Он мог остановить такси прямо перед зданием морского министерства и объявить 
водителю, что едет в Гин- зу, при этом показывая одну руку в перчатке. Водитель 
принимал этот жест за согласие заплатить 50 сен — весьма щедро по тем временам. 
Но, выходя из машины, вручал лишь 30 сен. Если водитель начинал возмущаться, он 
показывал левую, теперь без перчатки, руку, с тремя оставшимися пальцами, и 
объяснял: 

— Не глупи — смотри! 

Такие проделки случались, натурально, если он был не в форме. 

Другой случай: он вместе с Хори в квартале гейш; Хори страшно перепугался — 
гейша, с которой он проводил время, сообщила, что ее отец работает в Морской 
академии. Опасаясь за свою репутацию, друзья секретно расспросили нужных людей; 
оказалось, что этот отец отвечает в Морской академии за уборку туалетов. 
Ямамото обожал рассказывать подобные истории. 

Сам Ямамото не очень любил официальные вечеринки с гейшами, большие или 
маленькие, — предпочитал играть в карты в маленькой комнате на выходе из дома 
гейш, с чашкой вареного лосося чазуке (приготовленного с рисом и политого 
горячим чаем). Однажды — он был тогда капитаном — Косуга попросила его прийти и 
«попробовать чазуке в доме гейш». Он приехал, и с тех пор он и Хори всегда 
заезжали к Косуге отведать чазуке и отдать дань сиесте. 

Очень часто в его носках обнаруживались дыры; хотя он очень внимателен к своей 
внешности, его длинные трусы не всегда были нужной свежести. Женщины штопали 
ему носки и стирали нижнее белье, а он, приходя в следующий раз, забирал его 
выглаженное. Вероятно, все это стимулировало материнские инстинкты его подруг. 
5
Следующий пассаж взят из письма, которое Ямамото написал Чийоко в сентябре 1935 
года: 

«Прошлой ночью я видел сон, хотя не имею понятия, откуда он взялся. Мне снилось,
 будто мы едем с тобой по берегу в Ницце, на юге Франции. И подумал, как 
здорово, если б это произошло наяву». 

Конечно, Ницца недалеко от Монте-КарЛо. И сон, и письмо я с н о показывают, 
какие у него мысли в то время. Уходить в отставку или нет? Если уйти, то, может,
 поехать, скажем, в Монако? Его мозг часто взвешивал эти варианты, и в такие 
моменты единственное утешение — семейные картины там, в Нагаоке, и любовь Каваи 
Чийоко. 

Дни, проведенные Ямамото в Нагаоке, посвящались таким безобидным развлечениям, 
как обозревание цветущей сакуры со стороны реки, посещение праздника гроб- ницы 
Хакусан и так далее. Однажды на обратном пути в Токио он случайно вышел из 
вагона у источника Мина- ками, где встретился с Хори Тейкичи, Каваи Чийоко и 
Фурукавой Тосико. Это та самая компания, в которой он позволял себе 
расслабиться, забавляясь как школьник и играя в маджонг или цветочные карты в 
отеле до утра. 

Ямамото обожал проводить время в бане в самом конце дня. Где-то после полуночи 
отрывался от игры в маджонг и с полотенцем на руке отправлялся отмокать в ванну,
 которую к этому моменту могли перехватить администратор или служанки отеля. 

Одна из причин — нежелание показывать тем, кто хорошо его знал, нижнюю часть 
тела, изуродованную шрамами, оставленными осколками от пушки (их было более ста 
двадцати), взорвавшейся во время Русско-японской войны. «Когда бы я ни появился 
в общественной бане, люди думают, что я какой-нибудь гангстер», — говорил он. 
Хотя однажды он побывал в такой бане и ему пришлось там застрять, тратя время — 
целый час — на пустую болтовню с работниками отеля. 

Когда Чийоко стала интимной подругой Ямамото, она оказалась преданной 
любовницей в том смысле, в каком никогда не была с другими мужчинами. Кроме 
Ямамото, она имела еще и патрона — человека, сделавшего состояние на торговле 
недвижимостью; оба знали о существовании друг друга и принимали это. Она без 
стеснения пользовалась богатством патрона, и последний, со своей стороны, 
свободно делился с ней. Ямамото не мог тратить деньги столь щедро. Одна гейша, 
имея возможность наблюдать их отношения со стороны, заметила, что часто 
удивлялась, «как это Умерью могла уживаться с таким типом». Я сам слышал, как 
Фурукава Тосико вспоминала старые годы, когда говорила ныне состарившейся 
Чийоко: «Уме, ты же знала, как сделать, чтобы сердце и тело жили отдельно, 
разве нет?» А Чийоко улыбалась и кивала, вспоминая. 

Чийоко, привлекательная, умная женщина, искусная в каллиграфии, все-таки, как 
мы видели, далеко не достигала уровня высококлассных гейш квартала Симбаси. К 
тому же часть ее биографии, охватывающая период после Нагойи, вовсе не 
безоблачно чиста. Женщины ее профес- сии из чайных в квартале подозрительно 
смотрели на то, как, найдя наконец хорошего патрона, она тратила деньги на свою 
дружбу с Ямамото. У тех, кто ныне здравствует, найдется не много хороших слов в 
ее адрес, — о ней рассказывают всевозможные неприятные истории, хотя некоторые