еты. Однако второй прыжок – опять закрутило. Десятый прыжок – то же 
самое!

Я понял, что совершив до этого около сорока прыжков «на веревочку», я намертво 
усвоил вредную привычку через две секунды после отделения от самолета, в 
ожидании динамического удара раскрытия купола, непроизвольно концентрироваться. 
Условный рефлекс, черт его дери! В результате попадал в штопор. Ходил весь в 
синяках от подвесной системы. Но мучительнее были душевные травмы. Неужели я 
такой тупица? И вот однажды, совсем отчаявшись, перед прыжком закрыл глаза, 
расслабился. Покинув борт самолета, лег на поток, широко раскинув руки и ноги, 
начал отсчет. Через четыре секунды обратил внимание, что падаю стабильно. 
Открыл глаза. Я переборол себя! Это было неописуемое блаженство – уметь 
управлять своим телом во время свободного падения!

Мне дали более совершенный купол Т-4-4м. Сейчас понимаю, что если бы я перешел 
на ручное раскрытие не на сороковом, а начал уже где-то на пятнадцатом прыжке, 
видимо удалось бы избежать ошибок, одна из которых чуть было не стоила мне 
жизни на очередных сборах в 1976 году.

Что мне дал парашютный спорт кроме чувства «глубокого морального 
удовлетворения»?

Во-первых, собранности. Признаюсь, я никогда особенно не отличался 
аккуратностью и собранностью. Парашютизм, если и не устранил совсем, то в 
какой-то мере сгладил этот недостаток.

Инструкторы с нами особенно не церемонились. И не прощали даже малейших ошибок. 
Допустим, привязал контровку чеки прибора КАП-3 не «восьмеркой». Инструктор 
выдергивает чеку: трещит прибор, щелк! Ранец раскрывается, купол вываливается 
на землю. Все, собирай по новому. Ребята уходят в воздух а ты сопишь над 
укладкой.

Во-вторых, когда в 1982-м году в КГБ Киргизии решался вопрос кого отправить на 
учебу в школу диверсантов, мои 80 прыжков произвели впечатление на начальника 
республиканской разведки Эрика Чинетова. И он остановил свой выбор на моей 
кандидатуре. Значит и в «Вымпел» я попал благодаря парашютному спорту.




Глава 7. Экзамен по истории КПСС


На втором курсе я завалил экзамен по истории КПСС и полгода не получал 
стипендии. Произошло это следующим образом. На экономфаке общественные 
дисциплины преподавали на двух языках. Я занимался в группе с русским языком 
обучения. Во время сессии наш преподаватель заболел и экзамены принимал 
профессор киргизского потока. Поскольку моя фамилия начинается на «А», пошел 
отвечать первым. Не успел произнести нескольких фраз, как профессор прервал 
меня:

– Абдулаев, ты кто по национальности?

– Киргиз.

– Почему фамилия не киргизская?

Объясняю, что фамилию отца исказили, когда он в тридцатые годы учился в 
Ташкенте.

– Хорошо. Ты владеешь родным языком?

– Да.

– Ну и отвечай по-киргизски.

Тут я начал мычать. Извините, одно дело бытовой, разговорный язык, а тут 
специфические научные выражения. Это две большие разницы. Короче, поставил он 
мне «неуд».

Нечто подобное произошло со мной в восьмом классе, когда принимали в комсомол. 
Заседание Бюро райкома, во главе стола первый секретарь, противная тетка с 
мясистым, угристым носом. Я не смог по-киргизски рассказать Устав ВЛКСМ. Так 
что вступил в комсомол лишь в десятом классе.

Итак, остался без стипендии. Стыд-то какой! Родителям не расскажешь, да и 
финансами они помочь не могли. Например первый костюм мне сумели купить по 
окончании третьего курса на деньги, вырученные от продажи меда с небольшой 
отцовской пасеки. До того донашивал пиджаки старшего брата. Джакып – молодец. 
Он не только получал повышенную стипендию, но и подрабатывал на «скорой помощи».
 Так что полгода я выживал как мог. Хорошо, что в городе было много близких и 
дальних родственников, к которым можно было изредка забежать поесть.




Глава 8. Адыл и Абай


В общежитии в каждой комнате стояло