В то время как бесконечные колонны пленных тащатся из последних сил по 
заснеженной степи, в то время как десятки тысяч раненых, не способных двигаться,
 ждут спасения в холодных ямах подвалов, в то время как свыше 100 тысяч 
погибших солдат лежат в развалинах непохороненные, одеревеневшие, засыпанные 
снегом, а рядом валяется винтовка с пустым магазином, родина с тревогой, с 
замиранием сердца прильнула к репродукторам. Она полна страха за отцов, мужей и 
сыновей. 3 февраля все флаги в Германии приспущены. Диктор читает сообщение 
верховного командования вермахта:

«Сражение в Сталинграде закончено. До последнего вздоха верная своей присяге, 
6-я армия под образцовым командованием генерал-фельдмаршала Паулю-са пала перед 
лицом превосходящих сил врага и неблагоприятных обстоятельств. Под флагом со 
свастикой, укрепленным на самой высокой руине Сталинграда, свершился последний 
бой. Генералы, офицеры, унтер-офицеры и рядовые сражались плечом к плечу до 
последнего патрона. Они умирали, чтобы жила Германия. Их пример сохранится на 
вечные времена».

Так гласит сообщение верховного командования вермахта. Ему внимает весь 
немецкий народ. Многие верят ему, потому что руководство германской империи 
умеет выдавать военные катастрофы за успехи и класть пластырь героизма на 
кровоточащие раны, потому что никто в Германии не знает, какая трагедия 
действительно разыгралась к востоку от донских степей.

Да, с развалин и уцелевших фасадов домов, из пустых глазниц окон свешивались до 
самой земли флаги – черные полосы дыма и гари, взметались в небо языки пламени. 
Но там, где раздавался последний выстрел – «последний патрон!", где залпы 
русских реактивных минометов сокрушали последнее сопротивление, не было там 
никакого развевающегося флага со свастикой, не было никакого «зиг хайль!".

А кто утверждает, что это было, тот лжет.

За лучшую Германию

Глава под названием «Сталинград» закончена.

Позади – разрушенный, разбомбленный, сожженный город. Позади – могилы, сотня 
разбитых германских полков, двадцать две дивизии. Позади – смерть в снегу. 
Только мы уцелели, хотя в Берлине нас считают мертвецами, хотя там желают, 
чтобы вся 6-я армия лежала в одной могиле на всех: генералы, офицеры, 
унтер-офицеры, рядовые – все до единого человека. Но мы живем. И все 
высокопарные слова о «фронтовом товариществе», траурный креп и приспущенные 
флаги ничего не меняют.

Позади остаются километр за километром. Шаг за шагом мы движемся вперед. Через 
каждые несколько метров останавливаемся передохнуть. Сил больше нет, а воля 
потеряна в Сталинграде. Она погребена залпами ракетных минометов под 
развалинами огромного города на Волге, под окрашенной кровью ледяной, крышкой 
снежного гроба, разорвана в клочья вместе с погибшими от снарядов. Проходят 
часы. Но усталая череда уцелевших солдат все тянется своей дорогой, то в гору, 
то под гору, останавливаясь и снова двигаясь в путь.

Солнце клонится к западу. Уже скрылось за горизонтом огромное поле битвы. А мы 
все еще вновь встречаем на своем пути множество русских орудий, миномет за 
минометом, танк за танком. Видим резервные полки и дивизии. Они стоят и стояли 
здесь уже недели, чтобы закрыть любой прорыв. Нас опоясывало кольцо толщиной 
30-40 километров. Только одной нашей боевой группе противостояло 120 реактивных 
минометов. А у нас уже не было ни единого орудия. Зато у нас были лазареты, 
перевязочные пункты, кладбища и могильщики. Темнеет в глазах, когда думаю, что 
противник был в состоянии нанести и еще более мощный удар. Теперь мы видим это 
сами. И мы понимаем: война проиграна.

Там, где Волга делает свой последний изгиб на восток, лежит город Красноармейск.
 На его холмистой западной окраине казармы, окруженные плотными рядами колючей 
проволоки. Шесть сторожевых вышек с пулеметами и мощными прожекторами, 
подходить близко к забору не разрешается.

В первые дни февраля 1943 года казармы переполнены. Уцелевшие солдаты и офицеры 
6-й армии набиты здесь как сельди в бочке. Но они равнодушны к тесноте. 
Последние месяцы сделали их ко всему безразличными. Только вот волну холодов 
переносить тяжело. При сорока пяти градусах ниже нуля пленные думают: утонуть 
лучше, чем замерзнуть. И еще на пару сантиметров придвигаются поплотней друг к 
другу. Ошметки рядом с ошметками, рвань – с рванью, тысячи вшей переползают от 
одного к другому, от койки к койке, заражая сыпняком истощенные тела. Их 
температура тоже сорок градусов, только не мороза, а жара. Но никто из пленных 
не замечает этого.

Рядом со мной на нарах лежит полковник-пехотинец.

– Что с полковником Прештиеном?