тяжелые прямоугольные  колонны,  о которые, казалось,  должен был  разбиться
вражеский порыв, а с карниза моей  башни на русскую  пару сверху вниз взирал
орел со свастикой в когтях. За это сооружение я  получил золотую медаль, мой
советский коллега -- тоже.
     На праздничном обеде по случаю открытия нашего павильона я познакомился
с послом Франции Андре Франсуа-Понсе. Он сделал мне предложение организовать
в  Париже  выставку моих работ в обмен на выставку  современной  французской
живописи  в  Берлине.  Французская  архитектура  отстает,  заметил я, но  "в
живописи вам есть чему у нас поучиться". При первом удобном случае я сообщил
Гитлеру об этом предложении, которое помогло бы мне приобрести международную
известность. Гитлер просто промолчал в ответ  на эту непрошенную инициативу,
что  должно  было  означать  ни отказ,  ни  согласие, но  во  всяком  случае
исключало возвращение к этой теме.
     Во время краткого пребывания  во  Франции я  осмотрел  "Дворец Шайо"  и
"Дворец современного искусства", а также и еще незавершенный  строительством
"Музей  общественного  труда",   спроектированный  знаменитым  авангардистом
Огюстом Перре. Я  был удивлен, что и Франция в своих  парадных зданиях также
склоняется к  неоклассицизму.  Позднее было много разговоров, что стиль этот
-- верный признак зодчества тоталитарных государств. Это совершенно неверно.
В  гораздо  большей  мере -- это  печать  эпохи,  и  ее  можно проследить  в
Вашингтоне, Лондоне, Париже,  а  равно -- и  в Риме  и  Москве,  и  в  наших
проектах для Берлина (7).
     Мы раздобыли немного французской валюты и отправились  с женой вместе с
друзьями  в  автомобильное путешствие по Франции. Неторопливо бродили мы  по
замкам и соборам, постепенно двигаясь на  юг.  Посетили единственные в своем
роде  обширные  замковые сооружения Каркассона, вид которых настроил нас  на
романтический лад, хотя они и представляют  собой всего-навсего поразительно
рационально построенные  средневековые военные укрепления, т.е. что-то вроде
современного  бункера.   В   гостинице  при  замке  мы  наслаждались  старым
французским вином  и собирались  еще несколько дней порадоваться тишине этих
мест. Но тут меня  неожиданно позвали к телефону.  В этом  удаленном  уголке
Франции  у  меня  было  полное  чувство  защищенности от  звонков адъютантов
Гитлера. К тому же никто не мог знать наш маршрут.
     А между тем  французская  полиция следила  за  нашими  перемещениями по
соображениям  безопасности  и  контроля,  во  всяком  случае  на  запрос  из
Оберзальцберга она сразу же сообщила о нашем местонахождении. У телефона был
адъютант Брюкнер: "Вам надлежит завтра к полудню появиться у фюрера". На мое
возражение, что только на  дорогу  мне  понадобится  два с половиной дня, он
ответил: "Завтра утром  здесь  состоится совещание, и фюрер  требует  Вашего
присутствия".  Я  еще  пытался слабо  протестовать, но на  это  последовало:
"Минуточку... Фюрер знает,  где Вы, и  тем не  менее  Вы завтра должны  быть
здесь".
     Я  сильно  расстроился,  разозлился и  был просто  в  растерянности. Из
переговоров по телефону с пилотом  Гитлера следовало, что его спецсамолет не
может совершить  посадку  во Франции.  Но  он постарается  пристроить меня в
немецкий  транспортный  самолет, который  по  пути  из  Африки в  шесть утра
совершит промежуточную  посадку в  Марселе. А  персональный самолет  Гитлера
сможет доставить меня из Штутгарта на аэродром Айнринг под Берхтесгаденом.
     Той же ночью мы  выехали в Марсель. На несколько минут  в лунном сиянии
перед нами предстали  римские постройки в  Арле, которые, собственно, и были
целью нашей  поездки.  А около  двух  часов  ночи  мы прибыли  в гостиницу в
Марселе.  Еще через три часа я  был уже в аэропорту, а к полудню, как и было
приказано, на Оберзальцберге перед Гитлером: "Сожалею,  господин Шпеер, но я
перенес  совещание.  Мне  важно  было  бы  Ваше  мнение о  висячем  мосте  в
Гамбурге". В  этот  день д-р  Тодт  собирался  представить  ему  свой проект
грандиозного   моста,  который   должен  был  бы   превзойти   Золотой  мост
Сан-Франциско. Возведение этого моста намечалось лишь на 40-е годы, и Гитлер
вполне мог бы дать мне недельку порадоваться отпуску.
     Другой  раз  мы  с  женой  сбежали  в  Альпы, когда  меня  снова настиг
телефонный  звонок адъютанта: "Вы должны появиться у фюрера. Завтра  утром в
"Остерии", к завтраку".  Он пресек мои  возражения: "Нет,  срочно и  важно".
Гитлер  встретил меня  в "Остерии":  "Очень мило,  что Вы  пришли.  Что? Был
вызов? Да  нет  же, я просто мимоходом вчера поинтересовался, где  находится
господин  Шпеер.  Но,  знаете, это  и правильно. Ну, зачем Вам  кататься  на
лыжах".
     Фон Нейрат проявил побольше независимости. Однажды, когда Гитлер поздно
вечером   приказал  его  помощнику:  "Мне  нужно  переговорить  с  министром
иностранных  дел",  то  после короткого  разговора по  внутреннему  телефону
услышал: "Господин Имперский министр иностранных дел отошли ко сну". -- "Его
следует разбудить, если я желаю поговорить с ним". Снова вдали переговоры, и
смущенный  ответ  помощника:  "Господин  Имперский министр  иностранных  дел
просит передать, что завтра с раннего утра он в Вашем распоряжении, а сейчас
он очень устал и хочет спать".
     Перед  столь твердым отпором Гитлер хотя и спасовал, но до конца вечера
был в дурном расположении духа. Таких проявлений независимости он никогда не
забывал и рассчитывался при первом же удобном случае.



Глава 7