основные силы флота.
По образцу Французской революции и русской гражданской войны Ларго учредил во 
фронтовых частях военных комиссаров. Тут не обошлось без влияния советских 
офицеров и дипломатов.
7 октября правительство санкционировало принятие предложенной коммунистами 
земельной реформы – все помещичьи земли без выкупа передавались в распоряжение 
крестьянства и батрачества. Провозглашалось равноправие обоих способов 
обработки земли – индивидуального и коллективного. Государство обещало 
крестьянам поддержку кредитами, машинами и удобрениями. Некоторые из этих 
обещаний действительно были выполнены.
«Испанский Ленин» сделал два таких шага, на которые и не думали идти Кирога или 
Хираль. Вовсе не будучи марксистом-ленинцем, настороженно относясь к советскому 
социализму, он тем не менее обменялся послами с СССР и затем обратился в Москву 
с секретной просьбой о помощи оружием и военными специалистами. Во многом на 
эту меру нерешительного и медлительного по природе Ларго толкнул гнев против 
«невмешательства».
6 октября премьер-министр после пятинедельной оппозиции согласился с 
предложением коммунистов и Коминтерна о создании из иностранных добровольцев 
«интернациональных бригад». Первоначальные его отказы объяснялись недоверием к 
коммунистам, неприязнью высокомерного кастильца Ларго к иностранному 
вмешательству и далеко шедшими требованиями сторонников интербригад.
Интернациональные бригады получали отдельное командование и право 
экстерриториальности. Их бойцы не подчинялись испанской армии и милиции и были, 
сверх того, неподсудны испанскому правосудию.
Штаб-квартирой интербригад был сделан Альбасете, находящийся в глубине Кастилии,
 а куратором интербригадовцев Ларго назначил осторожного и гибкого Мартинеса 
Баррио. Фактическим же руководителем бригад стал их генеральный комиссар – 
французский коммунист родом из Каталонии, герой морского мятежа 1919 года, 
отбывший несколько лет в каторжной тюрьме, Андре Марти. Звание этого бывшего 
корабельного писаря, ни дня не служившего в армии, было по настоянию СССР и 
французской компартии приравнено к генеральскому.
Качество же руководства войной не улучшилось. Республиканцы продолжали воевать 
беззаботно и бессистемно. Ларго и многими его приверженцами прочно владел 
«августовский оптимизм». Правительственный декрет 16 октября о создании 
регулярной армии откровенно и безнаказанно саботировали почти все организации 
Народного фронта, не заинтересованные в роспуске собственных военных отрядов. 
Да и сам премьер-министр открыто говорил, что народная милиция имеет право на 
существование. (Он даже ссылался на «Государство и революцию» Ленина.) Недаром 
в его декрете ничего не говорилось о наборе в армию, о мобилизациях и др.

«Защиту Мадрида на Тахо» Ларго и сотрудники военного министерства и генштаба 
толковали как направление против Варе-лы и Ягуэ большого количества скверно 
снабженных и дурно управляемых, а потому нестойких дружинников. Премьер и 
генерал Асенсио Торрадо запрещали строить укрепления, ибо испанцы, по их словам,
 «не привыкли прятаться от врага… Они привыкли сражаться в открытом поле и с 
открытой грудью. Такова психология испанского воина».
Неуклонное приближение неприятеля к Мадриду, падение Толедо озадачило и 
испугало многих, но не «испанского Ленина». Более того, Ларго не раз объявлял, 
что обладание столицей имеет «только нравственное значение» и что вероятное 
падение Мадрида вовсе не будет означать конца Республики. («Наша борьба 
непобедима. Ибо она – всюду и везде».)
Не предательство, как иногда полагали, было тому причиной. Ларго, Асенсио 
Торрадо и Кабрера возвели в культ антифранцузскую войну 1808 года. Тогда сила 
испанского сопротивления вопреки здравому смыслу была в недисциплинированности 
и отсутствии у испанцев единого руководящего центра. Тогда занятие Мадрида 
неприятелем всколыхнуло страну и вызвало массовые восстания. Тогда разрозненные 
отряды небритых, пьяных и почти невооруженных голодранцев-партизан, 
полууголовные вожаки которых к тому же враждовали друг с другом, проиграли 
немало боев, однако выиграли войну.
Ларго и его приверженцы были уверены, что данный сценарий может и должен быть 
повторен. О том, что условия вооруженной борьбы успели значительно измениться, 
что появились пулеметы, дальнобойная артиллерия, авиация, бронетанковые силы, 
радиосвязь и т.д., – об этом премьер Республики и его окружение не хотели и 
слушать. Странным образом они не хотели видеть и другого, еще более очевидного 
факта – с Республикой воюют не чужеземцы, как при вторжении Бонапарта, а 
соотечественники, прекрасно ориентирующиеся в местных условиях.
Перелома в военных действиях «правительству победы» создать не удалось. Пока 
Асенсио Торрадо готовил восточнее Тала-веры встречный удар, а его офицеры 
собирали сведения о неприятеле, мятежники снова рванулись вперед.

Борьба на Центральном фронте протекала с растущим преимуществом восставших. 
Республика из наступающей стороны все более превращалась в обороняющуюся. И 
оборону нельзя было назвать успешной.
Дружинники Центрального фронта в большинстве мест бежали, стоило только звену 
«тримоторес» сбросить по бомбе или авангардам Варелы и Ягуэ открыть пушечный 
или пулеметный огонь. Вдобавок у восставших появился новый козырь – Муссолини 
прислал четыре десятка вертких и быстрых итальянских танкеток «Ансальдо», 
рассчитанных на бои в горах и легко преодолевавших склоны и спуски. Они внесли 
большой вклад в победу над Эфиопией. Лязг их гусениц и рокот моторов наводил 
панику на дружинников, ранее не видевших танков. С прибытием «Ансальдо»