возникла? Почему все наши крупные корабли отсиживаются на Труке? 20 октября мы 
можем отпраздновать годовщину с тех пор, как наши авианосцы последний раз 
принимали участие в боевых действиях. Воюют уже целый год исключительно одни 
эсминцы, не говоря уже о том, что их еще используют как транспорты. Почему на 
таком важнейшем театре военных действий всю тяжесть войны возложили на 
эскадренные миноносцы. А где все наши авианосцы, линкоры и крейсера? 

Такой дерзости со стороны молодого офицера не ожидал никто, хотя он выразил 
мысли, которые мучили всех нас. Адмирал Кусака мрачно молчал. Вместо него в 
напряженной тишине заговорил адмирал Самедзима: 

- Я полагаю, - не совсем уверенно сказал он, - что главнокомандующий 
Объединенным флотом адмирал Кога ведет подготовку к решительному сражению, в 
котором будут задействованы все наши крупные корабли. 

Задавший вопрос офицер пьяно засмеялся: 

- Решительное сражение? Когда оно будет, это решительное сражение? Что они даже 
сейчас смогут сделать, если уже целый год не участвовали в боях? Целый год, 
который стал для наших эсминцев целым веком. Целый год, за время которого 
противник настолько повысил свою боевую подготовку, что уже во всем превосходит 
нас! 

Видно было, что из-за большой дозы выпитого этот офицер потерял контроль над 
собой. Его приятели пытались прервать поток разоблачений, усадить пьяного на 
место или увести из клуба. Тот отбивался и продолжал орать: 

- А что сообщает Императорская Ставка в Токио? Противник истекает кровью на 
Соломоновых островах! Это мы здесь истекаем кровью, а не противник! 

Двое приятелей, наконец, схватили его и вытащили из зала. 

Этот эпизод оказал на меня какой-то странный эффект. Я тоже был сильно пьян и 
стоял пошатываясь и опираясь на длинный церемониальный меч, который мне 
торжественно вручил адмирал Самедзима. 

Я подошел к нему и сказал: 

- Адмирал, я хочу вернуть этот меч, потому что я его не заслужил. Но даже если 
я его заслужил, то что мне делать с ним на корабле? 

Все застыли от удивления от моей выходки. Первым опомнился от шока капитан 1-го 
ранга Мияцаки. Он подскочил ко мне, обнял, приговаривая: 

- Хара, ты переутомился. Пошли домой, Хара. Тебе надо отдохнуть. 

Я отпихнул его и продолжал: 

- Я хочу обменять этот меч на саке для моего экипажа. Мои моряки должны же быть 
как-то награждены. Адмирал Самедзима, купите выпивки для моих матросов. Не для 
себя прошу! 

Тут возле меня возник мой непосредственный командир контр-адмирал Иджуин. 

- Все в порядке, Хара. Я поставлю выпивку твоим морякам. Но сейчас все уже 
устали и надо расходиться. 

Я проснулся на следующее утро в ужаснейшем похмелье. 

Капитан 3-го ранга Ямагами скорбно напомнил мне о моей выходке и о том, как 
адмирал Иджуин и капитан 1-го ранга Мияцаки волокли меня, что-то ревущего, с 
банкета. Подобное поведение старшего офицера было неслыханным в Императорском 
флоте, и к мучениям от перепоя добавился стыд за свое поведение и страх от 
ожидания возможных последствий. 

Как ни странно, но за свое постыдное поведение я никак не поплатился. А когда 
слух о моей выходке распространился среди матросов, то это только добавило мне 
популярности. То, что мне все это сошло с рук, говорит, видимо, о том, что 
многие из моих начальников разделяли общее недовольство в отношении высшего 
командования. 

Главное командование в Токио приказало считать отход на Бугенвиль последним 
рубежом обороны. Но в зоне боевых действий этот приказ никому оптимизма не 
добавил. Остров Бугенвиль был по размеру раза в три больше Гуадалканала, и его 
побережье, не имеющее фактически никакой обороны, предоставляло много 
потенциальных мест для высадки противника. 

Адмирал Минейчи Кога, занявший пост главкома после гибели адмирала Ямамото в 
апреле 1943 года, вообще ничего не делал и его никто не видел. Непонятно чем 
занимался и вице-адмирал Исабуро Одзава, сменивший в ноябре 1942 года адмирала