искренне ждал списка списанных и хотел, чтобы он был побольше, а потому был 
удивлен, когда, войдя ко мне в каюту, мой старпом капитан 2-го ранга Учино 
доложил: 

- Командир, вот список. Здесь 22 курсанта и 15 больных. 

- И это все, Учино? - спросил я. - И никто из экипажа не захотел оставить 
корабль? 

- Нет, командир. Все хотят остаться и разделить судьбу друг друга. 

Я поднялся на палубу, где были построены тридцать семь человек, списанных с 
корабля. 

- Вам приказано, - объявил я, - оставить корабль немедленно. Я уверен, что все 
вы еще получите шанс сражаться за дело нашей страны. Прощайте! 

Когда я повернулся, чтобы уйти, совсем еще юный курсант выскочил из строя с 
криком: 

- Господин капитан 1-го ранга, пожалуйста, разрешите мне остаться. Я не буду 
для вас обузой. Я сделаю все, что мне прикажут. 

Другой курсант плакал навзрыд. 

- Вы нас гоните, потому что думаете, что курсанты не умеют ничего. Оставьте 
меня хотя бы чистить гальюны. 

И тут уже весь строй взорвался аналогичными просьбами. Чтобы прекратить это, я 
железным голосом объявил: 

- Есть приказ сохранить ваши жизни, жизни командиров будущего флота. Марш на 
берег! 

Вечером мы пригласили на борт крейсера трех командиров дивизионов и восемь 
командиров эсминцев на прощальную пирушку. 

Адмирал Комура, став в данном случае гостеприимном хозяином, забыв печали и 
волнения, выставил из казенных запасов огромное количество саке. Он лично 
наполнял всем бокалы, и наша пирушка быстро превратилась в пьянку, где каждый 
старался расслабиться и от души повеселиться. Мы громко хохотали над старыми, 
заезженными анекдотами, пели песни, показывали фокусы, демонстрируя незаурядную 
ловкость рук. Все это сопровождалось криками восторга и аплодисментами. Между 
тем запасы саке истощались, а пьяным никто не был. Алкоголь не брал никого. 
Веселье было какое-то неестественное. В итоге, уже где-то к 22:00 стали 
расходиться, оставив на столе 30 больших пустых бутылок из-под саке. Все были 
до противного трезвы, когда спускались по трапу на ожидавшие их шлюпки, чтобы 
разъехаться по своим кораблям. 

Когда гости уехали, капитан 2-го ранга Учино пригласил адмирала Комуру и меня в 
кают-компанию, где на свою пирушку собрались старшие офицеры корабля, которых 
было примерно двадцать человек. Мы взаимно поднимали тосты друг за друга, 
поглотив еще несколько литров саке. Мы пели флотские песни и весело смеялись с 
корабельными офицерами, которые были более подвержены алкоголю, чем старые 
морские волки - командиры эсминцев. 

Затем адмирал, Учино и я отправились в кают-компанию к младшим офицерам, где 
тоже шумела прощальная пирушка. Мы спели с ними несколько песен и обменялись 
тостами. К 23:30 все закончилось, и офицеры разошлись по каютам. Когда Комура, 
Учино и я наконец остались одни, я узнал, что они разделяют мое беспокойство по 
поводу того, как экипаж "Яхаги" поведет себя в том кровавом кошмаре, который 
ожидал нас впереди. 

Офицеры, казалось, были готовы ко всему. А матросы? Мы решили пройти по 
кубрикам. Тесные помещения, освещенные тусклым светом синих ночных ламп, были 
заполнены сотнями подвесных коек. Не было слышно ни звука, кроме похрапывания 
мирно спящих моряков. 

Буквально на цыпочках, чтобы никого не потревожить, мы поднялись обратно на 
верхнюю палубу. Учино сказал мне: 

- С матросами все в порядке. Они спят как дети с полной надеждой и уверенностью 
в вас. Они знают, что как бы не страшна была наша миссия, вы сделаете все 
возможное, чтобы позаботиться о них. 

Какое-то непонятное чувство счастья и восторга охватило меня. Огромное 
количество выпитого алкоголя начало действовать, я почувствовал головокружение, 
покачнулся и внезапно стал совершенно пьяным. Слезы потекли по моим щекам, я 
прильнул к надстройке и закричал: