л тогдашнюю «Новую жизнь» большевиков.
 Очередная цель была достигнута, надо было думать о цели окончательной. Но 
обоих судили и сослали в Сибирь, откуда оба бежали, но не вместе, за границу и 
скоро оказались снова в Германии.
 Любопытно, каким стилем Парвус позже описал свои совместные действия с 
Троцким: «Мы были струны одной и той же арфы, на которой играла буря Революции».
 Оба тогда, летом 1907 года, жили вместе в Мюнхене. Они были гораздо более 
интересны и необходимы друг другу, чем были им все остальные с.-д., как русские,
 так и немецкие, включая, конечно, и Ленина, который в эти годы сомневался в 
том, что Россия может перешагнуть (не имея за собой опыта Европы 1848 года) 
через этап буржуазной революции в революцию социалистическую и диктатуру 
пролетариата.
 130 000 золотых немецких марок, которые были собраны Парвусом со спектаклей 
Рейнхардта, пришлись ему в этот момент очень кстати, как и деньги 
забастовочного комитета петербургского Совета, которые Парвус прикарманил. Ни 
Горький, ни большевистская фракция никогда не видели ни тех, ни других денег. 
Реакция германских с.-д. была различной: Шейдеман и Эберт до конца жизни 
оставались с Парвусом в наилучших отношениях; Либкнехт (отец) отвернулся от 
него, как и большинство членов партии; Роза Люксембург писала своему другу Яну 
Тышке (Леону Иогихесу), явно сочувствуя Парвусу, а не Горькому (однако позже, 
когда Парвус хотел увидеть ее, она его не приняла). Роза писала: «Вчера 
виделась с Карлом и его женой, рассказывали мне ужаснейшие вести о том, что тут 
теперь говорят о Парвусе. Прямо как о бездельнике и мошеннике. И это делает 
систематически Горький через своих агентов! В воскресенье у нас будет по этому 
поводу маленькая конференция у Карла, где агент Горького должен показать мне 
документы мошенничества Парвуса». И еще: «Парвус отнял у меня полдня. 
Расстались мы почти в ссоре… Я его предупредила, что он может сломать себе шею 
и скомпрометировать социализм в России. Он принял все это близко к сердцу. Ну 
ничего! Это ему полезно… У Парвуса вообще проекты путешествовать. Но он, бедный,
 в хлопотах в связи с Горьким, который их душит. Он, конечно, мне немножко 
мешает, но я хочу его все-таки сердечно принять, как всегда. У него кроме нас 
никого нет, и он в основном благородный человек. И из хорошего материала»  [43] 
.
 Горький за эти годы побывал в Америке и затем поселился в Италии. Гонорары его 
за это время выросли во много раз, и в США, где после его посещения слава его 
была велика, ему платили за брошюру 5000 долларов, а 17-е издание «Фомы 
Гордеева» в Америке дало ему возможность поселиться на Капри. Вообще, уже с 
1903– 1904 годов деньги шли к нему легко, и он легко расстался с ними, когда в 
конце 1904 года он послал через А. Богданова Ленину в Женеву 700 рублей для 
издания его газеты «Вперед». (Получив эти деньги, Ленин написал Богданову: 
«Тащите с Горького хоть понемногу».)
 Деньги Горького и деньги забастовочного комитета дали Парвусу возможность 
стать на ноги и начать разворачивать свои дела во всеевропейском масштабе. Эти 
деньги были для него спасением, потому что, пока он был в России, его 
издательство прогорело и компаньон Мархлевский, объявив себя банкротом, 
находился в бегах. Горького поведение Парвуса сначала не смутило, он решил 
прибегнуть к третейскому суду. Уже в 1905 году мы застаем И. П. Ладыжникова в 
Берлине, в переговорах с Лениным и Л. Б. Красиным (партийная кличка: Никитич), 
будущим советским наркомом и первым послом во Франции. Ленин и Красин 
уполномочивали И. П. начать издательство русских с.-д. большевиков в Берлине. 
Собственно, И. П. должен был не столько начать издательство, сколько перенести 
свое, уже существующее небольшое печатное дело, «Демос», из Женевы в Берлин и 
расширить его под новым названием.
 Издательство учреждалось для ввоза нелегальной литературы в Россию, и для 
этого следовало востребовать с Парвуса горьковский гонорар, им присвоенный. 
Денег И. П. с Парвуса, однако, не получил, а третейский суд хотя и погубил 
социалистическую репутацию Парвуса навсегда, но нисколько не помешал его 
успехам в дальнейшем. Его исключили из германской с.-д. партии, и русские 
социалисты подвергли его остракизму, но он перенес это легче, чем можно было 
предполагать. 130 000 золотых марок были у него в кармане, и он не прочь был 
начать новую жизнь. Троцкий отвернулся от него одним из последних, около 1908 
года, к этому времени ученик давно уже перестал нуждаться в учителе. Кое-как 
перебиваясь от одной спекуляции к другой, Парвус за все свои проделки был 
наконец выслан из Германии и в 1910 году уехал в Турцию, где через пять лет 
стал богатейшим человеком, дельцом, работавшим на военных поставках – главным 
образом с Германией. В 1915 году Троцкий публично отмежевался от него (в «Нашем 
слове»), прощаясь с ним как с еще живой, но для него – исторической фигурой.
 Горькому ничего не помогло: ни его официальная жалоба в ЦК русской и 
германской социал-демократических партий, ни созданная для суда над Парвусом 
«партийная комиссия» в составе русских и германских социал-демократов, ни 
вмешательство в это дело Карла Каутского, Августа Бебеля и Либкнехта-отца, ни 
то, что со стороны Горького шли в третейский суд Ильич и Никитич. Одновременно 
с задачей получить с Парвуса деньги была и вторая – «не дать в руки буржуа 
каких-либо козырей». Эта последняя задача удалась куда лучше первой: дело обеим 
сторонам, хотя и с большим трудом, удалось удержать от огласки. Только гораздо 
позже, а именно в 1930 году, Горький наконец решил нарушить молчание и в своей 
заново переделанной статье о Ленине дал краткий и не очень точный отчет о 
происшедшем двадцать семь лет тому назад. Но в этот год у Горького были причины 
раскрыть старую тайну: в 1930 году он решил уехать в Россию навсегда. После 
двух поездок туда он увидел, что самые поездки ему не под силу и надо 
переселяться окончательно. Он поехал туда еще два раза и потом сделал наконец 
тот роковой шаг, который повлиял не только на его дальнейшую жизнь, но и на 
жизнь его близких. Строки о