это как своего рода вызов. Кто знает, какие атавистические инстинкты толкают
к такому поединку,  когда два противника смотрят в упор в глаза  друг другу,
пока один не сдастся. Обычно я всегда выигрывал такие перегляды. Но на  этот
раз  мне пришлось призвать всю,  почти сверхчеловеческую, энергию  -- время,
казалось,  остановилось -- чтобы  не  поддаться  все нараставшему  давлению,
искусу закрыть веки; наконец, Гитлер опустил веки и сразу же заговорил о чем
-- то со своей соседкой.
     Я  часто  задавал  себе  вопрос: что мешает  мне считать  Гитлера своим
другом?  Я был постоянно в  его окружении, в его частном  обиходе чувствовал
себя почти как дома  и был, кроме того, его первейшим сотрудником в столь им
любимой области, в архитектуре.
     Мешало  все.  В  жизни своей  я  не  встречал  человека,  так тщательно
скрывавшего свои  чувства, и если они и приоткрывались, то всего на какое-то
мгновение. Во время заключения в Шпандау я обсуждал с Гессом эту особенность
Гитлера. По общему нашему заключению,  бывали  такие минуты, когда казалось,
что  ты к  нему  как-то приблизился. Но это всегда оказывалось заблуждением.
Если очень осторожно ты начинал переходить на предложенный им дружеский тон,
он тут же воздвигал непреодолимую защитную стену.
     Впрочем, Гесс  полагал,  что  все же  одно  исключение было  --  Дитрих
Эккардт.  Но основательнее  обсудив этот  казус, мы пришли к заключению, что
здесь  все же  скорее  имело  место  почтительное  отношение  к  старшему по
возрасту  и  в антисемитских кругах весьма уважаемому  писателю, чем дружба.
После кончины Эккардта в 1923 г. только четыре человека обращались к Гитлеру
по-дружески на "ты": Эссер, Кристиан Вебер, Штрайхер и Рем (6). По отношению
к первому из названных  он  воспользовался  после  1933  г.  первым  удобным
поводом,  чтобы вернуться к  "Вы",  второго  он  просто избегал,  с  третьим
обращался  совершенно  безличностно,  а  четвертого  приказал  убить  (Нужен
комментарий  --  В.И.).  Даже по  отношению к Еве Браун  он  никогда не  был
абсолютно  раскован и  человечен:  дистанция между фюрером  нации  и простой
девушкой постоянно поддерживалась.  Иногда он  не очень к месту обращался  к
ней "чапперль".  Это  баварское простонародное  словцо,  означающее примерно
"малышка", и передавало его отношение к ней.
     Авантюризм  своего  предназначения,  масштаб  ставки  в  игре  были  им
по-настоящему осознаны после  продолжительной  беседы  в ноябре  1936  г. на
Оберзальцберге с кардиналом Фаульхабером. После ее окончания мы сидели с ним
вдвоем  в  эркере столовой, в наплывающих сумерках.  После долгого молчания,
когда он смотрел  куда-то за окно, он произнес задумчиво: "На то у  меня две
возможности: либо полностью  претворить мои планы, либо  потерпеть крушение.
Осуществлю я их  -- и я войду  в историю как  один из величайших ее творцов,
потреплю крах -- и я буду осужден, ненавидим и проклят".



Глава 8

                 Новая имперская канцелярия
     Чтобы обставить свое восхождение к одному "одному из величайших творцов
истории" достойным образом,  Гитлер потребовал возвести архитектурную кулису
имперского размаха.  Имперскую  канцелярию, в  которую он  вступил 30 января
1933 г., он обозвал "конторой мыловаренного концерна". Во всяком случае, это
-- не центр власти ставшего могущественным Рейха.
     В конце января 1938 г. Гитлер официально принял меня  в своем кабинете:
"У меня есть для Вас срочный  заказ, -- произнес  он приподнятым тоном, стоя
посреди кабинета.  -- Уже в самом ближайшем будущем мне  предстоят важнейшие
переговоры. Для этого мне нужны просторные помещения и залы, на фоне которых
я  бы производил должное впечатление,  в особенности на мелких  властителей.
Под  строительство я отвожу Вам  всю Фосс-штрассе. Сколько это будет стоить,
мне безразлично.  Но строиться это должно очень быстро и в то же время иметь
солидный облик.  Сколько для этого Вам нужно времени? Планы,  снос  домов --
все вместе? Два или даже  полтора года -- для меня слишком долго. Успеете до
10  января 1939  г.? Я  хочу  провести уже следующий прием  дипломатического
корпуса в новой канцелярии". С этим он меня и отпустил.
     Дальнейший  ход  событий того  дня  Гитлер  описал  в  речи  по  случаю
праздничного  события  -- окончания  монтажа  балок крыши: "Мой  генеральный
инспектор по делам строительства попросил несколько часов на  размышление, а
вечером  он пришел с календарным графиком  и сказал:  "Такого-то марта будет
закончен снос  домов, 1-го августа  состоится праздник  по случаю подведения
здания под  крышу,  а 9-го января,  мой фюрер,  я  доложу  Вам о  завершении
строительства". Я ведь и сам прохожу по  этому цеху, от строительства,  и  я
знаю, что это значит. Такого  еще не бывало. Это рекордное  достижение". (1)
На деле это было самое легкомысленное обязательство в моей  жизни. Но Гитлер
был доволен.
     Снос  строений  под  стройплощадку  по Фосс-штрассе начался немедленно.
Одновременно  шла  работа  над  планами  внешнего вида  здания  и внутренней
планировки.  К  строительству бомбоубежища приступили  прямо по  карандашным
наметкам.  Но и впоследствии приходилось  в спешном порядке давать заказы на
поставку  многих  строительных  деталей,  прежде  чем  я  успевал  до  конца
продумать  архитектурные  решения.  Самые  длительные  сроки  потребовались,
например, для изготовления  гигантских  ковров ручной работы  для  множества
просторных залов. Я  определял их форматы и цветовую гамму еще  до того, как