оду от 
«холодной войны» к «горячей» – стоит ли их отвергать? И каковы критерии, 
определяющие в нашей профессии «человека с чистой совестью»?

Только после столь познавательного воскресенья я понял ультимативность планов 
советского ракетостроения. Они были близки к немецкому проекту А-4: создание 
ракеты, которая могла бы поразить США с европейских баз. Полигон в Ледовитом 
океане, конечно, был для этого мал. Именно поэтому появился новый. Он 
простирается теперь от Байконура через весь азиатский континент, Тихий океан и 
уходит в район Гавайских островов. Полигон грядущих атомных возможностей.




Глава 9


Отношение советских властей поначалу казалось Веннерстрему настолько холодным и 
недоброжелательным, что вызывало у него перемежающиеся приступы злости и смеха. 
Особенно злило то, насколько все было невероятно невозможным. Впрочем, подобная 
реакция отмечалась у всех западных дипломатов. Их раздражала систематическая 
изоляция от советского общества, злило, что за многими велась слежка. Такое 
отчуждение сильно действовало нашим «гостям» на нервы, и их смех постепенно 
переходил в устойчивое негодование. «Железный занавес» становился для них 
мрачной реальностью. Неудивительно, что многие из дипломатического корпуса 
чувствовали хронический дискомфорт и постоянно жаловались друг другу.

Не было таких, кто не помышлял бы о какой-нибудь «лазейке» в этом занавесе. Не 
стал исключением и Стиг. Он часто вспоминал дни первой московской командировки 
и Сергея Ивановича. И все чаще ему стал приходить на ум неведомый старый 
знакомый. Тот самый, который, по словам Рубаченкова, должен был напомнить о 
себе.

После того, что произошло в Стокгольме (даже самому себе, в потаенных глубинах 
сознания, он ни за что не желал признать это вербовкой), Стиг ни на мгновение 
не сомневался, что человек объявится. Наверняка, кто-то следил за жизнью шведа 
в Москве, за отношениями и контактами в дипломатическом корпусе, за каждым его 
вздохом. Как только картина прояснится – тут и возникнет «старый знакомый»!

Может, это будет именно Сергей Иванович? В то время Стиг еще не знал, что он 
мертв, и почему-то все время думал о нем. Это было вполне естественно и логично,
 и в конце концов оказалось настолько нетрудно убедить себя, что перед встречей 
все сомнения исчезли. Кроме того, богатое самолюбие военного атташе и 
родовитого иностранца сводило эту встречу к рангу «малозначащей»: ничего пока 
не названо и не доказано, а он прочно защищен дипломатическим паспортом и 
всегда может порвать контакты, если захочет.

Веннерстрем жил тогда довольно далеко от центра столицы, в особняке, 
принадлежащем посольству. Дом стоял в саду и был окружен дощатым забором. 
Однажды вечером, возвращаясь домой, он собрался отпереть калитку, но был 
остановлен незнакомым мужчиной.

– Господин Веннерстрем? – окликнул тот. И без паузы продолжил: – Вам письмо. 
Позвольте передать его прямо здесь…

– Конечно. Благодарю!

«Почтальон» пересек улицу, сел в машину и исчез за ближайшим поворотом. А 
адресат едва успел рассмотреть и записать номер.

Конверт был большой, имя и адрес напечатаны на машинке. Но содержимое, не в 
пример упаковке, оказалось маленьким – крохотная, почти папиросная бумажка. И 
текст минимально возможный: дата, а под ней другая – резервная. Завершала все 
совершенно неразличимая подпись. Это была странная бумага: она с шипением 
сгорела за секунду, оставив после себя минимум серого пепла. Стиг расценил 
столь яркий эффект пиротехники как довольно прозрачный намек от людей, с 
которыми предстояло иметь дело, – господ с техническими возможностями.

Было прекрасное зимнее воскресенье с солнцем и голубым небом. Протяженные 
скверы Тверского бульвара переполняли гуляющие. В