* * *

Под вечер меня вызывают к командиру дивизии. Он очень серьезен и внимательно 
слушает мои слова. Кивает, соглашаясь, признает, понимает. Вот он наклонился к 
лежащей перед ним карте обстановки с синими и красными линиями и тактическими 
знаками. Обычно он старается производить впечатление моложавого, подтянутого 
генерала, но сегодня выглядит постаревшим лет на десять. Суровые факты, кажется,
 подавили его. Голос у него усталый, глухой, губы пересохшие, говорит как-то 
неуверенно, то и дело хватается за стакан с водой. Причем непонятно, почему он 
такой: то ли потому, что русские ему сегодня наложили, или еще потому, что 
вдобавок распекло недовольное начальство. Но сегодня он кто угодно, только не 
генерал, во всяком случае не такой, каким я представляю себе генерала. Он 
просто человек в генеральском мундире, который сам по себе обязывает его к 
особым действиям и невозмутимому спокойствию. Он просто колесико машины, просто 
передатчик приказов, а вовсе не командир, который умеет преодолевать трудности 
и может указать путь. И уж конечно, он не светлый ум. Многое хотел бы я сегодня 
узнать от него. В ответ – пожимание плечами, нерешительность, беспочвенные 
обещания. Единственное, что я извлекаю из этого разговора:

– Командир корпуса одобрил ваше предложение насчет цеха № 4. В ближайшее время 
подготовка к операции усилится. Нет только войск.

Я рад, что уже вышел от генерала. В лицо мне ударяет свежий ветер. Вдруг рядом 
со мной останавливается маленький «фольксваген». Из машины в шинели водителя, в 
старой фуражке выходит генерал с резкими чертами лица. Это Штреккер, командир 
11-го армейского корпуса. Два с половиной года он был моим командиром дивизии. 
Его считают типичным пруссаком, но он им не является: нет у него шор и маловато 
официально-безличной холодности.

Тот факт, что мы начали дифференцировать своих начальников, уже сам по себе 
значит много. Жаль, что не делали этого раньше. Это стало мне ясно несколько 
дней назад. Находясь в блиндаже на командном пункте 305-й пехотной дивизии, я 
стал свидетелем небольшого разговора, который заставил бы побледнеть моих 
преподавателей в военном училище. Речь зашла о пруссачестве.

Завел беседу один капитан из запаса, по своей гражданской профессии, верно, 
историк. Это было видно по его обширным и весьма детальным знаниям истории. 
Говорили о возникновении Пруссии, о ее исторических истоках, о 
рыцарях-разбойниках и марке Бранденбург с ее «жалкой песчаной почвой», о борьбе 
Тевтонского ордена. В результате возникло государство, которое всегда было 
нищим и голодным. Зато народу еще со времен первых прусских королей вбивали в 
голову, что он нечто особенное, а непритязательность в жизни – главная 
добродетель. И тут этот седовласый человек с погонами капитана указал на 
последствия такого развития – высокомерие и ненасытная алчность властителей 
Пруссии. Он процитировал Фонтане{21}, который еще в конце прошлого века назвал 
пруссаков народом морских разбойников, которые предпринимают свои пиратские 
набеги на суше. Возник такой горячий спор, какого мне еще не приходилось видеть 
в офицерском кругу. Слава богу, поблизости не оказалось ни одного 
«двухсотпроцентного», а то бы разговор мог плохо кончиться для его участников. 
Ведь под конец все четверо офицеров сошлись на том, что такого рода 
пруссачество играет роль крестного отца и у нас. Штреккер узнал меня:

– Рад видеть вас снова. Как поживаете?

– Покорнейше благодарю, господин генерал, на здоровье не жалуюсь. Остальное 
хуже. Нам здесь приходится очень тяжело.

– Представляю. Мне тоже не лучше. Русские перед нашим фронтом все время 
усиливаются в большой излучине Дона. А подкреплений не получаем. Виноваты 
авианаблюдатели. Они не дают мне никаких данных о русских. Эти типы 
категорически утверждают, что движение транспорта за линиями противника 
незначительно. А при наземном наблюдении даже и невооруженным глазом можно 
увидеть скопление войск противника. И у вас тоже так?

– Нет, господин генерал. Неразбериха в городе не позволяет нам установить 
изменение в соотношении сил. Приходится пользоваться только показаниями пленных.
 А они не сообщили нам до сих пор ничего нового.

– Хотелось бы ошибаться, но чувствую: предстоят тяжелые дни. Будем, однако, 
готовы к тому, что в большой излучине Дона перед нами находится немало новых 
русских дивизий. Летчики это оспаривают. Но им просто охота без помех 
отправиться на Юг. А им это обещали, если у нас на фронте все будет спокойно. 
Как ваш батальон, ваши офицеры?

– Огромные потери, господин генерал. Из офицеров при мне только Фидлер, Франц и 
Бергер. Фирэк в отпуске.

– Передайте мой привет. Будьте довольны, что сохранили хоть несколько наших 
стариков! От новых офицеров толку мало. Звезды и погоны сами по себе людей 
офицерами не делают, заменить школы, опыта и зрелости не могут. Ну, я спешу.