протаранить друг друга в следующую секунду. Затем небольшое движение и он 
проносится прямо над моей головой. Воздушная струя от его винта ударяет по моей 
машине и я чувствую запах раскаленного машинного масла. Я закладываю крутой 
вираж. „Вот и начинается воздушный бой“, думаю я. Но он тоже поворачивает и мы 
снова несемся друг на друга, стреляя в упор, как два рыцаря с копьями наперевес.
 На этот раз я прохожу над ним. Еще один разворот. И вновь он летит прямо на 
меня, и снова мы сближаемся. Тонкие, белые следы трассеров висят в воздухе как 
занавеси. Он проносится надо мной на таком расстоянии, что его можно коснутся 
рукой… „8224“ написано на его фюзеляже черными буквами. Четвертый раз. Я 
чувствую как мои руки становятся влажными. Этот приятель явно похож на человека,
 который ведет решающий бой своей жизни. Он или я… один из нас должен 
проиграть… иного выхода нет. Пятый раз! Нервы натянуты до предела, но мозг 
работает с холодной ясностью. На этот раз должно прийти какое-то решение. Я 
ловлю его в прицел и лечу навстречу. Я не уступлю ни на шаг. Вспышка в памяти! 
Я вижу бой над Ленсом. Две машины вот так же мчались друг на друга и 
столкнулись лицом к лицу. Фюзеляжи падали вниз как металлический шар, 
сплетенные вместе, а крылья продолжали лететь по отдельности, пока не ударились 
о землю и рассыпались. Мы несемся друг на друга как сумасшедшие дикие кабаны. 
Если он не потеряет самообладания, мы погибнем оба! Затем он отворачивает, 
чтобы избежать столкновения. В это момент я выпускаю в него очередь. Его 
самолет становится на дыбы, переворачивается на спину и исчезает в гигантской 
воронке. Фонтан земли, дым… Дважды я пролетаю над местом его падения. Пехотинцы 
в серой форме стоят внизу. Машут мне руками и что-то кричат. Я лечу домой, 
мокрый от пота. мои нервы еще трепещут. В то же время в моих ушах серая, 
нестерпимая боль. Я никогда не думал прежде о тех людях, которых сбивал. Тот, 
кто сражается, не должен смотреть на наносимые им раны. Но на этот раз мне 
хотелось знать, кем был тот парень. К вечеру, в сумерках, я сажусь в машину и 
еду. Недалеко от того места, где я его сбил, находится полевой госпиталь, и, 
возможно, его уже доставили туда. Я спрашиваю доктора. Белый халат, освещенный 
карбидными лампами делает его похожим на привидение. Пилот получил пулевое 
ранение в голову и умер на месте. Доктор передает мне бумажник. Визитные 
карточки: лейтенант Маасдорп, Онтарио, Королевский военно-воздушный корпус, 47. 
Фотография старой женщины и письмо. „Тебе не следует так много летать. Подумай 
о нас с отцом“. Санитар приносит мне номер самолета. Он вырезал его из обшивки. 
Номер покрыт распыленными в воздухе кровавыми каплями. Я еду назад, в 
эскадрилью. Не следует думать о том, что каждого убитого будет оплакивать мать. 
В следующие дни боль в ушах становится все хуже. Как будто кто-то в моей голове 
не переставая работает долотом и сверлом. 6 апреля я сбиваю еще одного. Сопвич 
Кемел, я выхватил его из середины вражеского строя. Это моя двадцать четвертая 
победа. Когда я приземляюсь, боль такая сильная, что я еле-еле могу ходить. 
Рихтгофен стоит на летном поле и я спотыкаясь и не отдавая ему честь, бреду 
мимо него в сторону бараков. У нас на аэродроме только фельдшер. Доктор нам еще 
не положен. Фельдшер – приятный, грузноватый парень, но я не очень верю в его 
медицинские познания. Он так ковыряет в моих ушах своими инструментами, что мне 
начинает казаться будто он решил просверлить мне череп. „Там внутри все 
заполнено гноем“, произносит он наконец. Дверь открывается и входит капитан. 
„Удет, что с тобой?“, спрашивает он. Фельдшер объясняет. Капитан хлопает меня 
по полечу: „Готовься к поездке на лечение“. Я протестую: „Может быть, это 
пройдет?“ Но он прерывает меня: «Ты уезжаешь завтра. Дома пройдет быстрее“. Мне 
трудно покидать мою новую эскадрилью и прерывать череду успехов. Он тоже это 
знает, потому что мы все в той или иной степени верим в закон черно-белого, 
когда период удач сменяется неудачами. На следующее утро он сам ведет меня к 
двухместному самолету. Он стоит на поле и машет мне вслед фуражкой. Его 
белокурые волосы блестят на солнце.




Возвращение домой


Поезд прибывает в Мюнхен рано утром. Город еще спит, улицы пусты, лавки закрыты 
и только изредка чья-то тень проскользнет мимо. Я направляюсь по 
Кауфингерштрассе, прохожу Стахус. «Снова дома», думаю я, «я вернулся домой.» Но 
чувство дома, та теплота, когда вспоминаешь знакомые вещи, все еще не вернулась 
ко мне. На заре город все еще так же далек, как спящий. Я захожу в табачную 
лавку и звоню моему отцу в офис. Несмотря на ранний час он уже там. Он всегда 
приходит на работу первым. «Эрни», говорит он, и я слышу, как он несколько раз 
глубоко вздыхает, «Эрни, ты здесь?» Мы договариваемся, что пока ничего не будем 
говорить маме и что я позвоню ему на фабрику перед обедом. Сначала мне надо к 
врачу. Это наш старый семейный врач и он встречает меня громким приветствием. 
Может быть другие здороваются так по профессиональной привычке, но у него 
приветствия исходят из самого сердца. Затем он осматривает меня и становится 
серьезным. «С полетами покончено, молодой человек», говорит он, «твои ушные 
перепонки лопнули и внутреннее ухо инфицировано». «Это невозможно!» Несмотря на 
все усилия я не могу справится с собой и мой голос дрожит. «Ну», хлопает он 
меня по полечу, «может быть дядюшка Отто и сможет собрать все это по кусочкам. 
Хотя будет лучше, если мы при этом будем оставаться на земле».

Доктор расстроил меня. Идя к отцу, я не могу разогнать свои мысли. «Не будет