установил бы на мосту индуктивную подрывную машинку, она сразу сработала бы, и 
дело стало ясным.

– Вот именно, господин капитан. Так мы и полагали. Разумеется, мост надо было 
удерживать возможно дольше. Он бы здорово пригодился нам для прорыва.

– Но скажите, что это за прорыв? Кто будет прорываться? Все? Когда? Известно ли 
вам что-нибудь? Все говорят о предстоящем выходе из окружения. Собственно, 
потому я и приехал к вам.

– Прорываться будет вся армия, до последнего солдата. Ввиду нехватки горючего 
приказано брать с собой только самую необходимую технику и оружие. Неисправные 
машины и оружие взрывать на месте, излишние боеприпасы тоже. Всю писанину, 
секретные документы и прочее сжечь.

– Приказ об этом отдан?

– Уже давно.

– Как же могло случиться, что до меня он не дошел?

– Дело вашей дивизии. Дата построения в колонну еще не назначена. Но ждать 
осталось недолго.

Теперь меня уже не удивляет виденное по дороге. Рассказываю Фрикке о взрывах и 
пожарах.

– Нет, господин капитан, – отвечает он, – во всем этом есть своя система. 
Командирам оставлено право самим решать, что им брать с собой. Представляю себе,
 что многим дивизиям трудно взять даже самое необходимое. Ведь нехватка 
горючего огромна. В таких случаях не остается ничего другого, как уничтожить 
новое обмундирование, вполне пригодное оружие и автомашины на ходу. Как ни 
печально.

Фрикке говорит об огромном маршруте выхода из окружения. Триста восемьдесят – 
четыреста двадцать километров, не меньше. В качестве цели называется Ростов. 
Дальнейшие приказы о боевых порядках поступят позднее.

– Словом, пока все это предварительный приказ. Командование группы армий 
утвердило представленный армией план выхода из окружения, но окончательное 
решение еще предстоит. В то время как командиры корпусов, особенно Зейдлиц и 
Хубе, настаивают на его скорейшем принятии, Паулюс ждет радиограммы из ОКХ.

Времени терять нельзя. Надо скорее ехать. Каждую минуту приказ может поступить 
и в мой блиндаж, а в батальоне ни о чем и не подозревают. Быстро прощаюсь, 
чтобы немедленно отправиться в штаб дивизии.

На улице сталкиваюсь с обер-лейтенантом Лангенкампом – начальником радиосвязи 
51-го корпуса. Он так же спешит, как и я. Но все же обмениваемся несколькими 
словами. Интересные новости слышу я от него.

Сегодня утром Зейдлиц, командир его корпуса, созвал совещание своих 1-х 
офицеров штабов и сказал им вот что: «Мы стоим перед лицом величайшего 
поражения, которое когда-либо переживала Германия; нам осталось только одно: 
Канны или Брезины{28}».

Предложение Зейдлица немедленно прорываться было встречено по-разному. 
Результатом явилась открытая и скрытая критика как его плана, так и самого 
командира корпуса. Когда офицеры выходили из блиндажа, Лангенкамп собственными 
ушами слышал, как некоторые офицеры возмущались: «Старая перечница, ему пора в 
отставку». После совещания Лангенкампа вызвали к Зейдлицу. Генерал приказал 
немедленно, несмотря на запрет, установить радиоперехват всех переговоров штаба 
армий с ОКХ и командованием группы армий и тотчас же докладывать их ему. 
Ответственность, сказал генерал, он берет на себя.

Лангенкамп протягивает мне руку: у него так же мало времени, как и у меня. 
Прощаясь, говорит:

– Бегаю от одного к другому, чтобы достать шифры. Никто не хочет помочь. 
Авиационный офицер связи – моя последняя надежда.


* * *

Разгуляевка забита машинами. У 1-го офицера штаба собрались командиры всех 
частей дивизии.

– Ага, хорошо, что вы явились, связь с вами прервана, связаться не смог.

Я прибыл как раз вовремя, чтобы принять участие в совещании. Речь идет о