рассказал мне, что попал к Гитлеру как раз тогда, когда он занимался 
составлением завещания. Именно он, Шпеер, предложил фюреру назначить меня своим 
преемником. Гитлер глубоко задумался, но ничего определенного тогда не сказал. 
Из рассказа Шпеера я сделал вывод, что его предложение вполне могло впервые 
заронить в уме фюрера столь необычную идею. Но в тот день, 30 апреля, когда я в 
его присутствии в полном недоумении читал и перечитывал телеграмму, Шпеер не 
сказал мне ничего.

Я предположил, что Гитлер назначил меня потому, что хотел дать возможность 
офицеру вооруженных сил положить конец войне. То, что предположение не 
соответствует действительности, я узнал намного позже, в Нюрнберге, где впервые 
услышал полный текст завещания Гитлера – он требовал, чтобы борьба продолжалась.


Получив телеграмму, я ни на минуту не усомнился в том, что мой долг – принять 
назначение. Меня уже давно очень беспокоило, что отсутствие централизованной 
власти приведет к хаосу и бессмысленным человеческим жертвам. Но теперь я верил,
 что, действуя четко и быстро, отдавая приказы, обязательные для всех, смогу 
помочь своей стране. Конечно, я не мог не понимать, что самым страшным моментом 
в жизни любого военного является тот, когда он вынужден безоговорочно 
капитулировать. И этот момент близился. Я также осознавал, что мое имя навсегда 
останется связанным именно с этим фактом и впоследствии найдется немало 
охотников очернить мое доброе имя. Но долг требовал, чтобы я не обращал 
внимания на подобные соображения и немедленно начал действовать.

Моя политика была проста – спасти как можно больше человеческих жизней. А цель 
оставалась той же, что и все последние месяцы. Если бы я отказался принять на 
себя ответственность, это привело бы к отсутствию централизованной власти в 
стране. По всей стране прокатилась бы волна предложений немедленной частичной 
капитуляции и заявлений о намерении продолжать войну до последнего, причем 
зачастую одновременно и в одном и том же месте. Результатом станет исчезновение 
военной дисциплины, развал вооруженных сил, гражданская война и хаос. И в эту 
стихию беспорядков и действий, вызванных самыми разнообразными, но сугубо 
личными мотивами, с оружием в руках войдет противник, сметающий все на своем 
пути. Усилятся воздушные налеты, города Германии превратятся в руины – ведь в 
такой ситуации некому будет вести речь о всеобщей капитуляции, которая обяжет 
врага прекратить враждебные действия. Хаос распространится и на оккупированные 
нами страны – Голландию, Норвегию, Данию. Недовольство населения этих стран 
будет подавляться оккупационными войсками, что опять-таки приведет к 
кровопролитию. Понятно, что это не будет способствовать установлению дружеских 
взаимоотношений с этими странами в будущем.

В общем, необходимо было немедленно действовать. И прежде всего, выяснить 
намерения Гиммлера. Его поведение явно свидетельствовало о том, что он считал 
будущим полноправным главой государства себя. Таким образом, здесь заключался 
потенциальный источник опасности. Гиммлер имел в своем распоряжении войска, 
рассредоточенные по всей территории страны. У меня их не было. Как отреагирует 
Гиммлер на изменившиеся обстоятельства? Теперь на мне лежала ответственность за 
назначение министров, и о сотрудничестве между ним и мной речь не шла. Имея 
перед собой конкретные практические цели, я не мог взвалить на себя бремя 
политических интриг. Хотя в то время я еще почти ничего не знал о совершенных 
этим человеком злодеяниях, мне представлялось очевидным, что сотрудничать с ним 
нельзя. Это следовало как-то довести до его сведения. Вечером 30 апреля я 
приказал своему адъютанту позвонить Гиммлеру, с которым я расстался в Любеке 
всего несколько часов назад, и пригласить его ко мне в Плоен. Адъютанту он 
ответил категорическим отказом, но после того как к телефону подошел я и сказал,
 что его присутствие необходимо, он согласился приехать.

Гиммлер появился в полночь в сопровождении шести вооруженных эсэсовцев. Я 
предложил ему стул в своем кабинете, а сам сел за стол. На столе под бумагами у 
меня лежал пистолет со снятым предохранителем. Такое со мной было впервые в 
жизни, но я должен был принять хотя бы какие-то меры безопасности, поскольку не 
мог даже предположить, чем закончится наша встреча.

Я передал Гиммлеру телеграмму о моем назначении и попросил ее прочитать. При 
этом я не сводил глаз с моего опасного гостя. На его лице отразилось сначала 
изумление, затем откровенный испуг. Он сильно побледнел и довольно долго молчал.
 В конце концов он встал, слегка наклонил голову и проговорил: «Позвольте мне 
стать вторым человеком в вашем государстве». На что я ответил, что этот вопрос 
не подлежит обсуждению и я не нуждаюсь в его дальнейших услугах, так же как и 
его службы.

Получив такое напутствие, Гиммлер ушел. Был час ночи. Объяснение прошло без 
применения силы, что не могло не радовать. Конечно, не было никакой гарантии, 
что Гиммлер и в будущем не предпримет никаких действий против меня, но пока, во 
всяком случае, мы избежали открытого конфликта, который, несомненно, имел бы 
катастрофические последствия для Германии.

Теперь я мог продолжать. Прежде чем предпринять какие-нибудь шаги, я хотел 
получить четкое представление о военной ситуации, причем чем быстрее, тем лучше.