для того, чтобы помочь большевикам победить Германию 
(которая есть олицетворение мировой реакции) и укрепиться на своих позициях. 
Помочь Ленину, помочь революции – это Садуль называл в своих письмах Тома «мое 
влияние на Ленина и Троцкого»: они ведут мир к вселенским переменам.
 С Лениным Садуль был знаком лично, с Троцким, как уже было сказано, он был в 
дружеских отношениях. Нарком, правда – шутя, предлагал ему в феврале ехать с 
ним в Брест-Литовск подписывать мир с Германией. Садуль об этом с энтузиазмом 
писал Тома и называл советскую мирную делегацию «диктаторами победившего 
пролетариата». Он также сообщал в Париж, что немцы стоят в двухстах километрах 
от Петрограда и медленно, но упорно двигаются к нему. «Я толкаю большевиков к 
защите Петрограда… Французская миссия поможет им защитить их столицу… Я уверяю 
их, что наша помощь задержит падение Петрограда на несколько недель».
 Дальнейшая судьба Садуля любопытна: побывав еще до приезда в Россию на 
французском фронте, он в России пошел обучать красноармейцев военному искусству 
и через несколько месяцев стал красноармейским инструктором. Он порвал всякие 
связи со своим французским начальством  [14] , и после того, как союзные 
посольства выехали из Вологды, он начал выполнять поручения Кремля в Италии и 
Германии. В 1927 году он был награжден орденом Красного Знамени. Но вернуться 
во Францию он не мог: в 1919 году его в Париже заочно судили и приговорили к 
смертной казни. После 1924 года, признания Францией Советской России и прихода 
к власти радикал-социалистов во главе с Эррио Садуль нелегально вернулся в 
Париж, где его арестовали и отдали под суд. В январе 1925 года он был условно 
освобожден и в апреле того же года был по суду оправдан.
 Получив в свое время юридическое образование, он позже вернулся к адвокатской 
практике, был с 1932 года французским корреспондентом «Известий», деятельным 
членом французской компартии и сотрудником Общества сближения Франции с СССР. 
Во время германской оккупации он был арестован немцами (он был еврей), но 
выпущен после нескольких месяцев на свободу. После войны он был выбран мэром 
городка Сен-Максим, в департаменте Вар, на юге Франции, оставался по-прежнему 
убежденным коммунистом и умер в славе и почете в 1956 году. В свое время, в 
1930-х годах, его тучную фигуру можно было часто видеть на бульваре Монпарнас, 
в тех кафе, где собирались Эренбург, Савич и их друзья, где он 
разглагольствовал перед своими восхищенными слушателями о встречах с Лениным 
(но уже не с Троцким). Он оставил по себе книгу, свои донесения в 1918 году 
министру Тома, другу Керенского и В. А. Маклакова. В этих давно изданных и 
недавно переизданных реляциях почти нет фактов, но есть упрямая, многоречивая и 
монотонная пропаганда идей, высказанных риторически, с пафосом и слезой.
 Другой наблюдатель, оставленный в Москве американским послом Дэвидом Френсисом,
 был полковник Реймонд Робинс, начальник американского Красного креста в России.
 Локкарт позже писал, что «у нас с ним не было секретов друг от друга, как, 
впрочем, и с Робертом Шервудом [главным директором Политического отдела 
военного министерства США]. Мы обменивались информацией, мы доверяли друг другу 
самые глубокие тайны».
 Робинс был человеком состоятельным, образованным, с сильной волей и ярким 
воображением. Он в первые же недели стал бывать у Ленина, обедать с Троцким, но 
не столько чтобы слушать их – он давал им советы, спорил, совершенно 
по-домашнему обращался с ними, как могут это делать только американцы. Он был 
энергичен, честолюбив и не был согласен на малые дела. Как и Садуль, как и – 
позже – Локкарт, он ездил в Вологду к своему начальству, теперь в изгнании, и в 
Вологде тоже разговаривал по-свойски, а когда ему требовалось узнать, что 
думают в Вашингтоне, он непосредственно сносился с Белым домом. Если же он 
хотел осведомиться, что, собственно, без него сейчас творится в Петрограде, то 
он телеграфировал прямо Ленину:
  «Вологда, 28 февраля 1918 г. 2 часа 45 мин. пополудни.  От полковника Робинса 
– председателю Совета народных комиссаров Ленину:
 Каково положение в Петрограде? Какие новости о германском наступлении? 
Подписан ли мир? Выехали ли английские и французские посольства? [Они выехали 1 
марта.] Когда и какой дорогой? Скажите Локкарту, в британском посольстве, что 
мы доехали».
 На что Ленин ему отвечал:
  «Получено февр. 28. 3 часа 10 мин. пополудни. 
 Перемирие еще не подписано. Положение без перемен. На остальные вопросы Вам 
ответит Петров из наркоминдела.
  Ленин». 
 Локкарт пишет о Робинсе как о талантливом, живом собеседнике, «ораторе того же 
калибра, каким был Черчилль». Разговор с ним не был диалог, это почти всегда 
был монолог; монолог Робинса, его способность находить метафоры и пользоваться 
ими была исключительно оригинальна. Еще в 1912 году он был кандидатом на 
выборах в Сенат США от штата Иллинойс. Он искал великих и умел поклоняться им. 
Одним из них был Теодор Рузвельт; Ленин разжег его воображение, и – странно 
сказать – Ленину он часто казался забавен. Ленин никогда не отказывал ему в 
приеме, и даже иногда могло казаться, что Робинс, силой своей личности, 
действует на Ленина, конечно, не меняет его мыслей и решений, но впечатляет его,
 как впечатляет он всех вокруг себя.
 Он был за немедленное признание США большевиков, но посол Френсис думал об 
этом несколько иначе. Там, в Вологде, настроения были обусловлены твердой 
непримиримостью опытного дипломата Нуланса, жаждавшего крови Ленина, 
интервенциониста и реакционера, поклонника порядка и традиций. И ни Робинс, ни 
Садуль своими доводами, что «России обратного хода нет», никого не могли 
переубедить. В Москве же и в Петрограде оставшиеся англичане, французы и 
американцы слушали их гораздо более внимательно. Впрочем, тут люди были 
совершенно другого рода, и цели их были другие: в Вологде сидели 
профессиональные дипломаты, которые давали отчет своим правительствам – 
Ллойд-Джорджу, Клемансо, Вильсону, – они много недель сидели там как на иголках,
 все еще живя в вагонах, данных им Совнаркомом, пока 14 мая не уехал