ы не могли забить по 
своему усмотрению колхозную скотину и питались часто тухлым и червивым мясом 
павших от болезней овец. Сахар и мука (а значит и хлеб) – в ограниченном 
количестве.

Однажды в глухом ущелье в зарослях рябины я нарезал шесты. Как-то неожиданно 
наступили сумерки. Внезапно спиной почувствовал чей-то взгляд. Взгляд жестокого,
 безжалостного существа. От смертельного ужаса у меня на загривке шерсть 
поднялась дыбом. Дальше все произошло мгновенно, помимо воли: я оскалил зубы, 
издал звериное рычание и крепко сжимая в руке нож, развернулся, слегка присел. 
В нескольких метрах, прямо передо мной в скале чернело огромное отверстие. 
Видимо, там скрывался какой-то хищник. Не спуская глаз с этого логова, 
попятился. Добрался наконец до своего коня и ускакал прочь. С тех пор я стал 
лучше понимать суеверия диких горцев и оценил прелести цивилизованного мира.

В моей детской чабанской практике был и забавный случай, который до сих пор 
любят посмаковать односельчане: как-то под вечер, озорничая, натянул я на 
барана свой ватник и застегнул на все пуговицы. Перепуганная скотина кинулась в 
стадо, а овцы от него врассыпную. Весело! Так и умчался, бедолага, куда-то в 
темень. Через два дня заехал к нам чабан, располагавшийся в десятке километрах 
от нас. Степенно попил чайку, поговорил о том, о сем. И уже на прощание, как бы 
между прочим сказал:

– Вчера ночью проснулся от лая собак, гула и топота в кошаре, и решив, что 
напали волки, вышел с ружьем во двор. Смотрю, носится среди овец черная тень. 
Оказался баран в телогрейке! Я догадался, чьих это рук дело.

Однажды попал в сухую грозу. Набежали черные тучи. От атмосферного 
электричества аж искры с волос сыпятся! Дождя нет, а молнии бьют непрерывно 
совсем рядом. Артобстрел с бомбардировкой! Бедные овечки от каждого близкого 
разряда шарахаются в стороны и опять испуганно сбиваются в кучу. Я на 
четвереньках, старясь быть как можно ниже, убежал в низину. Хотя это мало бы 
помогло: концентрические круги с точкой посередине, следы прежних грозовых 
разрядов, я отмечал в самых невероятных местах. УФОлоги почему-то принимают их 
за следы посадок летающих тарелок.

Решив поправить наше здоровье кумысом, отец также отправлял в горы помогать 
табунщикам. Это было после того, как один родственник заразил нас туберкулезом 
и нам пришлось помотаться по больницам и санаториям. Кумыс – дело хорошее, 
однако растущему организму нужны и витамины, и полноценное питание с 
соответствующим набором белков, жиров и углеводов.

Однажды, не выдержав кумысной диеты, мы с двоюродным братом Анарбеком, ныне 
известным в Киргизии художником, сбежали. Протопав по горам около тридцати 
километров, благополучно прибыли в село. Как мы набросились на хлеб, на простые 
деревенские лепешки! Потом выяснилось, что разъяренный табунщик, пустившийся в 
погоню на лошади, не смог нас догнать. Когда я уже работал в этом колхозе 
экономистом, он любил притворно посокрушаться:

– Эх, попались бы вы мне в руки, отхлестал бы плетью и приволок обратно на 
аркане!

Могучий был человек, до шестидесяти лет запросто ломал подковы. Он до самой 
своей смерти круглый год доил кобылиц, а я, сглаживая свою прошлую вину, 
регулярно приезжал попить кумыса.

Какое счастье в конце августа спуститься с диких суровых гор в теплую, цветущую,
 сытую долину! Мама обнимает, целует, сует в руки свежее белье и с порога 
выгоняет в баню. По пути заскакиваю на огород, отщипываю капустный листок, шарю 
в огуречной грядке, срываю помидор, жадно хрумкаю морковкой, наспех обтертой об 
штаны. Затем – в парикмахерскую, сбросить патлы. Потом баня и парилка. Грязное 
белье с неисчислимым количеством насекомых не подлежит восстановлению, поэтому 
выбрасывается.




Глава 13. Опиум


До 1968 года в Таласской области Киргизии культивировали опийный мак. Наша 
семья каждый год обрабатывала 11 соток земли. Это был тяжелый ручной труд с 
ранней весны до глубокой осени. Нужно было в жару пропалывать растения мотыгой, 
по ночам по колено в воде поливать их, а зимой собирать сухие стебли, дома 
дробить маковые коробочки, чтобы извлечь оттуда семена. На семена спускали 
государственный план. Стебли шли на топливо.

Однако самый ответственный момент наступал в середине лета, когда приходила 
пора сбора опиума-сырца. Работа на плантации начиналась вечером, когда спадала 
дневная жара. Специальными трехлезвийными ножами маковые коробочки аккуратно 
надрезались. Если надрез будет слишком глубоким – молочко прольется внутрь 
коробочки. Слишком мелкий надрез тоже не годится.