ая пирожные, они наивно приговаривают: «не угодно ли закуску?» Велико бы 
было разочарование публики, если бы она узнала, что закуска – это, скорее, 
селедка, нежели вафли. Стиль соблюден: орлы радуют глаз, бравый казак из 
Арагона кажется верной опорой, мадридская аристократия наслаждается экзотикой. 
«Закуска» была излюбленным местом придворной челяди. Даже королева любила 
откушать «закуску» с заварным кремом. Публика после апреля почти не 
переменилась. Вот этот франтоватый кабальеро – душа газеты «ABC». В свое время 
он написал восторженный труд о Примо де Ривере11. Может быть, вскоре ему 
придется снова приступить к лирической монографии – кто лучше его сможет 
расхвалить мужество Мауры12 или ум Лерруса?.. Пока что он не сидит без работы. 
Он толкует события. Он пишет статьи. Он составляет корреспонденции. Он ест 
«закуску». Без [17] таких республиканцев туго пришлось бы новорожденной 
республике.
      Газета монархистов называется «ABC»: ее идеи выдаются за азбучные. В 
Севилье имеется своя «ABC», причем ее редактор состоит председателем «союза 
журналистов». В Мадриде еще приходится думать о приличии, в Мадриде почти все 
газеты зовут себя «республиканскими». Другое дело в провинции. В Касересе 
социалистический муниципалитет, в Касересе три газеты, все три правые. В 
провинции газеты делятся примерно так: явно монархические, тайно монархические, 
католические иезуитов и католические просто, последние – это крайне левое крыло.

      Во всем, что касается кличек, революция торжествует. Переименовать улицы 
куда приятней, нежели отдать барскую землю батракам…
      Так переименованы тысячи улиц. Так переименовано и государство. 
Феодально-буржуазная монархия, вотчина бездарных бюрократов и роскошных 
помещиков, люков и грандов, взяточников и вешателей, английских наемников и 
либеральных говорунов, торжественно переименована в «республику трудящихся». 
Стоит ли спорить об имени?..
      Словом «республика» трудно теперь кого-либо напугать. Достоевский писал о 
Франции Мак-Магона: «республика без республиканцев». С тех пор многое 
переменилось. Республика доказала, что она не шальная девка, но дама из 
приличного общества. Русская поговорка гласит: «Было бы болото, черти найдутся».
 Я не знаю, сколько было в Испании республиканцев до 14 апреля. Теперь в них 
нет недостатка: республика налицо, следовательно, найдутся и республиканцы.
      декабрь 1931
      «Республика трудящихся»
      Смесь розового с серым нас всегда волнует. Может быть, это просто прихоть 
глаза, может быть, это подсознательное толкование так называемой «жизни». Озеро 
сейчас светло-серое, горы розовые. Этот край кажется созданным для лирики. 
Испанский язык, мужественный и жесткий, здесь явно мягчает. Здесь уже можно 
говорить о [18] любви, не пугая твердыми согласными птиц и тишину. Здесь 
девушки поют грустные и нежные рондас. Вот за теми горами – Галисия, с ее 
зеленью, омытой дождями, и с ее пастухами, склонными к поэзии. Берега озера 
тихи и безлюдны. С трудом глаз различает на склонах застенчивые хижины. В озере 
снуют рыбы, над озером кружат птицы. Так художники раннего Возрождения обычно 
представляли рай – не хватает только кудрявых овец и праведников. Всем ясно, 
что здесь люди блаженствуют. Здесь побывал Унамуно13. Он написал несколько 
строчек, полных поэтического волнения. Дорога доходит до озера: домик, яичница 
и форель из озера, книга для посетителей – нечто среднее между курортом и 
эдемом.
      Дальше нет проезжей дороги. Тропинка, осел. Две деревни: 
Сан-Мартин-де-Кастаньеда и Риваделаго. Туда никто не ездит, туда незачем ездить 
– там нечего покупать и некому продавать. Там только живописное расположение и 
проклятая нищета, но и то и другое в Испании не редкость.
      Впрочем, деревня Сан-Мартин-де-Кастаньеда может похвастаться даже 
художественными богатствами: среди жалких хижин стоят развалины монастыря. Вот 
романские колонны… Вот ниша… Вот оконце… Сто лет тому назад мудрые монахи 
оставили монастырь, они поняли, что человеку трудно прожить одной красотой, и 
они перекочевали в места менее поэтичные, но более доходные.
      Крестьянам некуда было уйти, крестьяне остались вместе с романскими 
развалинами. От монастыря сохранились не только безобидные камни, от монастыря 
сохранилось проклятие – «форо». В былые времена крестьяне платили ежегодно дань 
монастырю. Когда монахи решили переселиться, они перепродали право на дань 
какому-то вполне светскому кабальеро. Так, переезжая, продают мебель. Они 
продали «форо», то есть право ежегодно грабить крестьян. Это было в 1845 году. 
Прошло почти сто лет. Где-то далеко отсюда, в Мадриде, менялись власти и флаги. 
Была первая республика. Были либералы и консерваторы. На выборах торжествовали 
различные партии. Смельчаки кидали бомбы. Смельчаков [19] подвергали «казни 
через удавление». Король давал концессии американцам. Король ездил в 
Сан-Себастьян. Король развлекался. Потом короля свергли. Сеньор Алкала Самора14 
сидел в тюрьме. Сеньор Алкала Самора стал главой правительства. Все это было 
далеко отсюда – в Мадриде. Из Мадрида нужно сначала ехать на скором поезде до 
Медины-дель-Кампо. Потом почтовым до Саморы. Потом в автобусе до 
Пуэбло-де-Санабрии. Потом лошадьми до озера. Потом на осле, если таковой 
имеется. Далеко от Мадрида до этакой деревушки! Здесь ничего не переменилось. 
Так же серела, что ни день, вода озера и к вечеру розовели горы. Так же пели 
девушки грустные песни. Так же каждый год посылали крестьяне неведомому 
кудеснику «форо», или, говоря проще, 2500 песет.
      У крестьян мало земли, да и та не земля, но землица: чего от нее 
дождешься? В деревне триста тридцать жителей. Как во всякой испанской деревне, 
тьма-тьмущая детей: беднота здесь рожает детей с упорством завзятых фаталистов. 
Голодные дети. Вместо изб – черные дымные хл