Сибири!

После нескольких часов, проведенных в генеральском блиндаже, где предавались 
воспоминаниям, желали генералу всего наилучшего, а сам он уверял нас. что куда 
с большей' радостью остался бы с нами в котле (никто ему, разумеется, не 
поверил), после трогательного прощания, при котором фон Шверин даже немного 
прослезился, и после бессонной ночи, когда я прощался с тем кусочком родины, 
каким был для меня потерянный теперь батальон, я наутро отправился в Питомник, 
чтобы лично отдать новые приказы подразделениям обоза. Кроме того, я хотел на 
месте посмотреть, как обстоит дело с нашим имуществом.

В тот самый момент, когда я пересекаю железную дорогу у Гумрака, вижу, как мимо 
последних домов деревни в направлении Питомника проезжает длинная автоколонна. 
На машинах я вижу лотарингский крест – это отличительный знак нашей дивизии. На 
передней машине – черно-бело-красный флажок – наш дивизионный штандарт. Все 
ясно: штаб дивизии следует в дальний путь. Решаю посмотреть, кто и что 
отправляется по воздуху на родину.

На аэродроме царит лихорадочная спешка. Колонна въезжает, все быстро вылезают 
из машин, самолеты уже готовы к вылету. Посторонних на поле не допускает охрана.
 В то время как над нами разыгрывается воздушный бой и один «мессершмитт» ловко 
пытается подняться выше двух русских истребителей, двери серо-белых самолетов 
раскрываются, и вот уже первые офицеры сидят внутри. Денщики едва поспевают за 
ними. С ящиками, чемоданами и бельевыми мешками они рысцой бегут вслед. В 
самолеты грузят два мотоцикла. Пока их втаскивают наверх – а это нелегко, ибо 
вес у них солидный, – я успеваю переговорить со штабным писарем, в глазах 
которого светится радость нежданного спасения. Он настолько опьянен этой 
радостью, что готов дать самые подробные ответы на все вопросы. Генерал хочет 
сразу же после приземления – предположительно в Новочеркасске – как можно 
скорее двинуться дальше на запад, согласно приказу разумеется. Автомашину, к 
сожалению, в такой небольшой самолет не втащишь, вот и везем два мотоцикла, оба 
заправлены до самого верха.

Правильно. Раз нас уже списали, зачем оставлять нам бензин? Важно, чтобы у 
этого господина со старинной солдатской фамилией было на чем побыстрее 
смотаться подальше в тыл, пусть даже транспорт такой неказистый. К тому же это 
производит такое преотличное впечатление: генерал на мотоцикле – совсем по 
полевому уставу, сразу видно, откуда он прибыл, что немало понюхал пороха! Тут 
сразу пахнет «героем Сталинграда».

В самолет сажают и двух русских военнопленных. Это необходимо, хотя в первый 
момент кажется непонятным. Но ведь для двух мотоциклов нужны два слесаря по 
моторам. Никто отрицать не станет? А отъезд так внезапен, где тут найти время 
отыскать двух солдат в саперном батальоне и взять их с собой?

Только двух человек из штаба я не вижу здесь: обоих дивизионных священников{34}.
 Одному из них я хотел передать письмо домой. Всего несколько строк, написанных 
в страшной спешке. «Патер, патер? – писарь напрягает память. – Ахда, обоих 
священников оставляют здесь! Ведь каждому из них уже за семьдесят, а места в 
самолете не хватает даже для самого необходимого багажа. Ах, господин генерал 
особенно сожалеет об этом, ведь он так уважает церковь. Но приходится выбирать: 
патер, мотоциклы или слесари – что важнее? Здесь все решает война, то, что 
нужно для нее. А без священника как-нибудь обойтись можно, как ни тяжело, Это 
может понять каждый, даже набожный человек»

А в этих ящиках что? Гм, продукты. Надо же о себе позаботиться. Правда, полет 
длится всего два часа, можно было бы и без еды обойтись, да кто знает, как там 
будет внизу, после приземления? Надо себя обеспечить. Вчера каждому отлетающему 
выдали по десять банок мясных консервов и по буханке хлеба, наконец-то снова 
набили себе пузо. А остатки? Конечно, с собой. А что же с ними еще делать? 
Войскам оставить? Или раненым отдать? Какой смысл, на всех так и так не хватит, 
только многие себя обиженными почувствуют. Нет, со штабом дивизии все в порядке,
 он о своих людях заботится!

Да, это верно. Каждый думает только о себе, рука руку моет. Интендантский 
чиновник заботится о хорошем питании господина генерала, не забыл захватить для 
него даже сигары, за это его и самого берут. Начальник отдела «чего прикажете» 
все делает сам, по возможности не обременяя господина генерала всякими мелочами,
 за это его и берут. Генерал приказывает выдать особый паек шоколада для 
«мозгового треста» своего штаба, зато у него самого будет меньше работы и 
больше времени, чтобы решить наконец вопрос: может ли человек стать офицером, 
если его отец крестьянин?

Облака собираются в кучку: небо тоже как-никак понимает, что господину генералу 
надо лететь из котла, Нужно укрыть вылетевшие самолеты от взглядов русских. 
Драгоценный груз в полной целости и сохранности выгрузят где-нибудь позади, где 
опасность не так велика. А впереди всех гордо будет шагать полководец, который 
выбрался из самого тяжелого угла Сталинграда – завода «Красный Октябрь».

На широком летном поле видны засыпанные свежим снегом блиндажи; они напоминают