Пока  шли работы в квартире канцлера,  Гитлер  жил  в  квартире  своего
госсекретаря  Ламмерса,  на самом  верхнем этаже  административного  здания.
Здесь я  часто принимал участие в его обедах и ужинах. Вечерами  чаще  всего
собирались  люди, постоянно сопровождавшие Гитлера, многие годы возивший его
шофер Шрек, командир лейбштандарта СС Зепп Дитрих, заведующий отделом печати
доктор  Дитрих,  оба  адъютанта,  Брюкнер  и  Шауб,  а  также Генрих Гофман,
фотограф Гитлера. Поскольку за стол могли сесть одновременно не более десяти
человек,  свободных  мест  уже  почти  не оставалось.  Напротив,  за  обедом
собирались  преимущественно  старые мюнхенские  соратники,  такие  как Аман,
Шварц  и  Эссер,  или гауляйтер  Вагнер, часто  также  Верлин,  руководитель
мюнхенского филиала  Даймлер-Бенца и поставщик автомобилей Гитлера. Министры
приходили,  видимо,  редко; Гиммлера я  также встречал  редко, как и Рема  и
Штрайхера,  зато  очень ? Геббельса и  Геринга.  Уже  тогда исключались  все
чиновники из окружения рейхсканцлера. Так, например, бросалось  в глаза, что
даже  Ламмерс, хотя он и был хозяином этой квартиры, никогда не оказывался в
числе приглашенных; конечно, это было не случайно.
     Потому что в этом  кругу Гитлер часто  анализировал  события  дня.  Без
особых  претензий, он просто завершал таким образом  свою дневную программу.
Он любил  рассказывать,  как  он сумел избавиться  от  бюрократии, грозившей
захлестнуть  его в  его деятельности  в  качестве  рейхсканцлера:  "В первые
недели мне докладывали ну буквально о каждой мелочи. Каждый день  я  находил
на своем столе груды  бумаг, и сколько  бы я ни работал, они не уменьшались.
Пока я радикально не положил конец этой бессмыслице! Если бы я продолжал так
работать, я никогда не пришел бы к положительным результатам, потому что они
просто  не  оставляли  мне  времени   на  размышления.  Когда  я   отказался
просматривать бумаги, мне сказали, что я задерживаю принятие важных решений.
Но только  благодаря  этому  я  и  смог  поразмыслить  о важных вопросах, по
которым  я принимал решение. Так я  стал  задавать  ритм,  а не чиновники --
определять, что мне делать".
     Иногда  он рассказывал  о своих  поездках:  "Шрек  был  лучшим шофером,
какого  я  только  могу  себе  представить,   а  наш  автомобиль  делал  170
километров. Мы всегда ездили очень  быстро. Но в последние  годы я  приказал
Шреку ездить со скоростью не более  80 километров. Подумать  только, если бы
со мной что-нибудь случилось. Мы особенно любили гонять большие американские
машины.  Всегда  плелись  в  конце,  пока у них  не взыграет самолюбие.  Эти
америкашки, если их сравнить с мерседесом,  ведь просто  дрянь.  Их мотор не
выдерживал, через какое-то время начинал захлебываться,  и они  с вытянутыми
лицами оставались на обочине. Так им и надо!"
     Вечерами регулярно устанавливали примитивный кинопроектор,  чтобы после
кинохроники показать один-два художестваенных  фильма. Поначалу  слуги очень
неумело  обращались с  аппаратурой.  Часто картинка  была вверх  ногами  или
рвалась пленка; Гитлер  тогда еще  относился  к  этому  спокойнее,  чем  его
адъютанты,  которые  слишком  уж  любили  демонстрировать своим  подчиненным
власть, которой они были обязаны своему шефу.
     При выборе  фильмов  Гитлер совещался с Геббельсом. Чаще всего это были
фильмы, которые в то же самое  время  шли в берлинских  кинотеатрах.  Гитлер
предпочитал  безобидные развлекательные фильмы,  а также  фильмы о любви и о
жизни  высшего общества.  Как можно скорее следовало также  доставлять все с
Яннингсом и  Рюманом, с Хенни,  Портен,  Лил Даговер, Ольгой Чеховой,  Зарой
Леандер или  Женни  Юго. Фильмам-ревю с  большим количеством  голых ног  был
гарантирован  успех.  Нередко  мы  смотрели  заграничные фильмы, в том числе
такие, которые были недоступны  немецкому зрителю. Напротив, почти полностью
отсутствовали   фильмы   о   спорте   и   альпинизме,   никогда   также   не
демонстрировались   фильмы   о   животных,  ландшафтные   фильмы  и  фильмы,
рассказывающие  о других странах. Он  также  не  понимал  гротескные фильмы,
которые я тогда  так любил,  например,  с Бастером Китоном или  даже с Чарли
Чаплиным. Немецкая кинематография никак не могла покрыть нашу потребность  в
двух новых фильмах ежедневно. Поэтому многие из них  мы смотрели по два раза
и чаще:  бросалось в глаза  то, что никогда это не были трагедии, зато часто
феерии  или фильмы с  его любимыми актерами.  Этому выбору,  а также  обычаю
каждый  вечер просматривать по одному-два фильма  он  сохранил  верность  до
начала войны.
     На  одном из таких обедов зимой 1933 г. я сидел рядом с  Герингом. "Над
Вашей квартирой работает Шпеер, мой фюрер? Он Ваш архитектор?" Я, правда, им
не  был,  но  Гитлер ответил утвердительно.  "В таком случае  разрешите  ему
перестроить   и   мою   квартиру".   Гитлер   согласился,   и   Геринг,   не
поинтересовавшись, хочу ли я этим заняться, сразу же после обеда усадил меня
в  свой большой открытый автомобиль и,  как драгоценную добычу, увлек меня в
свою  квартиру.  Он  подобрал  себе  бывшую  резиденцию  прусского  министра
торговли,  находившуюся в одном из садов за Лейпцигской площадью,  дворец, с
большой пышностью воздвигнутый государством перед 1914 г.
     Всего  за несколько месяцев до этого эта  квартира  была  перестроена в
соответствии с указаниями самого Геринга,  прусскому государству это влетело
в  копеечку.  Гитлер  осмотрел  ее и неодобрительно заметил: "Темно!  И  как
только можно жить в  темноте! Сравнить с этим работу моего профессора! Везде
светло,   ясно  и  просто!"  И  действительно,  я   обнаружил  романтический
запутанный  лабиринт  маленьких  комнат с  темными застекленными  и тяжелыми
бархатными обоями, обставленных громоздкой мебелью в стиле  ренессанс. Нечто
вроде часовни было увенчано свастикой, в других  комнатах новый символ также
помещался на  потолках,  стенах и  полах.  Вид был такой, как будто  в  этой