вокруг  СС: "Что  за чушь! Только-только наступило время, отбросившее всякую
мистику, и пожалуйста -- он начинает  все  с начала! Так  уж  тогда  лучше и
остаться  в лоне церкви. У  нее, по крайней мере, есть традиции.  Чего стоит
одна мысль сделать из меня когда-нибудь "святого СС"! Подумать только! Да  я
в гробу перевернусь!"
     "Недавно  Гиммлер  опять  выступил  с  речью, в которой  обозвал  Карла
Великого "убийцей саксов". Гибель многих саксов не может рассматриваться как
историческое преступление, как полагает Гиммлер. Карл Великий сделал большое
дело,  подчинив  себе  Видукинда и быстренько  перебив  саксов. Это  сделало
возможным распространение империи франков и западной культуры  на Германию".
(Нужен комментарий -- В.И.)
     Гиммлер организовал с помощью ученых раскопки из времен доисторических.
"И зачем только мы  перед всем миром твердим, что у  нас  нет прошлого? Мало
того,  что римляне возводили уже огромные  сооружения, когда наши предки еще
жили в глинобитных  жилищах,  так Гиммлер принялся  теперь за  раскопки этих
поселений и впадает в экстаз от всякого, что попадется, глиняного  черепка и
каменного топора.  Мы  этим только доказываем,  что мы все еще  охотились  с
каменными топорами  и  сбивались  в груду у открытого костра, когда Греция и
Рим  уже  находились  на  высочайшей  ступени  культуры.  У  нас  более  чем
достаточно  оснований  помалкивать о  своем прошлом. А Гиммлер вместо  этого
трезвонит  об  этом  повсюду.  Можно  себе представить,  с каким  презрением
сегодняшние римляне смеются над этими откровениями".
     Тогда как в берлинском кругу  своих политических сотрудников он  крайне
резко  высказывался  против  церкви,  то  здесь, в  присутствии  женщин,  он
придерживался более  примирительного  тона  -- один  из примеров  тому,  как
приспосабливал он свои суждения к данной аудитории.
     "Церковь, конечно, для народа нужна. Это сильный и стабильный элемент",
-- мог он  разъяснять в своем приватном кружке. Правда, в данном  случае  он
имел в виду инструмент, который был бы на его стороне: "Если  бы Райби  (так
он именовал рейхсепископа Людвига  Мюллера) был  действительно личностью! Но
зачем же возводить  в сан какого-то ничтожного полкового священника? Да я бы
с  охотой  оказал ему поддержку.  Но на что  она ему? Евангелическая церковь
могла бы у нас с моей помощью стать государственной церковью, как в Англии".
     Даже  еще  и в  1942  г. Гитлер в одном из разговоров на Оберзальцберге
подчеркнул,  что  он  считает  существование  церкви   в  жизни  государства
совершенно  необходимым.  Он был  бы просто счастлив,  объявись какой-нибудь
выдающийся церковник,  который смог  бы  возглавить  одну  --  а лучше  еще,
объединив  их, -- обе  церкви.  Он  по-прежнему  сожалеет,  что рейхсепископ
Мюллер  не  тот человек,  который был бы  способен  осуществить  его  далеко
простирающиеся планы.  При этом он весьма резко  осудил борьбу против церкви
как  преступление  перед  будущим народа,  потому  как  невозможно  заменить
церковь  "партидеологией".  Не может  быть сомнений в том,  что  с  течением
времени    церковь    сумеет    приспособиться    к    политическим    целям
национал-социализма: на протяжении своей истории она, видит Бог, только этим
и занималась. Создание  какой-то партрелигии означало  бы  просто впадение в
средневековый мистицизм.  Все это  мифотворчество вокруг  СС и нечитабельный
труд Розенберга "Миф двадцатого столетия" вполне это доказали.
     Если бы  в  таком,  обращенном к самому себе монологу, прозвучали более
резкие суждения о церкви, Борман тут же бы вытащил из кармана всегда при нем
находившиеся  белые  карточки:  он  записывал  все, казавшиеся  ему важными,
суждения Гитлера.  С  особой жедностью он заносил на  них  пренебрежительные
высказывания о церкви. Я предполагал, что  он собирает материал для  будущей
биографии Гитлера.
     Когда  в  1937  г. он узнал о том, что  на предприятиях, принадлежавших
партии, а также в СС многие  его  сторонники  заявили  о  выходе из  церкви,
поскольку-де она упорствует в своем противодействии намерениям  Гитлера,  то
он, по соображениям оппортунистическим,  приказал своим ведущим политическим
сотрудникам, но прежде всего -- Герингу  и Геббельсу --  и  впредь числиться
прихожанами. И он сам останется в католической церкви, хотя у него нет к ней
внутренней привязанности. Он и остался в ней до самого самоубийства.
     Каким образом Гитлер  представлял  себе свою  государственную  церковь,
видно из неоднократно им повторявшегося  рассказа о посещении его делегацией
каких-то  высокопоставленных арабов.  Когда  мусульмане,  так излагали  свою
историческую версию гости,  собрались в VIII в. вторгнуться через Францию  в
центральную  Европу, они, к несчастью, потерпели поражение при Пуатье.  Если
бы тогда  победили  арабы,  то  сегодняшний  мир был  бы мусульманским.  Они
навязали бы  германским  народностям религию, главный  постулат  которой  --
распространять  истинную  веру мечом  и  подчинять ей  все другие народы  --
прямо-таки  в крови  у германцев.  Но в силу  своей  расовой неполноценности
завоеватели не  смогли бы  долго  продержаться  в противостоянии выросшим  в
более  суровых  климатических  условиях  и более  физически сильным  местным
жителям. Так  что в  конечном  счете  во главе этой части  исламской мировой
империи оказались бы  не арабы,  а  омусульманенные  германцы.  Свой рассказ
Гитлер обыкновенно заключал следующим рассуждением: "Вообще наша беда в том,
что не  та у нас религия.  Почему у нас не религия  японцев, которая превыше
всего ставит  жертву во  имя  отечества? Да и мусульманская вера была бы для
нас  более  подходящей, чем,  как  назло,  это  христианство  с  его дряблым
страстотерпием".  Поразительно,  но  еще  до  войны  он  нередко  утверждал:
"Сегодня сибиряки,  белорусы и степные люди живут очень здоровой жизнью. Это
делает  их  способными   к   развитию   и  в  долгосрочной  перспективе  они