Токийский железнодорожный вокзал. 

Чуть ранее одного часа дня Ямамото — при ордене Священного сокровища 1-го 
класса на левой стороне груди, в белой форме, чуть позади начальника станции 
Токио — поднялся по лестнице для особо важных персон и прошел через толпу 
доброжелателей, пришедших проводить его. Тут и крупные правительственные 
чиновники, и офицеры армии — личные знакомые, и представители прессы, и женщины 
из квартала гейш Симбаси (это к ним он отправился, когда исчез допоздна в 
прошлую ночь). 

Следуя за начальником станции, направлявшимся к вагону, удобному для обозрения 
пейзажей, он отвечал пришедшим попрощаться энергичным приветствием, которое 
стало вскоре столь знаменитым. Перед входом в специальный вагон расстелен 
красный ковер, но Ямамото явно не питал пристрастия к такого рода церемониям. 
Если попросить дать оценку его характера, большинство тех, кто знал его или 
служил при нем, ответили бы без колебаний: «Этот человек не терпел помпезности».
 А Йонаи Мицумаса определил просто: «Озорной дьявол». 

Для Ямамото риск и азартные игры всегда важнее пищи или питья. «У каждого свои 
ошибки, — пишет Такаги Со- кичи, — и адмирал Ямамото не был святым. Мало кто 
имел такую страсть к риску и азартным играм, как он... Шоги, го, маджонг, 
бильярд, карты, рулетка — все подходило. На вечеринках или чем-то подобном он, 
поскольку не мог пить, компенсировал это организацией «лошадиных скачек» на 
бумаге и принуждал молодых офицеров сопровождения и женщин, обслуживающих 
чайную, делать ставки по 50 сен на исход игры». 

Ямамото не мог принимать алкоголь, но вместе с другом Хори Тейкичи часто 
посещал два-три нравившихся ему дома гейш в районах Симбаси и Цукидзи. 
Считается, что главная цель этих визитов — игра в карты или маджонг с тамошними 
женщинами. Лишь немногие из ближайших друзей Ямамото знали, что несколькими 
годами раньше эти посещения переходили границы просто «развлечений». Осталось 
неясным, ведала ли о том его жена Рейко. 

Как рассказывал один из очевидцев, побывавших на вокзале на проводах Ямамото, 
особенно мягкое выражение промелькнуло на лице адмирала, когда он увидел женщин 
из Симбаси; смущенная улыбка лучилась из глаз человека, у которого «в чертах 
лица мужественность» и «видна решительность характера». Как будто он говорил 
(его любимая присказка): «Может быть, я и Восемьдесят Сен, но, если надо, могу 
играть роль великого человека». 

Как только он вместе с адъютантом поднялся на платформу спецвагона, вокзальный 
колокол пробил отправление. Ровно час дня: «Камоме» медленно отходит от станции,
 а взгляды всех в толпе прикованы к одинокой фигуре на платформе в конце поезда.
 В морской манере он снимает фуражку и машет медленными круговыми движениями. 
На перроне выделяются — бог знает как они тут очутились — трое фанатиков из 
секты «Ничирен»: колотили в свои бумажные барабаны, пока поезд не скрылся из 
виду. 

В оставшиеся до налета на Пёрл-Харбор два года и три месяца он несколько раз 
приезжал в Токио по делам, но столица навсегда перестала быть его родным домом 
и рабочим местом. Ему 55 лет — столько же, сколько было его отцу Садайоси в 
1884 году, когда он родился. Сидя на диване в своем вагоне, с видимым 
удовольствием наблюдал он проносившиеся мимо яркие под поздним августовским 
солнцем здания Юракучо и Симбаси. 
4
«Камоме» останавливался в Иокогаме, Нумазу и Сизуоке и добрался до Нагойи уже в 
сумерках. На первых перегонах какой-то человек в штатском, очевидно агент 
военной полиции, несколько раз появлялся в вагоне, но, вероятно, сошел с поезда 
в Иокогаме; теперь ему самому приходилось иметь дело с толпами народа, на 
каждой станции ожидавшими его, чтобы приветствовать. В больших количествах в 
вагон вносили подарки: сигареты — в Иокогаме, рыбу — в Одаваре, сосиски — в 
Нумазу. В каждом случае Ямамото вставал и благодарил руководителей, дружески 
беседовал со всеми вместе и с каждым в отдельности. Но как только поезд вновь 
набирал ход и он оставался наедине с адъютантом — не тратил усилий, чтобы 
рассеять или скрыть депрессию, которая читалась у него на лице. Что-то — 
будущее ли нации, проблемы семьи или какая-то женщина — занимало его мысли; 
может быть, все понемногу. 

В тот же самый день некая женщина ехала в вагоне первого класса экспресса 
«Камоме», не привлекая ничьего внимания. Фудзита между тем пишет: «Когда мы 
отъехали от Токийского вокзала, главнокомандующий выглядел ужасно рассеянным; 
мне казалось, он чувствует себя одиноким»; но Фудзита не делает на эту женщину 
никакой ссылки. 

В Нагойе в вагон поднялись репортеры газет Осакй в надежде добиться хоть 
каких-то комментариев от Ямамото, который уже сменил форму на полотняный костюм.
 Ему задавали вопросы о недавно подписанном Пакте о ненападении между Германией 
и Советским Союзам — событие это привело к отставке кабинета Хиранумы и 
назначению новых морского министра и его заместителя — и интересовались, не 
счел ли он эти меры противоречащими японской этике.