своему положению в политической иерархии мог добиваться для авиации ряда 
преимуществ, а штаб оперативного руководства де-юре ссылаться на свой более 
высокий ранг, сухопутные силы и их генеральный штаб оставались на практике 
важнейшим инструментом ведения войны. За исключением нападения на Данию и 
Норвегию, готовившегося и проводившегося под началом штаба оперативного 
руководства вермахта, генеральный штаб сухопутных сил был главным центром 
подготовки и оперативного осуществления всех актов фашистской агрессии»{12}. 
[14]
Изучение дневника Гальдера показывает также несостоятельность легенды 
западногерманских милитаристов о том, что генеральный штаб в годы фашизма стоял 
якобы вне политики, как внутренней, так и внешней, занимался чисто 
военно-техническими вопросами и был простым исполнителем воли Гитлера. 
В первом томе имеется много записей, свидетельствующих о том, что Гальдер и его 
аппарат активно влияли на проведение внешней политики фашистской Германии, 
выступая в ряде случаев инициаторами важных дипломатических мероприятий и даже 
перекройки карты Западной Европы (см., например, записи от 15.4, 16–18.6 1940 
года). Вместе с тем генеральный штаб через свои рычаги и связи воздействовал на 
внутреннюю политику, пропаганду и даже на кино (см. записи от 28.5.1940 года). 
Из записей Гальдера видно, насколько беспочвенна широко распространенная в ФРГ 
версия, что якобы германский генералитет в принципе отвергал агрессивные, 
авантюристические планы и замыслы Гитлера и вообще фашистского руководства. 
Разумеется, между Гитлером и генеральным штабом сухопутных войск возникали 
разногласия и порой даже очень острые. Но они касались не главного, а частных 
вопросов: сроков, деталей планов, методов проведения агрессии. Мелкое брюзжание 
генералов никогда не доходило до открытого разрыва с Гитлером и его кликой, 
пока вермахту сопутствовал успех. И разногласия обычно кончались компромиссом. 
Так, после окончания агрессии против Польши генералы встретили в штыки 
требование Гитлера начать нападение на Францию осенью 1939 года. Они считал», 
что неподготовленность вермахта к этому мероприятию и плохие метеорологические 
условия отнюдь не открывают обнадеживающих перспектив на успех. На этой почве 
между Браухичем, Гальдером и Гитлером неоднократно происходили стычки. В конце 
концов верх взяли генералы: наступление постоянно откладывалось и было в итоге 
перенесено на весну 1940 года. 
Первый том дневника Гальдера содержит большой фактический материал об агрессии 
фашистской Германии против Польши. Он проливает свет на закулисные торги Англии 
и Франции с гитлеровской кликой из-за Польши в самый канун войны и в первые ее 
дни; раскрывает неблаговидную роль западных держав, бросивших на произвол 
судьбы своего союзника, которому они накануне обещали военную помощь в случае 
немецкой агрессии. Эта позиция западных держав, положившая начало «странной 
войне» на Западном фронте, как свидетельствуют записи Гальдера, существенно 
облегчила германским милитаристам задачу разгрома Польши, В результате 
фашистская Германия смогла в более благоприятных [15] военно-стратегических 
условиях приступить к осуществлению дальнейших завоевательных планов, в том 
числе против Франции и Англии. Вместе с тем, как видно из записей Гальдера, 
захваченная польская территория рассматривалась фашистскими генштабистами уже в 
сентябре 1939 года как выгодный плацдарм для нападения на Советский Союз (стр. 
158). 
Среди множества военных вопросов, затронутых в первом томе дневника, большой 
интерес представляют особенности планирования и организационной подготовки 
военной кампании вермахта против Франции в период «странной войны» на Западном 
фронте с сентября 1939 по май 1940 года. Используя старые мюнхенские 
устремления западных держав и связанную с этим полную бездеятельность союзников 
на фронте, гитлеровское командование с величайшей тщательностью и методичностью 
готовилось к разгрому Франции, и Англии, чтобы затем повернуть вермахт против 
Советского Союза. 
После войны Гальдер создал версию, что только благодаря генеральному штабу 
стала возможной победа над Францией, а сам Гитлер якобы пытался навязать ОКХ 
старый план Шлиффена. 
«Ожесточенная борьба мнений, — писал Гальдер, — была решена связывающим 
приказом Гитлера, чтобы немецкое наступление было подготовлено и проведено по 
возможности раньше с нанесением главного удара через бельгийские провинции 
Лимбург и Брабант. Это была лишенная фантазии пародия на план Шлиффена, 
слабости которого выявила еще первая мировая война. ОКХ боролось против этого 
плана и настроилось на то, чтобы с началом действий перенести в кратчайший срок 
направление главного удара в Арденны в духе собственных планов. Но и Гитлер не 
верил в свой план. Из-за этой неуверенности он стал прислушиваться к 
нашептыванию одной высокой командной инстанции Западного фронта{13}, которая 
имела к нему личный доступ. Эта инстанция справедливо указывала на то, что во 
французской обороне на границе севернее Шарльвиля находится слабое место. Она 
предложила использовать это слабое место, чтобы охватить линию Мажино ударом в 
южном направлении и тем самым предотвратить угрозу, исходившую с этого 
направления. У Гитлера от этой идеи, представлявшей местные интересы, а потому 
отвергнутой ОКХ, запомнилось только одно: слабое место. В одном из горячих 
споров между ним и ОКХ, касавшемся недостатков первоначального плана, Гитлер 
сам выдвинул идею использовать «слабое место» для удара в западном направлении. 
Идея была не нова. [16] 
Она обсуждалась в ОКХ в связи с вопросом об оперативном контрманевре в случае 
вражеского вступления в Бельгию. Но тогда она была отвергнута Гитлером вместе с 
общим планом, который предусматривал предоставить противнику инициативу 
развязывания военных действий. Поэтому идея Гитлера была тотчас использована