Но и международная обстановка, по его мнению, заставляет действовать. 
Никто не знает, как долго просуществует пакт с Советским Союзом, обеспечивающий 
прикрытие с тыла. Усиление лагеря противников Америкой сейчас еще не имеет 
существенного значения. Но время работает на противников, и они никогда не 
заключат мира, если соотношение сил станет менее благоприятным для Германии. 
Несомненно, Англия и Франция предприняли бы наступление, если бы они были 
достаточно подготовлены, и затем оказали бы нажим на Бельгию и Голландию, чтобы 
вынудить последних запросить у них помощи. Тогда Рурская область, эта 
ахиллесова пята Германии, окажется в величайшей опасности.
      Удар на Западе будет означать, по его словам, не отдельный эпизод, а 
завершение войны в целом. В боеспособности германских вооруженных сил он 
глубоко убежден. Он был очень сильно оскорблен, когда услышал, что германская 
армия никуда не годится. «Я не выношу, когда говорят, что в германских 
вооруженных силах не все благополучно». Во всяком случае, командование должно 
показывать пример фанатической решительности.
      Во всех своих выступлениях он всегда выдвигал себя на первый план: «Как 
последний фактор я должен, при всей моей скромности, назвать свою собственную 
незаменимую персону. Я убежден в силе своего ума и в своей решимости. Войны 
всегда оканчиваются только уничтожением противника. Думать иначе 
непростительно». Форма, в которой он взял на себя смелость решить судьбу 
немецкого народа, была просто дерзкой. «Я поднял немецкий народ на большую 
высоту, хотя нас сейчас во всем мире ненавидят. Это достижение я ставлю на 
карту. Я должен выбирать между победой и уничтожением. Я выбираю победу. Мое 
решение неизменно. Я предприму наступление на Францию и Англию в самом скором 
времени и в наиболее благоприятный момент».
      Гитлер еще никогда не высказывался так открыто. Каждому слушающему его 
должно было стать ясно, что только победа или поражение ожидает немецкий народ, 
возглавляемый таким фанатиком. Конечно, число тех, кто давал себя ослепить и 
увлечь, было незначительно. Дальновидных людей, трезво смотрящих на вещи, он не 
мог убедить. Неверие в решающий успех немедленного наступления на западе, о 
котором прежде всего шла речь, вообще было невозможно рассеять. Верно также и 
то, что военные, занимавшие ответственные посты, имели правильнее представление 
о положении дел. Успехи, достигнутые весной 1940 г., не доказывают обратного, 
потому что решающие факторы, которые сделали их тогда возможными, отсутствовали 
осенью 1939 г. Здесь опять неизбежно возникает вопрос, мог ли кто-нибудь, 
совершив акт насилия, изменить этим судьбу. Главнокомандующего сухопутными 
силами в ту зиму постоянно терзали мучительные сомнения, должен ли он 
действовать. Но позже, когда эти сомнения были преодолены, остался открытым 
практически более сложный вопрос о том, могло ли быть осуществлено устранение 
Гитлера и каким образом это можно было сделать. Всякий контакт с врагами, так 
же как и саботаж планов Гитлера, главнокомандующим заранее исключался. 
Покушение не входило в его расчеты по соображениям морального порядка. На что 
же, в таком случае, надо было направить главные усилия? Конечно, немецкий народ 
внутренне не был готов к длительной мировой войне с сомнительным исходом, 
воспоминания о 1914 г. пугали его и заставляли бояться предполагаемого 
нарушения Германией нейтралитета ряда стран. Но вера в «фюрера» в широких 
массах народа была слишком глубока, партийный аппарат крепко держал в своих 
руках народ, опутанный сетями пропаганды. Станет ли повиноваться армия? Как 
поведет себя авиация, флот, как вообще практически осуществить государственный 
переворот? Исторический анализ, может быть, покажет, что в тот момент имелась 
одна из последних, пожалуй, самая последняя возможность изменить ход истории. 
Будут также утверждать, что выход всегда находился там, где его искали 
достаточно настойчиво. Но следует и отдать должное невероятной душевной борьбе, 
которую нельзя себе даже представить, а также почти непреодолимым трудностям 
практического осуществления.
      Растущая мощь армий западных стран, а также сомнения в том, позволит ли 
оперативный план от 29 октября достигнуть чего-нибудь еще, кроме более или 
менее крупного первоначального успеха, привели в последующие месяцы к 
пересмотру плана совместно всеми высшими командными инстанциями и штабами групп 
армий. Пересмотр касался главным образом решающего вопроса: как добиться 
уничтожения всех сил противника, находящихся севернее Соммы? Этого, по-видимому,
 нельзя было осуществить, если главный удар нанести через Бельгию по обе 
стороны Льежа. Если бы не удалось, как в Польше, прорвать оборону противника 
первым же ударом и в Бельгии произошло бы простое оттеснение сил, то возникла 
бы опасность организованного отхода противника или даже позиционной войны. 
Ударная сила войск могла оказаться достаточной, чтобы выйти к Ла-Маншу, что 
имело исключительную важность для последующего ведения войны против Англии. 
Однако не позднее чем у укрепленной франко-бельгийской границы наступление, 
предположительно, должно будет остановиться.
      Значительно более эффективной обещала стать операция, в ходе которой 
наступающие войска уже с самого начала охватывали все силы противника, 
расположенные на территории Бельгии и Северной Франции, и создавали как можно 
скорее угрозу с тыла. Еще в начале ноября был запланирован удар группы 
моторизованных соединений. Предусматривалось, что этот удар будет представлять 
собою нечто большее, чем отвлекающую операцию и, «используя безлесную полосу по 
обе стороны Арлона и Флоранвиля, должен быть нанесен в направлении на Седан с 
задачей внезапно захватить западный берег реки Маас в районе Седана и 
юго-восточнее и этим самым создать благоприятные предпосылки для дальнейшего 
развития операций». Такой удар служил намеком на необходимость коренной 
переделки предыдущего оперативного плана. На последней особенно настаивал – и