медленно. А чего вы, собственно, ожидали? Что мы отправим вас в дом отдыха? 
Будем кормить ветчиной и поить вином? Нет, господа, вы у нас не в гостях, мы 
вас к себе не звали, на Волгу не приглашали! И тем не менее все-таки будем 
обращаться с вами прилично, а после войны вернетесь на родину.

– Ну, это мы еще увидим. Но для начала нам нужны не пассажирские вагоны, а 
лучшая еда и санитарные условия.

– Ничего другого предложить вам не можем. Здесь все разрушено и опустошено вами 
же самими. Для регулярного обеспечения продовольствием девяноста тысяч пленных 
не хватает транспорта. Кроме того, мы опасаемся возникновения эпидемий, как 
только потеплеет. Поэтому наше правительство хочет, чтобы вы как можно скорее 
покинули этот район. Начнем с генералов и старших офицеров. Пройдете вошебойку, 
а потом отправитесь на вокзал.


* * *

Первый раз нам показали в зеркале наше недавнее прошлое, наши собственные дела 
и их последствия. И поэтому адресованные нам слова постепенно возымели свое 
действие. Но в данный момент мы не способны пережить ничего, кроме ужаса.

Через полчаса все мы сидим на своих нарах в чем мать родила. Наше барахло 
связали в узлы и унесли в дезинсекционную камеру. Оттуда наша одежда должна 
вернуться без насекомых. Насчет действительной цели нашей поездки высказываются 
самые разнообразные предположения. В пассажирские вагоны не верит никто.

Уже раздается команда «Выходи!", а мы еще только получаем жалкие отрепья. 
Поспешно натягиваем их на свои отощавшие тела. Но некоторых предметов одежды не 
хватает. Очевидно, военнопленные, обслуживающие баню и вошебойку, кое-что 
оставили себе „на память“. Так и получается, что полковник выходит в одних 
носках, а майор – в исподнем. A, все равно, до вокзала только два километра.

Двигаемся в темпе похоронной процессии. Ноги не слушаются. Теперь мы и сами 
замечаем, что только-только спрыгнули с лопаты могильщика. Поэтому нам 
понадобился битый час, пока мы добрались до путей, где стоит наш состав. Нас 
ведут мимо товарных вагонов, мимо общих вагонов. Стой! Да, действительно, перед 
нами купированные вагоны, настоящие купированные вагоны! Глазам своим не верим. 
Советский полковник сдержал свое слово!

Распределение по вагонам происходит быстро. Через пять минут мы уже сидим в 
своем купе, полки заправлены белоснежным бельем. Смотрим друг на друга, никто 
не решается лечь на него в своих грязных брюках. Но растерянность быстро 
проходит. Подтягиваюсь на руках на верхнюю полку и уже хочу устроиться 
поудобнее, как слышу молодой женский голос:

– Добрый вечер, господа, вы уже получали сегодня сигареты?

От неожиданности резко поворачиваюсь и чуть не падаю вниз. Внизу стоит, 
улыбаясь, сияющая чистотой девушка в белом переднике и с подносом в руке. На 
подносе – пачки сигарет. Когда пленных спрашивают, получили ли они что-нибудь, 
они, конечно, отвечают: нет. Но на этот раз оно действительно так. Сигарет нам 
в Красноармейске не давали. А теперь каждый получает по целой пачке! И даже 
спички.

Шинели и шапки висят на крючке. Лежу на верхней полке и затягиваюсь пряной 
сигаретой. После многих недель без курева перед глазами у меня плывут круги; 
лампа, полки, окно приобретают расплывчатые очертания, и я уже плохо соображаю, 
кто я и где я, правда это или сон. А может быть, все это уже на том свете и я 
давно истлел в массовой могиле? Или в последний момент ум мой помутился? 
Неужели после этой мясорубки я в пассажирском вагоне еду через Сталинград в 
купе с белоснежным бельем, с сигаретой в руке, небрежно расстегнув старый 
мундир, и со мной дружелюбно разговаривает русская девушка? Нет, это 
непостижимо, это невероятно, это не может быть правдой! Прикусываю себе язык, 
чтобы почувствовать боль и ощутить, что все это происходит наяву, так, как я 
вижу и слышу. Нет, я не мертв и не сошел с ума, но я и не мирный турист, 
который едет в Москву по путевке бюро путешествий. Я только военнопленный, с 
которым обращаются неожиданно хорошо.

В этот вечер я и мои соседи по купе не перестаем удивляться. Нас обеспечивают 
хлебом и салом, мясом, колбасой, рыбой, сахаром, дают ложки и вилки. И каждому 
даже выдают по куску туалетного мыла. Просто не знаем, куда положить эти 
богатства.

Нельзя отрицать, настроение наше поднялось. Еще несколько часов назад мы сидели 
на своих деревянных нарах, размышляли и фантазировали, что с нами будет, и 
ждали очередного ломтя хлеба. Не удивительно, что барометр наш тогда не 
указывал на «переменно». Никто не мог сказать, что принесет нам будущее. Правда,
 и теперь еще никто не может сказать нам этого, но исчезло чувство скованности, 
чувство, что на тебя в любой ситуации смотрят только как на врага, как на