трагедия,  которая  ночью  началась   капитуляцией  Гахи,   а  ранним  утром
закончилась  оккупацией его страны. (Нужен комментарий -- В.И.) "Под конец я
так обработал этого старого господина, -- рассказывал позднее Гитлер, -- что
он уже  был готов  поставить свою подпись,  но  тут у него начался сердечный
приступ. В  соседней комнате  д-р Морелль сделал ему укол, который  в данных
обстоятельствах оказался слишком действенным:  Гаха  собрался  с силами даже
чересчур,  оживился  и  уже  начал  отказываться  от  подписания  документа;
пришлось повозиться, прежде чем он полностью оказался в моих руках".
     78  месяцев после открытия, 16 июля 1945 Г., Черчилль попросил показать
ему  здание  канцелярии.   (11)  "Перед  ней  собралась  большая  толпа.  За
исключением одного старика, неодобрительно  качавшего  головой,  все они мне
желали  успеха.  Эта  демонстрация тронула меня  не  меньше, чем  поношенная
одежда населения. А затем мы довольно долго бродили по разрушенным коридорам
и залам Рейхсканцелярии".
     А вскоре здание было  снесено. Камни и мрамор  пошли  на мемориал славы
русских в Трептов парке.



Глава 9

                Будни Рейхсканцелярии
     К обеденным трапезам в  Рейхсканцелярии имели свободный  доступ человек
сорок -- пятьдесят. Им нужно было только позвонить  адъютанту и сказать, что
придут. В основном это были гауи рехсляйтеры, кое-кто из министров, конечно,
все из узкого кружка, но, не считая адъютантов  вермахта, ни каких  военных.
Адъютант полковник Шмундт много раз настойчиво склонял Гитлера приглашать  к
обеду  высших  офицеров.  Но  Гитлер  всегда отказывал в  этом. Возможно, он
понимал, что его старым сподвижникам и сотрудникам не избежать  высокомерных
замечаний.
     У  меня  был  свободный  доступ  в  жилье  Гитлера,  и  я  этим  широко
пользовался.  Дежурный  полицейский  у  въезда  в садик знал  мою машину, не
задавая  никаких  вопросов, распахивал  дверцу, я припарковывал автомобиль и
входил в квартиру, перестроенную Троостом. Она простиралась справа от только
что мной отстроенной Канцелярии и была связана с ней просторным переходом.
     Дежурный  эсэсовец из охраны запросто приветствовал меня, я отдавал ему
рулоны  с  эскизами  и,  безо  всякого  сопровождения,  как совершенно свой,
направлялся в просторный холл. Это помещение с гобеленами на белых стенах, с
темнокрасными   мраморными  полами,  устланными  мягкими  коврами,  с  двумя
группами клубных кресел и столов было очень удобным. Обычно здесь можно было
застать занятых оживленной беседой гостей, кто-то вел телефонные  разговоры.
Вообще это  помещение притягивало к себе, не в  последнюю  очередь и потому,
что только здесь разрешалось курить.
     Предписанное "Хайль  Гитлер!" звучало  здесь редко, гораздо чаще просто
желали друг другу доброго  дня. И манера демонстрировать свою принадлежность
к партии шевроном над обшлагом рукава также была  не принята  в  этом кругу,
вообще гостей в партийной форме было почти не видно. Те, кто уже протиснулся
в этот круг, имел привилегию на определенную непринужденность.
     Через  квадратную переднюю,  которой из-за  неудобной  мебели почти  не
пользовались,  путь  вел в собственно гостиную, в  которой гости, по большой
части стоя, разбившись  на  группки,  вели  свои разговоры. Эта  стометровой
площади комната,  единственная  во  всей  квартире  могущая претендовать  на
какой-то уют, осталась, учитывая ее бисмарковское прошлое, во  время большой
перестройки  1933-34гг.   нетронутой:  балочные  перекрытия  из  дерева,  до
половины покрытые деревянными панелями стены, камин, украшенный гербом эпохи
флорентинского  Ренессанса,  привезенным канцлером  Бюловым  из  Италии.  На
нижнем  этаже это был единственный  камин.  Перед камином  были  расставлены
обитые темной кожей кресла, а позади софы  стоял  большой мраморный стол, на
котором  всегда были  разложены газеты. Стены украшали гобелен и два полотна
Шинкеля.  Их  получили  в  длительное  пользование  для  жилья  канцлера  из
Национальной галереи.
     Момент своего появления Гитлер определял  с небрежностью суверена. Обед
обычно назначался часа на два, но чаще он начинался в три, а  то и  позже, в
зависимости от прихода Гитлера -- часто из своих частных помещений или прямо
после  какого-то   совещания  в  Канцелярии.  Он  появлялся  без  каких-либо
формальностей, как простое частное лицо, пожимал руки окружавшим его гостям,
высказывал  какие-то замечания на злобу дня;  у  некоторых, особо уважаемых,
осведомлялся о  здоровье  "госпожи  супруги", получал  от  шефа  прессслужбы
подборку новостей, садился несколько всторонку в одно из кресел и погружался
в   чтение.   Иногда   он  передавал   какой-нибудь  листок  кому-нибудь  из
присутствующих, если информация казалась ему заслуживающей внимания  и делал
вскольз какие-то замечания.
     Так  продолжалось еще минут  15-20, пока не раздвигались портьеры одной
из стеклянных дверей, ведшей в столовую.  Домоправитель, невольно вызывавший
симпатию своей дородностью, просто -- что соответствовало всей обстановке --
сообщал  Гитлеру,  что обед готов. "Фюрер" направлялся в столовую первым, за
ним, без какого-либо строго установленного порядка, тянулись гости.
     Из всех заново перестроенных профессором Троостом помещений  резиденции
рейхсканцлера  эта просторная квадратная  комната (12  м на 12) была самой в
своем оформлении  продуманной. Одна стена имела три стеклянные двери, ведшие