стай». И сразу же достигли значительного успеха. В октябре 1940 года, к примеру,
 было потоплено 38 судов из трех разных конвоев, причем в течение всего лишь 
двух дней.

Между тем успехи, достигнутые подводными лодками, действовавшими против конвоев 
к западу от Гибралтара в октябре 1939 года, причем крайне малыми силами, 
наглядно показали, что субмарины можно с успехом использовать против конвоев. 
Во время этих первых операций был выявлен еще один важный момент, а именно: 
тактическое руководство атакой далеко не всегда может осуществляться командиром,
 находящимся в одной из подлодок в море, да это и не нужно. Чтобы все время 
оставаться на поверхности и руководить атакой на конвой, командиру группы 
приходится держаться достаточно далеко от него, чтобы не оказаться в пределах 
досягаемости авиации прикрытия. Но при этом офицер не видит конвой, не может 
наблюдать за развитием событий, то есть не имеет информации для принятия 
решений. Если же он приближается к цели, то должен соблюдать общие для всех 
меры предосторожности. И еще одно: при такой острой нехватке субмарин мы не 
могли себе позволить выделять одну из них специально для командных целей, если 
это не является решающим условием достижения успеха. Между прочим, опытных 
офицеров-подводников у нас тоже было немного, и каждый был необходим на базе, 
чтобы готовить новые лодки и команды к выходу в море.

Приняв решение о ненужности тактического командования в море, мы пришли к 
выводу, что я сам вполне могу руководить всей операцией против конвоя из штаба 
на берегу. Мои первоочередные функции заключались в следующем: передать на 
подлодки, находящиеся в море, всю информацию о противнике, которую я получал из 
разных разведывательных источников, исправлять или уточнять любую неверную или 
неточную информацию, посланную с подлодок, отдавать приказы отдельным лодкам 
или группам, координировать действия по поддержанию контакта с целью, принимать 
решение, если контакт с противником потерян. Таким образом, мое управление 
продолжалось до того момента, когда начиналась атака. В процессе атаки каждый 
командир действовал независимо, и от инициативности, упорства и решительности 
каждого зависел успех операции, к которой я их вел. Бремя сражения лежало на 
командирах и командах подлодок, им же доставались лавры победителей.

Мое понимание ситуации и способность чувствовать, как обстоят дела в далекой 
Атлантике, оказались даже большими, чем я надеялся. После каждой операции я 
имел длительные беседы с каждым капитаном, который докладывал мне о походе 
лично и максимально подробно. Эти доклады, а также специальная информация, 
сообщаемая командирами штабным работникам, так же как и записи в корабельных 
журналах, помогали создать полную и достоверную картину происходивших в море 
событий. Во время операции против конвоя сводки погоды и радиосообщения от 
участвующих в атаке подлодок позволяли командованию на берегу иметь полное 
представление о диспозиции противника и о последовательности развития событий. 
Если, как иногда случалась, картина происходящего казалась мне недостаточно 
полной, я всегда запрашивал по радио дополнительную информацию и, как правило, 
в течение получаса получал ответ. Если же ситуация требовала от меня принятия 
решения, для которого требовалось точное знание конкретных обстоятельств, я 
обычно лично разговаривал (используя шифр) с одним из командиров, которого 
предварительно уведомлял по радио о точном времени вызова. Так я получал всю 
недостающую информацию. Однако процедура такой «личной» беседы была весьма 
сложна, поэтому я прибегал к ней лишь в редких случаях.

Мы всегда заботились о том, чтобы оперативные работники штаба, руководившие 
операциями против конвоев противника, были подводниками, имевшими боевой опыт и 
лично принимавшими участие в нападениях на конвои. Ёрн и Хеслер, а также Шнее, 
длительное время работавшие в штабе командования подводного флота, были весьма 
квалифицированными специалистами в этом отношении. А в лице начальника штаба 
Годта мы имели воистину бесценного помощника, всегда спокойно и безошибочно 
оценивавшего любую ситуацию.

Таким образом, мы делали все, что было в человеческих силах, чтобы обеспечить 
единство мыслей и действий командиров подлодок в море и штабных офицеров на 
берегу.

Решению наших задач в немалой степени способствовала установка мин с подводных 
лодок.

В начале войны из-за ограничений, наложенных на действия наших субмарин, а 
также из-за их малочисленности я не считал, что наши шансы достичь успеха в 
войне против торгового судоходства высоки. Тем не менее я стремился, насколько 
это представлялось возможным, нанести ущерб противнику в его собственных 
территориальных водах, то есть в пределах трехмильной зоны, а также вблизи 
портов и пунктов зарождения грузопотоков. Для этой цели подходили два типа 
донных мин: ТМВ, содержащие 800-1000 фунтов взрывчатых веществ и используемые 
на глубине 12-15 саженей, а с начала 1940 года и ТМС, содержащие 2000 фунтов 
взрывчатки и устанавливаемые на глубине до 20 саженей. Эти мины детонировали 
при воздействии магнитного поля судна, проходящего над ним. Они были 
высокоэффективны и являлись выдающимся достижением штата инспекторов по минам и 
обороне гаваней под руководством вице-адмирала Ротера.