Невероятно медленно тянется наша колонна военнопленных через бесконечные 
развалины города на великой реке, безмолвная и безликая. Голод и кровь, ад и 
жестокость, безумие и предательство остались позади. Что впереди – не знаем. 
Бредем опустошенные, бесконечно усталые, выдохшиеся, конченные. Не слышно ни 
слова, головы поникли, думать невозможно, да и к чему – все напрасно, 
бессмысленна смерть, бессмысленна жизнь… Хоть бы я погиб тогда в цехе № 4!

– Ты обер-лейтенант?

Передо мной возникает русский унтер-офицер, трясет за шинель. Чего ему от меня 
надо?

– Обер-лейтенант? – повторяет он свой вопрос

– Нет, майор.

– А, майор, ты майор, майор!

И я уже чувствую, как он хватает меня, тащит, толкает, что-то с яростью кричит 
мне, замахивается, угрожает поднятым кулаком.

Но тут я слышу другой громкий голос. Кто-то удерживает его руку, отталкивает 
его в сторону. Молодой лейтенант хлопает меня по плечу:

– Господин майор, извините. Наши люди гут! Но здесь, в Сталинграде, много 
мертвых, много крови, понимаете? Не обижайтесь, идите за мной!

Лейтенант останавливает всю колонну и ведет меня вперед. Облегченно вздохнув, 
иду вслед за ним. Слышу, как он говорит с начальником колонны. Потом 
поворачивается ко мне:

– Камрад присмотрит. С вами ничего не случится, а там – войне капут. Гитлеру 
капут! Домой вернетесь! И он жмет мне руку.

Исход 6-й армии

В подвальном этаже Универмага полно солдат. Они сидят вдоль стен, тесно 
прижавшись друг к другу, словно слившись воедино, оставив просвет для дверей. 
Такая же картина и у другой стены. А тем временем в полутьме идет напряженная 
штабная деятельность. Писаря и радисты с документами в руках носятся, 
спотыкаясь о протянутые ноги и валяющиеся вокруг вещи, стучатся в двери, 
открывают, закрывают их, бегут назад, сталкиваясь с новыми связными. Мозг 
отмирающего тела все еще функционирует.

Весть об окончательном развале южного фронта котла вызывает огромное смятение. 
В то время как мы, оборонявшие этот участок, уже покинули город под конвоем 
русских солдат, начальник штаба 6-й армии генерал-лейтенант Шмидт приказывает 
ликвидировать прорыв. Вперед бросают наспех составленные боевые группы – 
неизвестны толком даже их названия. Они должны любой ценой не допустить 
дальнейшего продвижения русских через «Охотничий парк».

Всего этого я уже не вижу. Правдивую картину последних часов в подвале 
фельдмаршала Паулюса нарисовал мне майор Добберкау, которого я спустя три дня 
встретил в плену в Красноармейске. А капитан Маркграф из противотанкового 
дивизиона рассказал о северном котле.

Немецкий солдат в Сталинграде – явление противоречивое. С одной стороны, он 
сознает безвыходность своего положения, а с другой – ожесточенно бьется за 
последнюю груду развалин. В одиннадцать часов утра он проклинает командование и 
фюрера, разбивает радиоприемник, не желая слушать речь рейхсмаршала Геринга, а 
в двенадцать – снова вытягивает руки по швам, когда его гонят на смерть, 
произносит «Яволь! „ и повинуется. Последние дни германской армии в Сталинграде 
по-настоящему трагичны. Видя перед собой спасительный остров, хлеб, медикаменты,
 отдых, и все это в такой достижимой близи, немецкие солдаты, привыкшие не 
думая говорить «Яволь!“, сквозь стужу, сквозь лишения многих дней и ночей слепо 
шагают навстречу собственной гибели. Солдатское повиновение вошло в их плоть и 
кровь; они понимают под ним безусловное подчинение – тут же, не сходя с места, 
не задумываясь. Они давно утратили такие солдатские добродетели, как разумная 
храбрость, благородство, понятие о чести и достоинстве, уважение к жизни. 
Солдат больше не должен думать, он обязан только повиноваться, быть 
мужественным и смелым, верным до последней минуты, не спрашивая, ради чего и за 
что. Все, кто стоит здесь и бьется, все они только слуги своего господина, 
автоматы, которые совершают механические действия, когда в них опускают монету. 
Только на основе этого воспитания и стало вообще возможно, что сопротивление 
все еще продолжается, что в последнюю минуту все еще бессмысленно гибнут тысячи 
солдат. Так раскручивается годами закручивавшаяся пружина.

В помещении начальника связи армии царит неразбериха. Вокруг полковника ван 
Хоовена уселось человек двадцать офицеров. Здесь пожилой майор, который был