- Ниппон Банзай! "Яхаги" Банзай! Ниппон Банзай! "Яхаги" Банзай! 

Это было последнее, что я запомнил из этой незабываемой ночи. Учино дотащил 
меня до каюты, где я рухнул на койку. 

На следующий день была пятница, 6 апреля, я проснулся в 06:00. Погода была 
прекрасной, когда я вышел на палубу и глубоко вдохнул освежающий морской воздух.
 

К моему удивлению, никаких следов похмелья не было. Голова была чистая и ясная. 


На всех кораблях кипела работа. С "Яхаги" еще необходимо было снять много 
совсем ненужного нам в последнем походе груза. К борту постоянно подходили 
баржи и лихтеры. 

- Доброе утро, командир, - приветствовал меня подошедший Учино. 

- Доброе утро, Учино. Прекрасный день, не правда ли? 

- Даже слишком прекрасный, командир. В 01:00 над базой пролетал "Б-29", а в 
04:00 - еще два. Противник внимательно следит за нашим соединением. 

Я молча кивнул. Это было как раз то, чего я и ожидал. Постояв на палубе 
несколько минут, глядя на берег, я спустился в каюту. День обещал быть очень 
загруженным и времени терять было нельзя. Корабль жил по обычному распорядку. 
После утренней уборки экипаж выстроился на палубе, приветствуя флаг Восходящего 
Солнца, поднятый на гафеле крейсера. 

В 10:00 пришел мой вестовой и доложил: 

- Господин капитан 1-го ранга Хара, через 15 минут на берег уходит последняя 
шлюпка. Не хотите ли вы что-нибудь отправить с ней? 

- Мне нечего отправлять, сынок, - ответил я. - Совсем нечего. 

Когда вестовой вышел, я неожиданно подумал, что надо бы отправить прощальное 
письмо своей семье. Мне так много хотелось им сказать, а время летело так 
быстро, что я поспешно написал несколько строк, которые моя жена сохранила до 
сегодняшнего дня: "За прошедшие два года Объединенный флот уменьшился до 
невероятных размеров. Я готовлюсь выйти в бой в качестве командира 
единственного оставшегося в строю крейсера "Яхаги" водоизмещением 8500 тонн. 

Со мной мой старый добрый друг контр-адмирал Кейцо Комура, вместе с которым мы 
будем сражаться в отряде надводных кораблей особого назначения. Это налагает 
большую ответственность и является огромной честью для меня быть командиром 
корабля в этом походе к Окинаве. 

Я счастлив и горд этой возможностью. Гордись мною. Прощай". 

Я запечатав письмо и бегом бросился по трапу к отходящей уже шлюпке. 

Вернувшись в каюту, я понял, что все волнения и страхи куда-то улетучились. Я 
уже не думал о нашем походе как о самоубийственной акции, а был полон решимости 
сражаться до последнего. В иллюминатор моей каюты были видны стоящие неподалеку 
эсминцы нашего отряда. Я глядел на них, вспоминая, через какой огонь и ад 
прошли эти еще уцелевшие корабли. 

"Юкикадзе" (Снежный ветер) выходил невредимым из многих ожесточенных боев. Он 
соперничал с моим "Сигуре" за прозвище "Неповреждаемого и Непотопляемого". Я 
вспомнил песню, которая была так популярна на Труке и в Рабауле: 

"Из Сасебо "Сигуре", "Юкикадзе" на Куре, 

Два бессмертных эсминца у нас. 

Под военной грозою возвращались из боя 

Без потерь-повреждений не раз!" 

Эта песня в свое время очень повышала боевое настроение моих матросов. Теперь 
"Сигуре" уже погиб, так что совершать чудеса остается одному "Юкикадзе". 

В 16:00 был дан сигнал сниматься с якоря и десять кораблей Второго флота начали 
свой знаменитый поход "в одном направлении". Впереди отряда шел "Яхаги", за ним 
три эсминца типа "Ветер" - "Исокадзе", "Хамакадзе", "Юкикадзе". За "ветрами" 
следовал "Ямато" между двух "лун" - "Фуютсуки" и "Суцутсуки". Арьергард 
составляли "Асасимо", "Касуми" и "Хатсушимо". 

Когда мы медленно следовали по проливу со скоростью 12 узлов, чтобы избежать