Опьянение  первых  месяцев,  в  которые  меня  ввергли  создание  новой
организации,  успех,  признание,  скоро уступило место времени  забот и  все
усложняющихся проблем. Обеспокоенность вызвалась не только нехваткой рабочих
рук,  нерешавшимися  вопросами снабжения  и придворными интригами. Воздушные
налеты  британской  авиации заставляли меня  забыть  о  Бормане,  Заукеле  и
"центральном  планировании". В то же время они  способствовали  росту  моего
престижа,  потому что, несмотря на причиняемый ущерб, производили мы  все же
не меньше, а больше.
     Эти налеты  обрушили войну в наш  быт. В горящих и опустошенных городах
мы день  за днем на себе  чувствовали  войну во всей  ее  реальности, и  это
побуждало нас к предельному трудовому напряжению.
     Не сломили они и  волю к  сопротивлению народа. Напротив,  из посещений
заводов,  из  контактов с простыми  людьми,  я  скорее вынес  впечатление  о
растущем  ожесточении.  Не  исключаю,  что потери 9%  продукции,  как мы  их
оценивали (1), были с лихвой компенсированы трудовыми усилиями.
     Наиболее чувствительные потери возникли вследствие крупномасштабных мер
противовоздушной обороны. 10 тыс. тяжелых зенитных орудий уставились  в 1943
г.  в небо  Рейха и оккупированных западных территорий (2). А ведь их  можно
было бы  использовать в России  против танков  и  иных  наземных целей.  Без
второго, воздушного, фронта над нашей родиной наша противотанковая мощь, уже
только  имея в виду одни боеприпасы,  примерно  удвоилась бы. К  тому же она
отвлекала   сотни   тысяч   молодых   солдат.   Треть    оптико-механической
промышленности  была  занята  выполнением  заказов  для  приборов  наведения
противозенитных батарей,  в  продукции  электротехнической промышленности до
половины  объема  занимали радарные  установки и приборы связи и  оповещения
ПВО.  Поэтому обеспечение наших фронтовых  частей  современной  аппаратурой,
несмотря    на   высокий   уровень    развития    немецкой    промышленности
электрооборудования и оптики,  было  много  хуже,  чем  в вооруженных  силах
Запада (3).
     Представление о том, какие трудности на нас надвигаются уже в следующем
году, мы получили  в ночь с 30 на 31 мая 1942 г. во время налета англичан на
Кельн, когда они, собрав все силы, задействовали 1046 бомбардировщиков.
     По  чистой  случайности  на  следующее утро  Мильх  и я  были вызваны к
Герингу, пребывающему на этот раз не в Каринхалле, а в замке Фельденштайн во
франконской  Швейцарии.  Рейхсмаршала мы застали в дурном расположении духа.
Он  не  желал  признать  достоверность  донесений  о  бомбардировке.  "Такое
количество  бомб  просто  невозможно сбросить за  одну ночь, -- рычал  он на
своего  адъютанта.  --  Свяжите   меня   с  гауляйтером  Кельна".  Мы  стали
свидетелями     абсурдного    телефонного    разговора.    "Доклад    Вашего
полицай-президента  -- вонь  и ложь!" Гауляйтер, по-видимому, возражал. "А я
Вам говорю  как  рейхсмаршал, что  сообщенные цифры просто немыслимо высоки.
Как  мы можем докладывать нашему  фюреру подобные фантазии!" Насколько можно
было  судить,  гауляйтер  на другом  конце провода  стоял  на своем. "Как Вы
думаете считать зажигалки? Ведь Ваши цифры -- всего лишь оценка. А я еще раз
повторяю  Вам, что  они во много  раз завышены.  Все неверно!  Немедленно же
скорректируйте Ваши цифры в донесении фюреру. Вы  что, хотите сказать, что я
вру?!  Я  уже отправил  фюреру свое  донесение  с настоящими цифрами. И  они
окончательные!"
     Как если бы ровно ничего не произошло, после обсуждения Геринг  показал
нам свой дом, бывшее  жилье его родителей. Как в  самые мирные  времена,  он
приказал принести чертежи строительства,  объяснял  нам, какой  великолепный
замок  потеснит в  этих  древних  руинах  скромный бидермайеровский дом  его
родителей. Но перво-наперво  он хотел  бы соорудить надежный  бункер. И  для
него уже были готовы чертежи.
     Тремя днями  позднее я был  в ставке. Возбуждение, вызванное налетом на
Кельн, еще не улеглось. Я рассказал Гитлеру о странном  телефонном разговоре
между  Герингом и гауляйтером Гроэ.  Конечно, я  высказал предположение, что
данные  Геринга, вероятно, ближе к истине, чем сообщенные гауляйтером. Но  у
Гитлера  уже  сложилось  свое  мнение  на  сей  счет.  Он предъявил  Герингу
информацию  вражеской прессы  о численности  бомбардировщиков  и  сброшенных
бомб.  Они были еще выше, чем в донесении кельнского гауляйтера (4).  Гитлер
был страшно возмущен тактическим финтом Геринга, но частично возлагал вину и
на  штаб люфтваффе. На следующий день он принял Геринга как обычно, и вопрос
этот не затрагивался.
     Уже 20  сентября 1942 г. я  обратил внимание  Гитлера на то,  что из-за
прекращения  поставок  танков  с  завода в  Фридрихсхафене и  подшипников из
Швейнфурта мы окажемся  в трудном  положении. Гитлер приказал создать вокруг
этих городов усиленную противовоздушную оборону. Уже в 1943 г. можно было бы
внести перелом в ход войны, если бы, как мне это  стало ясно  довольно рано,
перейти от малоосмысленных бомбардировок  по огромным площадям к селективным
налетам  на  центры оборонной промышленности. 11 апреля 1943  г. я предложил
Гитлеру поручить группе промышленников определить в  качестве первоочередных
целей  решающе важные для советской экономики объекты  энергетики. Но  через
месяц  не  мы, а  британская авиация предприняла  первую  попытку решительно
повлиять  на ход войны нанесением одного уничтожающего удара по центральному
нервному узлу военной  промышленности,  в расчете на эффект прогрессирующего
паралича.  Ведь  можно  привести в негодность  мотор, вытащив  всего-навсего
какую-нибудь   малюсенькую   деталь.    17   мая   1943   г.    девятнадцать
бомбардировщиков британских королевских ВВС предприняли попытку уничтожением