троем. В 1937 году он наконец собрался 
в Москву, в отпуск. Его провожали торжественно, с музыкой и флагами, как 
лагерное начальство, так и благодарные заключенные. Но он не доехал даже до 
Владивостока: его сняли с парохода в Александровске, арестовали и услали на 
Крайний север, где он был расстрелян, когда пришел его черед.
 Шмидхен дожил в Москве до глубокой старости (он может быть жив и сейчас). Он 
на всю жизнь остался жить (под фамилией Буйкиса) в том же переулке, в той же 
квартире, которая была ему дана в награду Дзержинским в 1918 году. Несмотря на 
это, о нем никто ничего не знал до начала 1960-х годов, и он считался 
советскими историками, видимо, по недоразумению, не «героем-провокатором», а 
сообщником Локкарта, о чем можно прочесть в нескольких советских публикациях и 
наиболее подробно в «Историческом архиве», кн. 4, 1962. В этой книге напечатан 
доклад некоего чекиста К. А. Петерсона, которому Дзержинским и Петерсом было 
поручено выбрать верных людей из латышей-чекистов для провоцирования «заговора 
Локкарта». Доклад был адресован Я. М. Свердлову, бывшему в то время 
председателем ВЦИКа.
 Из этого доклада ясно, что Петерсон прекрасно справился со своей задачей, он 
выбрал полковника Берзина, посоветовав ему, в свою очередь, выбрать себе 
помощника и «притвориться разочарованным в большевиках», и, так сказать, 
благословил его на дело спасения родины и революции от козней Антанты. Локкарт 
в этом докладе назван «сэром» (хотя он этим титулом был награжден много позже). 
Шмидхена решено было изобразить другом и соратником Локкарта и о нем забыть. 
Ему дали квартиру и его старую фамилию и оставили его в покое  [21] .
 700 000 рублей были якобы получены Берзиным от Рейли и переданы, как было 
условлено, целиком самому Петерсу, препроводившему их позже Дзержинскому. Сумма 
эта, между прочим, была, по совету Петерсона, истрачена в дальнейшем на 
пропаганду среди латышских стрелков, на помощь инвалидам и семьям стрелков, 
павших во время Октябрьской революции в Москве, и даже на открытие небольшой 
продуктовой лавки при латышской дивизии, где служил Берзин.
 В 1965 году Буйкис-Шмидхен, живший инкогнито в своем переулке, был 
полуофициально реабилитирован: к нему пришел советский репортер и сказал ему, 
что он, Шмидхен, национальный «герой-провокатор» и что пора о нем рассказать 
молодому советскому поколению, никогда о его скромном подвиге не слыхавшему. 
Интервью было дано. Оно не обошлось без проклятий по адресу Троцкого, который, 
как Шмидхен объяснил, «раболепствовал перед Локкартом» и заказывал для него 
«роскошные обеды». Меню обедов состояло, по словам Шмидхена, из щей с капустой 
с «жирным мясным наваром» и отбивных телячьих котлет с жареным картофелем, 
«которого было очень много», а также из «огромного торта» – этот торт позже еще 
раз окажется в нашем поле зрения.
 Шмидхен в этом интервью, между прочим, сказал, что не то Петерсон, не то 
Петерс (старик, видимо, путал две фамилии) предложил ему тогда повторить 
«подвиг Ивана Сусанина», что он и сделал. Он говорил, что Локкарт был так важен,
 что сам Ллойд-Джордж «гулял с ним по улицам, держа его локоть». Книгу мемуаров 
Локкарта (1932) Шмидхен называет не «Воспоминания британского агента», а «Буря 
над Россией» и сообщает, что жена Локкарта помогала мужу в шпионстве ценой того,
 что стала любовницей одного жившего в Москве «бедного французского профессора».
 Дело Корнилова старик Шмидхен называл «мятеж Керенского – Краснова» и путает 
даты, которые репортер не корректирует. Затем он переходит к любовным 
похождениям Рейли с актрисой МХТа Дагмарой Грамматиковой, жившей у некоей Елены 
Боюжавской. К рассказу о них он приводит список фамилий в большинстве неведомых 
личностей, видимо, всех расстрелянных; эти враги народа были: Ольга Старжевская,
 советская служащая; Елена Оттон, актриса; и Мария Фриде, сестра служащего в 
управлении военным снабжением; Александра Загряжская (жившая в Успенском 
переулке), Хвалынский, Потемкин и Солюс. Из известных людей он называет только 
двух: Александра Фриде (работавшего в группе Загряжской) и американского 
секретного агента, грека Каламатиано, жившего в квартире Елены Кожиной, он же 
Серповский, он же Джонстон. Все эти люди были в начале сентября 1918 года 
арестованы, допрошены и расстреляны («вместе с Л. А. Ивановой, Е. М. Голицыной, 
Д. А. Ишевским, П. Д. Политковским и М. В. Трестер»). А француз Вертемон, 
проживавший в квартире начальницы французской гимназии Жанны Моренс, «тоже был 
допрошен и в скором времени выслан к себе на родину».
 Все это было рассказано Шмидхеном интервьюеру; его рассказ был доведен до 
последних лет и закончен совсем уже недавней деятельностью «героя-провокатора»; 
он, оказывается, был сотрудником известного шпиона Р. Абеля, работавшего в США, 
пойманного там и приговоренного к тюремному заключению. В 1962 году Абель был 
обменен на капитана Ф. Г. Пауэрса, сбитого в конце 1961 года со своим самолетом 
У-2 над территорией СССР в районе Урала. С Абелем Шмидхен был на дружеской ноге 
(если не хвастает) и помогал ему во всем, чем мог. «Мы работали в одном отделе»,
 – скромно заключил свой рассказ Шмидхен-Буйкис.
 Но вернемся к Дзержинскому, который в разгар дела должен был передать его в 
руки Петерса. Дзержинский после убийства в июле графа Мирбаха настолько был 
подавлен, вернее – травмирован, что тогда же, 8 июля, подал в отставку, считая 
себя недостойным и дальше быть председателем ВЧК. Он считал, что недосмотрел, 
не только в смысле самого факта убийства немецкого посла, но и в том, что 
убийца, Блюмкин, левый эсер, был на службе в его учреждении. Он до 22 августа 
продолжал быть в полной нервной подавленности, когда наконец вернулся в 
должность. Петерс, заменявший его в течение шести недель, успел за это время 
познакомиться с делом Рейли и Локкарта. Совнарком водворил Дзержинского на 
старое место, и он постепенно – дел было много – стал возвращаться к своим 
обязанностям.
 Петерс узнал немедл