вот что! Слишком уж быстро его сделали генералом, а нам отдувайся!


* * *

Утро следующего дня. Солнце с трудом пробивается сквозь белесые облака. Моя 
машина мчится по степной дороге вдоль Татарского вала, мимо дивизионного 
медпункта, парка средств тяги нашего артполка. Лица у встречных солдат блеклые, 
изможденные, глаза потухшие. Последние недели не прошли для них бесследно. 
Многих не узнали бы даже родители и жены. Там, в Германии, верно, все еще живут 
старыми представлениями. Там думают, что их сыновья и мужья – свеженькие, с 
горящими глазами и уверенностью в победе – так и рвутся вперед.

Машина останавливается Я у цели. Перед домиком с соломенной крышей 
черно-бело-красная полосатая будка. Часовой берет винтовку «на караул», да так 
лихо, что любой лейтенант, обучающий рекрутов, остался бы доволен. Так оно и 
положено, ибо здесь живет не кто-нибудь, а германский генерал, воспитанный в 
духе старых военных традиций. Что делается на передовой, что происходит с 
дивизией – наплевать, главное, чтобы часовой свое дело знал! Вхожу. Навстречу 
адъютант.

– Прошу раздеться! Вон там сапожная щетка. Господин генерал придирчив.

Снимаю шинель и следую за докладывающим адъютантом. Отдаю честь.

Мой дивизионный командир поднимается от письменного стола, заваленного картами 
и письмами. Фигура у него крупная, напоминающая Гинденбурга. Он благосклонно, 
почти отечески протягивает мне руку. На лице, говорящем о большой 
самодисциплине, появляется подобие строго отмеренной улыбки. Указывает мне на 
кресло, усаживается на свое место. Брюки его с темно-красными, кровавыми 
лампасами натягиваются до предела. Как офицер старой закваски, он независимо от 
преходящей моды носит узкие обтягивающие брюки – такие, верно, нашивал его 
предок на балах Фридриха II. Пока я закуриваю предложенную сигарету, на столе 
расстилают большой план города. Генерал извлекает из правого нагрудного кармана 
мундира монокль на черном шелковом шнуре, вставляет в глаз. Потом снова смотрит 
на меня оценивающим взглядом и откидывается назад.

– Ну, что поделывает ваш батальон?

– Полностью введен в действие, господин генерал. Опорные пункты перед цехом № 4 
и в цехе № 7, закладка минного поля между зданием заводоуправления и цехом № 4, 
укрепление позиций на дороге, разминирование участка у железнодорожной насыпи и 
минирование канализационных колодцев. Вчера опять четыре убитых и десять 
раненых. Срочно нуждаюсь в пополнении. В траншеях на переднем крае всего 90 
человек.

Вынимаю из планшета план расположения сил батальона и кладу на стол.

– Оставьте. На пополнение пока не рассчитывайте.

– Но нас срочно необходимо отвести на отдых.

– Об этом нечего и думать.

– Господин генерал, уже ноябрь. Позвольте заметить: пора подумать о прочной 
зимней позиции.

– Об этом я знаю не хуже вас. Наша зимняя позиция ясна – это линия Волги. 
Значит, мы должны взять Сталинград! Для этого нам необходимо овладеть цехом № 4.
 Цех № 4 в наших руках – и битва за Сталинград уже в прошлом!

– Это ясно и мне, господин генерал. Но где взять силы, чтобы сокрушить этот 
оплот?

– Вот затем я вас и вызвал. Вы ведь слышали вчера речь фюрера? В ней ясно 
сказаны две вещи. Первое – это цель: Сталинград. Второе – метод: мелкие 
штурмовые группы. А кто у нас специалисты по штурмовым операциям и ближнему 
бою? Саперы!

– Яволь, господин генерал. Но откуда мы получим свежие саперные батальоны?

– Никто и не говорит о свежих силах. Это сделаете вы!

– С моим батальоном? Господин генерал, это исключено. Мой батальон слишком слаб.


– Вы даже еще и не знаете, как вы сильны. Подчиняю вам полк хорватов, второй 
саперный батальон, все пехотные орудия дивизии и зенитную батарею. Кроме того, 
вас поддержит огнем весь наш артиллерийский полк.