ки продвигаются к центру России, они считали, что, если Локкарт 
согласится дать им письмо к генералу Пуллю, они пройдут в Архангельск и сообщат 
главнокомандующему, что латышские полки в Москве и Петрограде воинственно 
настроены против большевиков и готовы взбунтоваться немедленно, если у них 
будет уверенность в помощи союзников. Латышские войска, которые будут посланы 
для защиты Москвы (и Петрограда), немедленно откроют фронт, установят контакт с 
союзной армией и поведут ее на столицу. Латыши, сказали они оба, только и ждут 
этой минуты, чтобы затем вернуться к себе в Латвию, а так как прямого пути в 
Прибалтику нет, они готовы на все, лишь бы союзники взяли Москву и покончили с 
вождями революции, чтобы им самим решать судьбу своей родины. Они, видимо, были 
озабочены, отойдет ли Латвия к Германии или ей дадут стать самостоятельной. Они 
не сразу потребовали денег, они пока требовали лишь письмо к Пуллю, или даже 
несколько писем для верности, а деньги просили для сохранности передать Рейли, 
который в это время находился в Москве.
 Локкарт не дал им ответа. Он велел им прийти на следующий день. После их ухода 
он созвал небольшое совещание: присутствовали Лавернь и Гренар (часть французов 
в это время уже жила в поезде на запасном пути одного из московских вокзалов, 
настолько они были уверены, что не сегодня – завтра они тронутся, либо через 
Сибирь, либо северным путем, к себе на родину). Присутствовал также Хикс, но не 
Поль Дюкс (позже сэр Поль Дюкс), глава британской разведки, назначенный в 
Россию после Февральской революции и остававшийся еще в России  [19] . Было 
единогласно решено дать латышам рекомендательные письма к Пуллю, где объяснить 
положение и готовность латышских полков перейти на сторону союзников. Кроме 
того, т. к. Локкарт к этому времени уничтожил шифр, который все равно не был 
тайной для ВЧК, и тем самым никаких контактов с внешним миром у него не было, 
решено было постепенно готовиться к отъезду из Москвы на север. Локкарт не 
торопился с выполнением этого второго решения, он еще не знал, как поступить с 
Мурой: выехать ей вместе с дипломатами официально было невозможно, ей бы никто 
не выдал нужных бумаг, ни ВЧК, ни наркоминдел. Выехать же на свой страх и риск, 
с возможностью быть арестованной по дороге властями, повстанцами, немцами, 
красными или белыми, было бы чистым безумием.
 На следующий день Берзин и Шмидхен, в присутствии Гренара и Рейли, получили 
рекомендательные письма и сумму денег. Рейли собирался прочно сидеть в Москве и 
держать заговорщиков под контролем.
 Но прошло несколько дней, и до Локкарта дошли сведения, что в Архангельск из 
Мурманска пришло только 1200 человек морской пехоты (Садуль называет цифру в 35 
000). Вероятно, цифра, полученная Локкартом, была более верной – его источники 
были более надежны. Он немедленно осознал, что этого совершенно недостаточно 
для похода на Москву, даже с помощью изменивших большевикам латышских полков. 
Ему стало ясно, что союзные части попадут в ловушку и из всей этой заманчивой 
затеи ничего не выйдет. Срочно было решено отказаться от всякой деятельности в 
этом направлении.
 Но Рейли так легко не сдался. Он был обуреваем жаждой деятельности, его 
бешеная энергия, его тщеславие и неукротимость помогли ему немедленно 
предложить другой план: внутреннего переворота. Не военными действиями, но 
внутрикремлевским бунтом латышской охраны предлагал он положить конец власти 
большевиков.
 Больше всего на свете он верил в подкуп и считал, что подкупленные через 
Берзина и Шмидхена латышские части под его, Рейли, командованием ворвутся во 
внутренние помещения Кремля, арестуют правительство и убьют (а может быть, он 
сам убьет) Ленина. Савинков же в это время, ожидая только знака, войдет со 
своими людьми в Москву и объявит военную диктатуру. На выработку этого плана, 
говорил Рейли, ему нужно около двух недель. Но Локкарт, внимательно выслушав 
его, категорически отказался от этого плана. Вслед за ним отказались и Лавернь, 
и Гренар, и Хикс. Но и это не смутило Рейли, он готов был единолично совершить 
переворот. Он в эти дни явно чувствовал себя последним наполеонидом. Пусть они 
уезжают все! Он один останется в России! И он бросился в Петроград, надеясь там 
найти себе союзника в капитане Кроми.
 На самом деле ни Берзин, ни Шмидхен не были главарями латышского заговора, а 
были провокаторами, нанятыми главой ВЧК Дзержинским и тщательно им обученными, 
как и что делать. Они были выбраны с осторожностью и посланы в Петроград к 
Кроми. Они вошли к нему в доверие и вернулись в Москву за новыми директивами. 
Дзержинский велел им установить контакт с Локкартом и Лавернем, добиться 
рекомендательных писем и денег (которые позже могли стать, и несомненно стали, 
уликой). Письма к Пуллю должны были помочь Берзину и Шмидхену добраться до 
Архангельска, где от них требовалось довести до сведения главнокомандующего, 
что большевистские части готовы к измене, и тем заманить Пулля в западню.
 Всего два свидания было у них с Локкартом, и Рейли, видимо, сейчас же потерял 
их след. Его информаторы не могли найти их. В здании ВЧК в конце августа 
напряжение дошло до высшей точки, события – как мы увидим – самых последних 
дней августа месяца разыгрались с такой силой, что председателю ВЧК пришлось 
срочно расстаться с «заговором Локкарта», как тогда (и до сего времени) в СССР 
называли заговор Рейли, и перепоручить все дело одному из своих двух помощников.
 Оба были латыши, один был Петерc, другой был Лацис. Дзержинский решил 
посвятить первого в тайну Хлебного переулка.
 Но что сталось с двумя «героями-провокаторами»  [20] , Берзиным и Шмидхеном 
(которого Рейли и некоторые другие знали под именем Буйкиса) ? Только через 
сорок лет стало известно, как они закончили свою жизнь и как различно 
повернулась их судьба.
 Полковник Эдуард Платонович Берзин, получив от Дзержинского награду в 10 000 
рублей, продолжал бороться с контрреволюцией, как верный слуга органов 
государственной безопасности, вплоть до 1932 года, когда он был отправлен на 
Колыму и там до 1937 года руководил Даль