ись перед шведским военно-воздушным атташе столь широко и 
гостеприимно! Добро пожаловать в сети, господин Веннерстрем! Милости просим в 
шпионское братство ЦРУ! Вот почему в Москве американская военно-дипломатическая 
братия с распростертыми объятиями приняла в свой круг молодого, не 
поднаторевшего еще в шпионских кознях шведа-нейтрала!

В этом свете последующий эпизод, происшедший на даче агента ЦРУ репортера Эдди 
Гилмора, становится вполне объяснимым и понятным. Полностью проявляется и роль 
бригадного генерала Рендалла – резидента ЦРУ в Москве. Что касается поведения 
Веннерстрема, оно укрепляет нас в уверенности, что он искренен в своих 
откровениях и в те далекие послевоенные годы еще только нащупывал основу своей 
будущей позиции в лабиринтах «холодной войны» – позиции непреклонности и 
бескомпромиссности по отношению к зачинщикам, столь радовавшим его поначалу 
показной открытостью и хорошо отрепетированным дружелюбием.

Итак, я снова бродил по московским улицам. Ехал в знаменитом метро, видел 
хорошо знакомые стены Кремля и луковичные купола церквей. Искал следы войны, но 
их было немного.

Слова Норденщельда по-прежнему горели в моем мозгу. Я чувствовал себя изгнанным 
из отцовского дома, преданным, обесчещенным. Я слишком хорошо помнил, как 
быстро падал мой престиж в глазах сослуживцев, помнил их сострадательные 
взгляды. Смена обстановки была благом, но депрессия сидела в сердце очень 
глубоко. И, естественно, не стало лучше, когда русские встретили меня «железным 
занавесом» и «каменными лицами». В общем, ледяное дуновение «холодной войны».

Но затем проглянул луч света: прием в американском посольстве оказался гораздо 
доброжелательней. Там были многие, кого я встречал в Стокгольме, когда они 
останавливались на пути в Москву. Уже по прибытии меня ждали их визитные 
карточки. Это привело, в свою очередь, к более тесному знакомству с англичанами 
и канадцами. И в таком разнообразном окружении я находился в течение всего 
московского периода. Визитами я обменивался в основном в рабочее время. И был 
оценен за это по заслугам.

– Продолжай в том же духе! Очень хорошо, – одобрил мои усилия коллега по 
посольству генерал-майор Курт Юлин-Даннфельдт.

Надежнее для моего положения в Москве было не становиться врагом сурового 
Рубаченкова. Я постарался, чтобы он получил ответы на свои вопросы: 
грузоподъемность и длина ВПП, которые были нормой в то время, и местоположение 
аэродрома, модернизация которого предполагалась, но решение еще не было принято.
 Я схитрил, не сообщив ничего секретного, но этого было достаточно для нужного 
Рубаченкову доклада. И успокоил свою совесть тем, что так будет лучше. Лучше 
для всех сторон.

…Я пишу эти строки серым и холодным днем 1972 года на неохраняемом хуторе Шенес 
– месте содержания преступников. И по-прежнему страдаю. Совесть моя болит и 
взывает к былому, хотя все давным-давно миновало. Взывает потому, что прошлое 
стало прелюдией к последовавшим позже событиям. И муки мои не кончаются, ведь я 
так и не могу найти убедительного объяснения и оправдания минувшим действиям…

Старт моих отношений с американцами оказался вдвойне удачным. Благодаря 
хорошему обмену информацией я стал участником целой серии бесценных событий.

Началось с того, что наш посол – Рольф Сульман – захотел поговорить со мной.

– Не поможешь ли выяснить, где расположен один населенный пункт? Он слишком мал 
и не обозначен на обычных картах.

На протянутом листке я прочел название. Что-то похожее мне уже встречалось в 
районе Северного Ледовитого океана, невдалеке от Мурманска. Высказав это 
предположение, я пообещал уточнить в географическом справочнике.

Справочник был куплен при посещении самого северного порта русских еще в 1941 
году. Редкая книжица. И нужное название там, кстати, оказалось.

Сульман одобрительно хмыкнул:

– Что ж, можешь оказать хорошую услугу итальянскому послу Бросио. Покажи, где 
находится это место. Он крайне заинтересован.

В Советском Союзе все еще было много военнопленных, хотя война закончилась пять 
лет назад. Они работали по всей стране, добровольно или нет – не всегда 
удавалось установить. Были среди них и итальянцы, посольство настойчиво 
разыскивало их, чтобы возвратить домой. Оказалось, что один пленный как раз 
находится в населенном пункте, который я помог разыскать.

У Бросио была великолепная настенная карта Советского Союза. Нельзя описать 
выражения его лица, когда я показал ему место: оно находилось в северной части 
Новой Земли, где территория СССР наиболее далеко выдвигается в Ледовитый океан. 
Очень подходящий для итальянца климат! Тем не менее, он работал там бетонщиком. 
Значит, так далеко на Севере что-то строилось? Мне показалось интересным узнать,
 что именно.

В общем, Новая Земля более или менее сознательно отложилась у меня в памяти к 
тому времени, когда однажды я получил разрешение посетить военный аэродром под 
Москвой – ничем не примечательный объек