нему. Негативное впечатление,  возникшее у меня на аэродроме,  вновь исчезло 
под воздействием этого зрелища.
     Вместе со своим автомобилем я ждал за пределами стадиона.  Поэтому я не 
слышал  речь,  зато я слышал  бурные  овации, на несколько минут прерывавшие
речь  Гитлера. Когда партийный гимн  возвестил конец,  мы снова пустились  в 
путь. Потому  что Гитлер в  этот день выступал еще  и на  третьем митинге на 
берлинском стадионе.  Здесь  тоже  все было переполнено. Снаружи  на  улицах 
стояли тысячи  людей, которым не  удалось  войти. Толпа терпеливо ждала  уже 
несколько  часов, Гитлер опять прибыл  с большим опозданием.  Мое  сообщение 
Ханке, что он вскоре прибудет,  немедленно передали через  громкоговоритель. 
Раздались неистовые аплодисменты - первый  и  единственный случай, когда их 
вызвал я.
     Следующий  день определил мой  дальнейший  путь. Байдарки  уже  были  в 
камере  хранения  на  вокзале,  билеты в Восточную Пруссию  куплены,  отъезд 
назначен   на  вечер.  Но  днем  раздался  телефонный  звонок.  Руководитель 
национал-социалистического автомобильного клуба Нагель передал мне, что меня 
хочет видеть Ханке, ставший заведующим организационным  отделом берлинского гау.
  Ханке  встретил  меня  радушно:  "Я  повсюду искал вас. Не  хотите  ли 
перестроить  здание  берлинской организации  НСДАП? -  спросил он, едва  я 
вошел.  -- Я  прямо сегодня предложу это Доктору. 1 < > Дело очень спешное". 
Еще несколько часов - и я сидел бы в  поезде, и никто бы в течение  многих 
недель  не  смог  найти  меня  среди уединенных восточно-прусских озер;  гау
пришлось бы подыскать другого архитектора. Долгие годы я считал этот  случай 
счастливым  поворотом  в  моей  жизни.  Веха  была  поставлена.  Спустя  два
десятилетия  я  в  Шпандау  прочитал   у  Джеймса  Джинса:  "Ход  поезда  на 
подавляющем большинстве отрезков  пути  определяет только то,  как проложены
рельсы.  Но  время  от  времени  встречаются узловые  пункты,  где  сходятся 
различные  пути,  где  можно  перевести стрелку  в одном,  а можно в  другом
направлении, затратив  на это совершенно ничтожную  энергию, необходимую для 
установки вех".
     Новый партийный дом находился на фешенебельной Фосс-штрассе в окружении 
представительств немецких земель. Из задних окон я видел  прогуливающегося в
прилегающем   парке   восьмидесятилетнего   рейхспрезидента,   нередко   его 
сопровождали политические деятели и  военные. Партия, как  мне сказал Ханке, 
хотела   уже  зрительно   выдвинуться  в  непосредственную  близость  центра 
политической силы и, таким образом, заявить о своих политических претензиях.
Моя задача была скромнее: я опять выложился на покраске стен и косметическом 
ремонте.   Зал  заседаний  и  кабинет  гауляйтера   также   были  обставлены 
относительно просто, частично из-за недостатка средств, частично потому, что я  
все   еще   находился   под  влиянием  Тессенова.   Но   эта   скромность 
компенсировалась   помпезной  лепниной   и  деревянными   панелями   времен 
грюндерства.  Я работал  день и  ночь и очень спешил,  потому  что партийная 
организация  настаивала  на очень жестких сроках.  Геббельса я  видел редко. 
Боевая кампания по подготовке выборов 6 ноября 1932  г.  отнимала у него все 
время.  Замученный   и  совершенно  охрипший,  он  несколько  раз   осмотрел 
помещение, не проявив особого интереса.
     Перестройка  была  закончена,   смета   значительно  превышена,  выборы 
проиграны. Число  членов  партии сократилось, казначей ломал руки  при  виде
поступавших к оплате счетов, мастерам он мог предъявить только пустую кассу, а 
те,  будучи членами партии,  вынуждены  были согласиться на  многомесячную 
отсрочку.
     Через несколько дней  после официального открытия  Гитлер также посетил 
названный в  его честь  партийный дом.  Я слышал, что ремонт он одобрил. Это 
известие  наполнило  меня гордостью,  хотя  не было ясно, относились ли  его 
похвалы  к  простоте,   к   которой  я  стремился,   или  к  перегруженности
вильгельмовской постройки.
     Вскоре после этого  я  вернулся в свое мангеймское бюро. Все оставалось 
по-старому:  экономическое  положение  и  тем  самым  перспективы  получения
заказов скорее еще ухудшились, политическая обстановка становилась все более 
запутанной. Один кризис следовал  за другим, а мы этого даже не  замечали по 
той причине, что ничего не менялось. 30 января 1933 г. я прочел о назначении 
Гитлера  рейхсканцлером, но  и  этому  я вначале  не придал значения. Вскоре 
после  этого  я участвовал  в  собрании мангеймской  организации НСДАП.  Мне  
бросилось в глаза,  насколько ничтожен социальный статус  и интеллектуальный 
уровень людей, объединившихся в  партию. "С такими  людьми нельзя  управлять
государством", - мелькнуло у меня в голове. Я напрасно беспокоился. Старый 
чиновничий аппарат и при Гитлере бесперебойно продолжал вести дела. 
     Потом наступили выборы 5 марта 1933 г. и спустя неделю мне позвонили из 
Берлина.  Звонил  заведующий  орготделом берлинского  "гау"  Ханке.  "Хотите
приехать в Берлин? Здесь для Вас обязательно найдется дело. Когда Вы сможете 
приехать?" -  спросил он. Мы смазали свой маленький  спортивный БМВ, собрали
чемоданы и всю ночь  без  остановки ехали в Берлин.  Невыспавшись,  явился я 
утром  в партийный  дом и  предстал  перед  Ханке:  "Немедленно  поезжайте с 
Доктором. Он хочет осмотреть свое министерство". Так я  вместе с  Геббельсом 
очутился  в  прекрасном здании  на  Вильгельмсплатц,  построенном  Шинкелем.
Несколько сотен человек, ожидавших там чего-то, может быть, приезда Гитлера, 
приветствовали нового министра. Не только здесь я почувствовал, что в Берлин 
вошла  новая  жизнь - после  продолжительного   кризиса  люди  выглядели 
посвежевшими  и обнадеженными.  Все знали,  что на  этот раз речь  шла не об 
обычной  смене правительства. Казалось, все  понимали величие момента.  Люди