|
л курить
отечественные папиросы, с ошеломляющей легкостью перекидывая их из одного угла
рта в другой. Кажется, складывалось так, что мне суждено было знакомиться с
вечно озабоченными русскими, и Рубаченков не был исключением. По крайней мере,
после того, как планы создания НАТО почти привели к заключительному подписанию
пакта.
– Один камуфляж, – комментировал Рубаченков, следуя инструкциям, полученным из
Москвы. – Пакт в своей основе агрессивен: просто империалисты готовят себе
позиции для нападения.
Швеция не предполагала входить в блок и вела переговоры с Норвегией и Данией о
сепаратном северном оборонительном договоре (который так и не был создан).
– Означает ли это, что Швеция пойдет на какое-нибудь секретное соглашение с
НАТО? – спрашивал он меня раз за разом.
Разумеется, такую возможность я отрицал.
Неожиданно у «моего» русского появилась новая область интересов. Он утверждал,
что прочитал в местной газете что-то о взлетно-посадочной полосе на военном
аэродроме в Уппланде – о планах ее перестройки и увеличения длины. Об этом он
доложил домой и теперь «пытал» меня.
В то время в ряде стран Европы стали переоборудовать старые и строить новые
военные аэродромы. В Москве, естественно, задались вопросом: почему? Чтобы
разрешить базирование или промежуточную посадку американских бомбардировщиков?
Чтобы эти самолеты с удлиненных ВПП могли взлетать с полной нагрузкой?
Не так уж невероятно, что Москва заинтересовалась докладом Рубаченкова. Разным
представителям за рубежом рассылались запросы с просьбой уточнить детали.
Не знаю, насколько это было важно для Москвы, но для Рубаченкова, несомненно,
важно. Он хотел показать, на что годится, и надоедал мне по любому поводу. Его
интересовало все: планируемая длина, грузоподъемность, точное местоположение.
Но ответов он не получал.
– Поскольку вы так чертовски таинственны, я вынужден думать, что есть что-то
подозрительное, – резюмировал он как-то.
– Ничего подозрительного. Всего лишь пример слишком тщательного засекречивания.
Никаких аэродромов, кроме предназначенных для базирования шведских самолетов.
В отношении моего повторного отъезда в Москву вначале все казалось ясным. Как
со шведской, так и с русской стороны. Но затем русские по какой-то причине
изменили позицию. Все застопорилось. У наших возникли сомнения: не мои ли
оживленные контакты с американцами насторожили русских?
Если бы мадам Коллонтай была на месте, она бы легко все уладила. Но ее не было.
Оставался только Рубаченков: какая-никакая, а все-таки поддержка. Способом,
который казался мне дипломатичным и хитроумным, я дал ему понять, что готов к
торгу информацией. Это случилось на званом вечере.
Вначале мы поговорили о проблеме получения визы и моего размещения в Москве.
Иван обещал содействие. Затем повисла пауза… Он зажег одну из своих вечных
папирос и смотрел прямо перед собой. Я видел его суровый профиль:
– Насчет взлетно-посадочной полосы… Мне нужно что-то для доклада домой!
Я не мог не рассмеяться.
– Ах, да! Услуга за услугу. Привычная песня, – съязвил я. Он перебросил
папиросу в другой угол рта. И озабоченно посмотрел теперь уже в совершенно ином
направлении.
– Логично поставить вопрос по-другому, – отрубил он. – Сколько может стоить для
тебя эта проклятая ВПП? Две тысячи?
Я не был особенно удивлен, зная, что другим тоже делались подобные предложения.
Следовало бы отнестись к этому спокойно и не отвечать вообще. Но моя
авиационная карьера полетела к черту, и я был в депрессии, поэтому плохое
настроение подхлестнуло мою реакцию. Я разозлился, что он выбрал жертвой
подкупа именно меня. И, черт подери, выпалил не думая:
– Да-а-а? А почему бы, например, не пять?
Он по-прежнему смотрел в сторону, не видя выражения моего лица. Ответ
последовал немедленно:
– Я должен запросить Центр.
– Незачем! Это было лишь… Именно здесь нас прервали.
Только на следующий день я припомнил, что сказал Рубаченков. Центр! Какое-то
служебное обозначение. Но прошло значительное время, прежде чем мне стало ясно,
что это такое.
Неожиданно быстро вопрос о моем отъезде в Москву разрешился. Произошло ли это
благодаря вмешательству Рубачен
|
|