центром на земле. Погода не предвещала ничего хорошего, но полеты допускались. 
Приблизительно минут через тридцать после взлета Герберта резко занесло. Мы 
оказались в непроходимой гуще облаков и увидели, что Герберт устремил машину 
вниз, с каким-то загадочным выражением на лице. Он опустился, затем поднялся 
вновь и так летел несколько минут, а потом опять пошел на снижение. Ни я, ни 
Фритц никогда бы не подумали, что это наш Герберт ведет самолет, если бы 
увидели траекторию полета со стороны. Герберт был хорошим летчиком, но даже он, 
несмотря на свой опыт, ухитрился сбиться с пути и сейчас пытался разглядеть 
железнодорожную станцию или какой-нибудь другой знакомый объект в те небольшие 
пробелы, которые местами образовывались среди черных туч. Наконец, ему удалось 
обнаружить станцию, и мы понеслись вниз, спустившись до высоты, на которой 
Герберт, наконец, попытался выровнять самолет и зафиксировать его в 
определенном положении. А я уже слышал голос Фритца в своих наушниках: «Мано, 
из какого дерева тебе больше нравятся гробы?»

Вклинился Герберт: «Вы бы лучше протерли глаза, чтобы разглядеть название 
станции, паразиты, а вообще, вы не заслуживаете больше того, чтобы быть 
похороненными в картонных коробках из-под блоков с сигаретами».

Так, маневрируя, снижаясь и поднимаясь, мы приземлились в Рехлине на час позже.

Был жуткий холод, когда мы вместе с еще несколькими техниками тащили на буксире 
«Ме-163» на взлетную полосу и прикрепляли стальной кабель к буксировщику 
«Ме-110». Я промерз, и у меня стучали зубы. Несмотря на летный комбинезон, я с 
трудом сдерживал дрожь и подумал про себя, что все происходящее похоже на 
какой-то новый вид зимнего спорта. Один из работающих на аэродроме махнул 
флагом, и верный старенький «Вf-110» покатился по взлетной полосе, поднимая 
липкие куски снега, которые, попадая на стекло кабины, затрудняли видимость. 
«Ме-163» постепенно набирал скорость, оставляя после себя следы на полосе. 
Потом, оттолкнувшись, самолет пошел вверх, закружив под собой вихрем снег. 
Передо мной летел «Вf-110», в котором на заднем сиденье дико жестикулировал 
Фритц. Он закончил представление, скрестив руки над головой, а затем легонько 
ткнул пальцем в лоб. Только теперь до меня дошло, что мы прошли всего лишь в 
метре от верхушек деревьев. Его жесты значили, что он обвиняет меня в том, что 
я слишком долго держал на земле «Ме-163», и теперь мне оставалось только 
догадываться, какой выговор меня ожидает по прибытии в Бад-Цвишенан.

Тащась на буксире, я чувствовал, что мне становится все холоднее и холоднее. 
Зажав ручку между коленей, я засунул руки под мышки, чтобы хоть как-то 
согреться. Но это не сильно помогло, да и в любом случае я не мог так дальше 
лететь. «Ме-163» как следует тряхнуло, и Фритц снова зажестикулировал с заднего 
сиденья летящего впереди самолета. Да черт знает что за полет! Потом я вспомнил,
 что кто-то однажды рассказывал мне, что пение улучшает циркуляцию крови и, 
соответственно, ваше тело теплеет. Так вот, я начал петь. Но, несмотря на все 
мои старания, кровь в моих жилах будто замерла. Пальцы на ногах и руках 
сделались деревянными, и я не то что согревался, я все больше замерзал. Сейчас 
я бы отдал свой месячный паек за бутылку горячей воды. Наконец вдалеке 
показались дома Бад-Цвишенана. Я отцепил трос в шестистах метрах над полем и 
увидел, как «Вf-110» резко отошел направо, и уже потом сконцентрировался на 
посадке. Ветер как раз дул справа, и я приземлился, подкатив к дверям большого 
ангара.

Дверь в ангар, где находился личный состав, открылась, и Тони Талер устремился 
в мою сторону. Пока я пытался разогнуть окоченевшие и почти отмороженные ноги, 
он буквально принялся стягивать меня с сиденья. Сейчас Тони совсем не был похож 
на самого себя, и поэтому я безмолвно и изумленно наблюдал за его действиями.

Всем на удивление, моя посадка была чистой, хотя и произвел я ее в нескольких 
сотнях метрах от нужного места. Черт, я избавил от лишних трудов наших 
механиков, выполнив за них часть их работы, остановившись прямо у входа в ангар.
 Но Тони отчитывал меня и кричал, как обычно кричат на кошку, которая нагадила 
на ковре. Разве не были мы самыми лучшими товарищами, несмотря на две звездочки 
у него на погонах? А может, он поругался с женой и теперь был не в настроении?

– Тони, помоги мне стянуть эти проклятые ботинки. У меня ноги отваливаются! – 
сказал я, игнорируя его неистовые крики. Это было последней каплей! Теперь Тони 
воспользовался превосходством своего звания, жестким тоном велев мне не 
отвлекаться и соблюдать субординацию. Затем он наградил меня такими 
«ласкательными» эпитетами, как «студент» и, хуже того, «сосунок», и до меня 
начало доходить, что он вовсе не шутит. Я сосредоточился и с самым надменным 
выражением, какое только мог изобразить на своем лице, произнес:

– Я бы попросил выбирать выражения, капитан, так как я совершил не меньше 
посадок на «Ме-163», чем вы сами, гауптман!

Эта фраза имела такое же действие, как если бы он получил удар по зубам.

– Мы обсудим это в следующий раз! – заорал он и быстро зашагал в направлении 
административного здания.