Оберзальцберг
     Любой  носитель  власти,  будь  то   руководитель   предприятия,  глава
правительства или диктатор, всегда  подвержен постоянному конфликту.  В силу
положения  личное  его  благоволение  становится  для  его  подданных  столь
вожделенным, что за  него  всегда склонны продаться. Окружение  потентата не
только  находится  в  постоянной  опасности превратиться в  коррумпированных
царедворцев, но оно испытывает  и  непрерывное искушение демонстрацией своей
преданности подкупать самого властителя.
     О  том,  чего  на  самом деле  стоит  руководитель, красноречивее всего
свидетельствует то, как он воспринимает это идущее снизу воздействие. Я знал
немало крупных промышленников и высших  военных, умевших противостоять этому
искусу. Если власть наследуется  в течение нескольких поколений, то  нередко
возникает  своего  рода наследственная неподкупность.  Из окружения  Гитлера
лишь единицы, как,  например, Фриц Тодт, устояли  перед  прельщениями двора.
Гитлер же не обнаруживал явного стремления пресекать опасности такого рода.
     Некоторые особенности формирования его стиля  господства заводили  его,
особенно после 1937 г., во все усиливающуюся изоляцию. К этому надо добавить
его  неумение устанавливать человеческие  контакты. В  узком кругу мы  тогда
часто обсуждали изменения в нем, проступавшие все с большей отчетливостью. К
этому времени  появилось новое издание книги Генриха  Гофмана "Гитлер, каким
его  не  знает   никто".  Прежнее  издание  было  изъято  из  продажи  из-за
фотографии, на которой Гитлер запечатлен  в дружеском общении с тем временем
убитым им Ремом. Снимки для нового издания отбирались Гитлером лично. На них
можно  было видеть  обходительного, жизнерадостного, раскованного  и  вполне
земного  господина. Вот он в баварских коротких  кожаных  штанах,  вот он за
веслами,  а здесь  -- вольно растянувшийся на  траве, вот  он на  прогулке в
окружении восторженной молодежи  или  в  мастерской художника.  И  везде  он
доброжелателен  и  общителен.  Эта  книга  стала  самым  высшим  достижением
Гофмана. Но  уже ко времени своего появления она устарела. Тот Гитлер, каким
я еще знавал его в начале 30-х годов, уступил место другому -- недоступному,
сторонящемуся людей, деспотичному даже по отношению к ближайшему окружению.
     В одной  из  отдаленных горных долин баварских Альп, в  Остертале,  мне
удалось  отыскать  охотничий  домик  --  небольшой,  но  все  же  достаточно
вместительный,  чтобы  поставить  кульманы  и  с  грехом  пополам разместить
несколько  сотрудников  и  собственную  семью.  Там  в  начале  1935  г.  мы
набрасывали эскизы моих  берлинских  строек. То  были счастливые дни труда и
семейной  жизни. Но однажды я совершил роковую  ошибку. Я  рассказал об этой
идиллии Гитлеру. "Но у  меня Вы можете  устроиться еще лучше. Я предоставляю
Вам дом Бехштейнов (1).  На застекленной веранде у Вас там  будет достаточно
места для Вашего  бюро". Но и из этой виллы нам пришлось переезжать  в конце
мая 1937 г.  в специальный дом-ателье, который  по указанию Гитлера выстроил
Борман по моему проекту.  Так рядом  с Гитлером,  Герингом и Борманом возник
"четвертый Оберзальцберг".
     Понятно, что я был  счастлив  быть отмеченным столь наглядным образом и
принятым в узкий круг.  Но очень скоро мне пришлось убедиться в том, что это
был не очень-то выгодный обмен. Из уединенной альпийской  долины мы попали в
здание, огороженное высокой колючей проволокой, войти в  которое  можно было
только  после  проверки документов у  обоих ворот. Все это напоминало вольер
для  диких  животных.  И всегда находились  любопытные,  желавшие глянуть на
высокопоставленных обитателей гор.
     Подлинным  владельцем Оберзальцберга был Борман. Он  принуждал крестьян
продавать  их дворы, многие из которых  насчитывали не одно столетие, сносил
их,  как и  многочисленные  распятия  на горных дорогах  и кручах в память о
несчастных  случаях,  последнее  --  несмотря на горячие  протесты церковной
общины.  Прибирал  он к рукам и государственный  лес, пока его  площадь -- с
отметки в  1900  м и до расположенной шестьюстами метрами ниже долины  -- не
составила почти  семь  квадратных  километров. Периметр  внутреннего  забора
достигал примерно трех, а внешнего -- четырнадцати километров.
     Без  малейшей  жалости к  девственной природе Борман рассек этот дивный
ландшафт  сетью   дорог.  Лесные  тропы,  усыпанные  хвоей,  с  выступающими
корневищами, были превращены в  асфальтированные дорожки. Казарма, гараж  --
целый  дом,  гостиница для  гостей Гитлера, новая фактория, поселок для  все
увеличивавшегося персонала служащих  росли  как грибы,  как  на каком-нибудь
внезапно ставшем модным курорте. На горных  склонах лепились времянки-бараки
для сотен строительных рабочих, сновали грузовики со стройматериалами, ночью
ярко  светились огни стройплощадок  -- работа  шла в две  смены, по временам
долина сотрясалась взрывами.
     На  вершине  личной  горы  Гитлера  Борман  соорудил дом,  обставленный
мебелью, представлявшей собой какую-то  странную помесь роскоши океанических
лайнеров  и старокрестьянского быта. Подъехать к нему было  можно  только по
единственной,   довольно   рискованно  проложенной  дороге,  приводившей   к
прорубленному  в скалах  лифту. Только на  подъездные пути к этому дому, где
Гитлер  побывал  всего  несколько раз, Борман вбухал 20-30 миллионов  марок.
Острословы  из  гитлеровского  окружения  не преминули заметить: "Все как  в
городке золотоискателей.  Только Борман  не  находит золото, а  расшвыривает
его". Гитлер  хотя  и  неодобрительно  отзывался  о  всей  этой лихорадочной
деятельности, но заметил: "Это делает Борман, и я не  хотел бы вмешиваться".
И  еще раз:  "Когда здесь все будет  отстроено,  я подыщу себе  какую-нибудь
тихую долину и прикажу построить  там небольшой деревянный  дом, вроде того,