парвуса, она шла ему на пользу.
Из Германии через Данию вывозились товары в Россию, а из России – в Германию.
Миллионы были им заработаны на угле. (Здесь, между прочим, его пути скрестились
с дорогой Г. А. Соломона.) Дания во всем этом играла первенствующую роль,
ничего нелегального не было в торговых сношениях с этой страной. Земанн в своей
книге о Парвусе [45] говорит, что торговля между Германией и Россией с августа
1915 года до июля 1916 года составляла более одиннадцати миллионов золотых
рублей (т. е. по тогдашнему золотому курсу около 22 миллионов германских марок).
Парвус, пишет Земанн, искусно мешал политику и коммерцию, восемь человек
служили в Копенгагене в Институте, десять ездили из Дании в Россию и из России
в Данию. К концу 1916 года открылись еще «институты» в Турции, Германии и
Швеции. Со Швецией, однако, не все пошло благополучно, шведское правительство
стало ловить и выселять «шпионов», русских эмигрантов, которые постепенно
бежали в Норвегию. Большевик Шляпников пишет даже о панике в связи с высылками
Бухарина, Пятакова и Коллонтай. О Парвусе же Шляпников выражается не совсем
по-русски в своих воспоминаниях: Парвус, пишет он, начал «жертвовать и
учреждать полезные предприятия».
Щедро раздавая деньги, он сам теперь жил по-царски, вокруг него кормились
организации – русские и не русские. Экспортным делом заведовал Ганецкий,
который через два года оказался помощником Чичерина в наркомате иностранных дел,
в Москве.
(Много лет спустя, в 1930-х годах, один из его двух сыновей, дипломат в Риме,
Лев, сделался одним из первых советских невозвращенцев и вместо того, чтобы
вернуться в Москву по вызову Сталина, уехал по фальшивому паспорту в США, где в
Нью-Йорке в 1960-х годах и умер. Другой сын, Евгений (Лазарь), от второго брака,
тоже советский дипломат, но в Берлине, был сослан Сталиным в концлагерь, был
возвращен в 1955 году и, по слухам, в конце 1960-х годов был еще жив.)
Дружбы Парвус заводил легко. Граф Брокдорф-Ранцау, германский посол в
Копенгагене, позже – посол в Советском Союзе, в нем души не чаял. Сепаратный
мир с Россией мог быть достигнут через революцию, и немцы это понимали. О
Парвусе уже знал канцлер Бетман-Гольвег, которого Парвус через Брокдорф-Ранцау
осведомлял о плохом состоянии вооружения в России, об ухудшающемся положении с
продовольствием и о падении духа в войсках. Но когда Парвус предложил канцлеру
начать печатать фальшивые русские деньги в Германии, чтобы уронить русский
рубль, это его предложение было отвергнуто.
Еще в 1915 году он стал германским подданным. Это обстоятельство и вся вообще
его деятельность, а также его журнал «Die Glocke» («Колокол») – потому что он
успевал и писать, и издавать политический журнал – направлены были также и
против немецких с.-д. типа Каутского, которые ничего не хотели иметь с ним
общего; его действия не находили сочувствия у Ленина и его окружения. Мысль
Парвуса о том, что германский генштаб есть покровитель пролетариата в его
борьбе с царизмом, коробила Ленина, и он старался не подпускать Парвуса и его
«Колокол» близко к себе. То, что Парвус считал себя посредником между
германскими военными и русским рабочим классом, было Ленину глубоко противно.
Орган Парвуса он считал органом ренегатов и лакеев, «помойной ямой германского
шовинизма». Все, что делал и даже думал Парвус, Ленину было известно через
Ганецкого, с ним Ленина связывали давние дружеские отношения, с ним Ленин не
порывал.
Весь 1915 год Парвус твердо обещал Брокдорф-Ранцау и за ним стоящим, что в
январе 1916 года в России вспыхнет всеобщая забастовка, вызванная его, Парвуса,
стараниями. Этого не случилось, но, к удивлению многих, вспыхнула забастовка
частичная: в Николаеве забастовали 10 000 рабочих и в Петрограде – 45 000. Это
слегка подняло Парвуса в глазах немцев, которые начали охладевать к нему после
его проекта печатания фальшивых денег. Ему в том же месяце дали миллион марок.
Он решил переехать на жительство в Копенгаген, у него там было несколько домов;
кроме того, он держал постоянную квартиру в отеле «Кайзерхоф». На библиотеку
Исследовательского института он давал в месяц 40 000 датских крон. Дела его
теперь были необычайно разнообразны: уголь, презервативы, оружие, чулки, лошади
и т. д. Глава датских профсоюзов был его другом. В эти месяцы он давал один
миллион датских крон кредита своим поставщикам.
В марте 1917 года он решил, что Временное правительство подпишет сепаратный
мир с немцами, крестьяне поделят землю и солдаты бросят оружие, и сейчас же
послал телеграмму в Петроград: «Ваша победа – наша победа!» На это приветствие
он ответа не получил.
Но это не смутило его. Он немедленно повернул в другую сторону. В Стокгольме
жил в это время Радек, и через него Парвус начал посылать деньги в Петроград,
чтобы поддержать пораженческую прессу. Часть денег Радек удерживал для будущих
посылок в австрийскую часть Польши, а Раковский брал деньги для посылки в
Румынию. Большевики, высокомерно обращавшиеся с Парвусом в 1914 году, были за
мир, и этого ему было довольно. Агенты Радека ездили в Россию и обратно. Парвус
поехал в Стокгольм и сам открыл там несколько текущих счетов.
Любопытно видеть, как люди, причастные в эту весну 1917 года к русским делам,
судили о деятельности Парвуса: германские министры считали, что он работает на
треть для Германии кайзера, на треть – для германских с.-д. и на треть для
большевистской партии; стоявшие на платформе Временного правительства
журналисты Бурцев и Алексинский громили его, а заодно и Ленина, раскрыв в
печати связь Ленина с Ганецким; швейцарские эмигранты считали, что Германия
давала транзит из Швейцарии в Скандинавские страны по первому требованию
Парвуса; все говорили о субсидиях, которые посылаются из Копенгагена «Правде».
Парвус, однако, считал, что легче подорвать русскую буржуазную революцию
анархией, чем социальной революцией, и в этом он глубочайшим образом расходился
с Лениным.
Он, видимо, без согласия Ленина (но и без изъявления протеста, т. е. при
пол
|
|