Я никого не вижу и ни на кого не обращаю внимание, когда проталкиваюсь через 
толпу чтобы подойти поближе. Прямо передо мной на желтом листе бумаги 
сообщение: «Не вернулся с задания. Расследование пока не дало результатов». Я 
знаю наверняка, капитан мертв.

Что это был за человек! Конечно, и другие тоже сражались. Но у них у всех были 
жены или дети, мать или профессия. Они забывали обо всем этом только изредка. 
Но он постоянно жил за этими границами, которые мы пересекаем только в 
отдельные великие моменты. Его личная жизнь была стерта из памяти когда он 
сражался на фронте. А он всегда сражался, когда был на фронте. Еда, питье, сон 
– вот и все, что он хотел от жизни. Только то, что давало ему возможность 
сражаться. Он был самый незатейливый человек из всех, кого я когда-либо знал. 
Пруссак до мозга костей, и величайший из солдат. Чья-то рука осторожно сжимает 
мою. На мгновенья я совсем забыл о Ло. «Если ты все еще хочешь съездить в 
деревню, я с удовольствием с тобой поеду», говорит она, глядя на меня так, как 
будто я должен завтра умереть.

На следующий день мы выбираемся на озеро Старнберг. Листья в этом году 
распустились рано, деревья и кустарники ярко зеленого цвета. Мы останавливаемся 
у Густава Отто и его жены. Это простые и добросердечные люди. Они знают и 
соблюдают первое правило гостеприимства. Они не заставляют нас 
приспосабливаться к их повседневной жизни и позволяют нам делать все, что мы 
захотим. По утрам мы скачем верхом или плаваем на лодке по озеру. После обеда 
мы гуляем по лесу. Мы ступаем по увядшим прошлогодним листьям, а над нашими 
головами на деревьях распускаются новые. Кажется, что нет никакой войны. Когда 
мы все будем мертвы и забыты, эти деревья будут продолжать зеленеть, приносить 
семена и вянуть. И все-таки, все-таки иногда, когда мы отдыхаем, лежа на траве 
я ловлю себя на том, что всматриваюсь в толстые подбрюшья облаков. Может быть 
кто-то сейчас спикирует оттуда? И утром, когда мы встаем, первым делом я смотрю 
на небо. Будет ли сегодня летная погода? В первые пять дней я даже не прочитал 
ни одной газеты, но сейчас я уже сам иду встречать почтальона. Там должно быть 
жарко. Группа в самой гуще боя, и Левенхардт почти каждый день сбивает по 
самолету. Сейчас у него тридцать семь, а когда я уезжал, у нас было поровну. 
Наверняка и мы несем серьезные потери. Полдень, мы с Ло в лодке на самой 
середине озера. «Знаешь», говорю я задумчиво. «иногда мне хочется назад». В 
первый раз я заговорил об этом. Ло бросает руль и смотрит на меня, ее губы 
трясутся. «Что ж, значит ты меня совсем не любишь? Нет, она не понимает. Я 
поднимаюсь и сажусь прямо. Лодка раскачивается. Я целую ее. Я немного печален, 
мама поняла бы меня сразу же. Погода невероятно прекрасна. Каждый день лучше 
чем предыдущий. На третью неделе я отправляюсь в Мюнхен чтобы встретиться с 
доктором. Воспаление прошло. „Но тебе нужно выздороветь, набраться сил“, 
говорит он благодушно.

Вечерами мы сидим на террасе в доме Густава Отто. Полная Луна. Ло устала и рано 
уходит в свою комнату. Я сижу в кресле-качалке рядом с Отто. Мы курим. «Будешь 
ли ты сердиться, если однажды утром я внезапно встану и уеду?» По огоньку на 
кончике его сигары я вижу, что он повернул свою голову ко мне. «Что сказал 
доктор?» «Пока все идет нормально.» Он какое-то время молчит. Затем: «Я думаю, 
я и сам бы так сделал.» «Хорошо.» Мы понимаем друг друга. Пять утра. Отто будет 
меня, и мы спускаемся на цыпочках по лестнице. Ло спит, наша машина ждет внизу.

Железнодорожная станция в этот час почти пустынна. Только несколько торговок 
раскладывают свой товар. Похоже, будет дождь. Утро с трудом поднимается над 
холмами. Я возвращаюсь на фронт.




Конец


Группа стоит в Монтуссар-Ферме. Я прибываю в полдень и отправляюсь прямо в 
офицерскую столовую. Там много новых лиц, щелканье каблуками, знакомства. За 
столом – общая встреча. Глючевски, Маусхаке, белокурая голова Райтера фон 
Прештина, Дрекман, приветствия, кивки, тосты. Иногда глаза ищут кого-то, но 
напрасно, о тех кого нет, не говорят. После обеда Рейнхард отводит меня в 
сторону. Он держит трость, принадлежавшую капитану, она будет теперь находится 
у каждого нового командира. «Ты уже знаешь, Удет?» Я киваю. «Если хочешь, можем 
съездить и взглянуть.» Летний день, тихо. Тополя вдоль дороги вибрируют на жаре 
как расплавленное стекло. Машина медленно двигается вдоль дороги. Справа, на 
маленьком холме – церковь. Мы вылезаем, Рейнхард впереди, минуем железные 
ворота и проходим узкими тропами между могилами. Четыре холмика свежей земли, 
четыре квадратных таблички и над ними, крест из сломанных пропеллеров. 
«Пилот-капрал Роберт Эйсенбек, лейтенант Ганс Вейсс, лейтенант Эдгар Шольц, 
лейтенант Иоахим Вольф», написано на табличках. Рейнхард отдает честь, я – тоже.
 «Хорошая смерть», говорит он. Мы стоим здесь какое-то время, затем 
возвращаемся домой.