что он теперь  планирует и творит  -- всего лишь осуществление его тогдашних
идей.
     Большое  место в застольных  разговорах занимали воспоминания о мировой
войне.  Очень многие  из присутствовавших прошли через нее.  Гитлер какое-то
время  находился в  траншеях  напротив англичан,  которые внушили ему  своей
смелостью  и беззаветностью определенное уважение,  хотя он и подшучивал над
некоторыми их  особенностями. Так он  с  иронией рассказывал, что ко времени
пятичасового  чая они прекращали артиллерийский  огонь и что  в это время он
мог всегда без риска выполнить свои обязанности связного.
     Поминая французов на наших застольях 1938 г. он никогда не высказывался
в  реваншистском духе: он не  хотел повторения войны  1914  г. Нет  никакого
смысла,  --  рассуждал  он,  --  начинать новую войну  из-за  незначительной
полоски   территории  Эльзас-Лотарингии.  Тем  более,  что  эльзасцы   из-за
длительного  колебания  то в  одну, то  в  другую  сторону,  не представляют
ценности ни для одной,  ни для другой стороны. Надо их оставить в покое там,
где  они  сейчас находятся.  Естественно, что при всех  рассуждениях  Гитлер
исходил  из того,  что Германия  должна  расширяться  на  Восток.  Храбрость
французских  солдат  также  произвела  на  него   впечатление,   вот  только
офицерский корпус  был, по его  мнению, дрябловат:  "Под  командой  немецких
офицеров французы были бы выдающейся армией".
     Довольно сомнительный,  с  точки  зрения  расистских  принципов, союз с
Японией он не  то чтобы отвергал, но в отдаленной исторической перспективе у
него были большие сомнения на этот счет. И сколько бы раз он ни касался этой
темы, в его голосе  всегда можно было  расслышать оттенок сожаления, что  он
пошел на союз с так называемой желтой расой. Но, -- тут же добавлял он, -- у
него  нет  оснований  особенно  упрекать  себя  за  это:  ведь  и  англичане
блокировались с Японией в  мировую войну  против держав Тройственного союза.
Но  Гитлер  рассматривал  Японию  как  союзника  в  ранге  мировой  державы,
относительно же Италии у него такой уверенности не было.
     А американцы  в  войне 1914-1918 гг. не так чтобы  себя показали, да  и
значительных  жертв они не понесли.  Настоящего  испытания они, конечно,  не
выдержат,  их  достоинства  как  боевой  силы   сомнительны.  Да,  и  вообще
американский народ как  единое  не  существует, это  же всего-навсего  толпа
эмигрантов разных народов и рас.
     Фриц Видеман, в прошлом  адъютант  командира  полка  и в этом  качестве
начальник  пешего связного Гитлера, а  ныне возведенный Гитлером --  вот  уж
отсутствие  вкуса! -- в  свои  адъютанты, пытался  возражать и настаивал  на
развити диалога  с  Америкой. Гитлер, раздасованный  его  прекословием,  что
нарушало неписанные  законы застолья, наконец,  отправил его  генконсулом  в
Сан-Франциско: "Пусть он там излечиться от своих заблужджений".
     Эти   застольные   беседы   велись   людьми,   не   имевшими   никакого
международного опыта. В своем большинстве они не покидали пределов Германии.
И если кто-нибудь из них  совершал увеселительную  поездку в Италию,  то  за
столом Гитлера это обсуждалось уже как целое  событие  и за  этим господином
закреплялась репутация человека с международным  опытом.  Да и Гитлер совсем
ведь не видел мир и  не приобрел ни знаний  о нем, ни  почерпнул в нем новых
идей.  К тому же  партдеятели его  окружения  в  основном не  имели  высшего
образования.   Из   пятидесяти  рейхс-   и  гауляйтеров,   элиты  имперского
руководства,   всего   лишь   десять   имели   законченное   университетское
образование,  некоторые  имели  незаконченное  высшее,  а  большая  часть не
двинулась дальше средней  школы. Почти никто из  них не  добился  недюжинных
результатов  хоть в какой-нибудь  области. Их  всех  отличала  поразительная
духовная  лень. Их образовательный уровень ни в коей  мере  не отвечал тому,
чего  следовало  бы  ожидать  от  высшего  руководства  во  главе  народа  с
традиционной высоким интеллектуальным уровнем. Гитлеру  было  приятнее иметь
среди своих сотрудников и приближенных лиц  одинакового с ним происхождения;
среди  них   он  чувствовал  себя   комфортнее.   Ему  неизменно  доставляло
удовольствие, если кто-нибудь из его сотрудников попадал впросак.
     Ханке как-то  заметил,  "Вообще-то  хорошо,  когда у  сотрудников  есть
какой-то  изъянчик  и они знают,  что это начальству известно. Поэтому фюрер
так редко и меняет своих сотрудников. Ему с ними легче работается. У каждого
найдется  какое-нибудь  темное  пятнышко,  и  это  помогает  держать  их  на
поводке".
     За  "изъянчик" считались бытовая  распущенность,  отдаленные предки  --
евреи или непродолжительный партийный стаж.
     Довольно часто Гитлер пускался в рассуждения, что  экспортировать такие
идеи  как  национал-социализм  --  ошибка.  Следствием  может  быть   только
нежелательное  усиление других наций  и ослабление собственных  национальных
позиций.  Его успокаивало, что в нацистских партиях  других  стран не видать
было  политиков его калибра.  Мюссер,  Дегрелль или Мосли были в  его глазах
копиистами без  единой оригинальной новой  идеи. Они просто рабски подражают
нам и перенимают наши методы -- говаривал  он,  --  но это ничего не даст. В
каждой  стране  следует  исходить  из ее  специфических  обстоятельств  и  в
соответствии с этим определять  свои методы. Дегрелля он ставил чуть повыше,
но и от него многого не ожидал.
     Политика  была  для   Гитлера  делом  целесообразности.  Даже  на  свою
основополагающую книгу "Майн кампф" он смотрел под этим же  углом зрения: во
многих местах она уже не отвечает  сегодняшнему дню, ему вообще не следовало
бы  развертывать всю свою программу  на столь ранней  стадии -- соображение,
позволившее мне оставить мои неоднократные и тщетные попытки осилить ее.