Ограничение  для реальной практики совершенно несущественное, тем более, что
большинство  важнейших  разделов четырехлетки  все равно  через "Центральное
планирование" уже управлялись мной.
     В знак своего согласия  Геринг подписал наш проект и  известил Ламмерса
по  телеграфу,  что теперь  все возражения  сняты. После этого и Гитлер  был
готов подписать  законопроект, который и был  ему представлен 2 сентября. Из
Имперского  министра  по  производству  вооружений  и   боеприпасов  я  стал
Имперским министром по производству вооружений и военной продукции.
     Интрига  Бормана  провалилась.  Я  на  прием  к  Гитлеру  не  просился,
предоставив  ему самому обдумать,  действительно ли в  данном случае  Борман
верно ему служил. По моему опыту мне казалось разумнее  не разоблачать перед
ним маневр Бормана и не ставить Гитлера в неловкое положение.
     Подобные  открытые и  скрытые противодействия против  расширения  сферы
моего министерства,  несомненно,  исходили от встревоженного Бормана. Борман
не мог  не понимать,  что  я  нахожусь  за  пределами  его  круга  власти  и
сосредоточиваю  все   больше  силы  в  своих  руках.  Кроме  того,  по  роду
деятельности  я  установил товарищеские отношения  с руководством армии -- с
Гудерианом,  Цейтцлером, Мильхом  и Деницем. Да и в  самом тесном  окружении
Гитлера  мне  были  ближе  те,  кто  недолюбливал  Бормана  --  адъютант  от
сухопутных войск при  Гитлере генерал Энгель, адъютант люфтваффе генерал фон
Белов, а также  не в  последнюю очередь адъютант от вермахта генерал Шмундт.
Тесно  со  мной  был  связан  и  постоянный  врач Гитлера  д-р  Карл Брандт,
считавший Бормана своим личным врагом.
     Однажды вечером, после  нескольких  стаканчиков настойки  "штейнхегер",
Шмундт утверждал, что  я  --  большая надежда армии.  Везде, куда  бы он  ни
приезжал, генералы  проявляли свое ко  мне уважение,  тогда  как  о  Геринге
отзывались только пренебрежительно. Чуть патетически  он завершил: "На армию
Вы, господин Шпеер,  всегда можете положиться. Она за Вас". Я так никогда  и
не  понял, что, собственно,  он  имел  в  виду,  делая столь  примечательное
заявление. Я подозреваю,  что он слегка перепутал  армию с генералами. Можно
предположить, что Шмундт  высказывался в подобном же духе и перед другими. И
это при узости и замкнутости мирка ставки не могло ускользнуть от Бормана.
     Примерно  в это же время,  т.е. осенью 1943  г.,  Гитлер меня несколько
смутил, когда он как-то перед началом "ситуации"  встретил меня  и Гиммлера,
да еще в  присутствии  других сотрудников, словами  приветствия "а вот и две
ягодки одного поля".  Что  бы  ни имел в  виду Гитлер,  рейхсфюреру СС с его
властью  и  влиянием это  вряд ли могло понравиться. Цейтцлер в  эти же  дни
сказал: "Фюрер  Вами чрезвычайно доволен! Недавно он отметил,  что возлагает
на  Вас самые большие надежды. После Геринга восходит новое  светило" (9). Я
попросил Цейтцлера помалкивать об этом. Поскольку этот отзыв был мне передан
входившими в самый узкий круг и другими, я мог быть уверенным,  что он дошел
и до Бормана. Всесильный секретарь Гитлера должен был понять,  что ему летом
этого года не удалось  восстановить Гитлера против меня, результат был прямо
противоположный.
     Гитлер  был довольно скуп  на высокие оценки, и к такой похвале  Борман
должен был отнестить  со всей серьезностью. Повышенная опасность с его точки
зрения   должна  была   заключаться   в  том,  что  я  вышел  не  из   рядов
низкопоклонствующей перед ним  партиерархии. С этих  пор  он  говорил  своим
ближайшим  сотрудникам, что я не только противник партии, но -- не более, не
менее -- стремлюсь стать преемником Гитлера (10). Он не совсем был не прав в
своих предположениях. Я вспоминаю, что и Мильх не раз заводил речь об этом.
     Гитлер, несомненно,  был  в  затруднении, на  ком  остановить  выбор  в
качестве  преемника:  репутация Геринга была подорвана,  Гесс сам  вычеркнул
себя, Ширах,  благодаря  усилиям  Бормана, был скомпрометирован,  а  Борман,
Гиммлер и Геббельс не отвечали "художественному" типу личности, как его себе
представлял Гитлер. Во мне же Гитлер,  возможно, открыл родственные черты: в
его  глазах  я  был художником милостью Божьей,  сумевшим  за короткое время
отвоевать  весомые  позиции  в  политической иерархии  и  который,  наконец,
добившись  успехов  в  производстве  вооружений, доказал,  что  у  него есть
способности и на военном поприще. Только во внешней политике, этом четвертом
домене Гитлера,  я ничем не проявил себя. Не  исключено, что я рисовался ему
гением от  искусства,  легко освоившимся в политике и тем самым  в  каком-то
очень отдаленном и косвенном смысле повторяющем его путь.
     В  кругу близких друзей я называл  Бормана "человеком  с ножницами  для
подрезания  кустов".  Его  энергия,   хитрость  и  жестокость  были  всецело
направлены на  то,  чтобы  никому  не  дать  вырасти.  Все  его  усилия были
направлены на  то, чтобы подрезать мою  власть. Начиная с октября  1943  г.,
гауляйтеры  сколачивали  фронт  против  меня  с  расчетом на то, что под  их
натиском я через годик в отчаянии сам откажусь от своего  поста.  До  самого
конца войны противоборство между Борманом и мной так  и осталось  с ничейным
результатом.  Гитлер  всякий  раз  притормаживал   его;  он  не  давал  меня
свергнуть,  изредка выделял меня своей  благосклонностью,  а то  вдруг грубо
нападал  на меня. Борман не мог лишить меня  моего успешно  функционирующего
аппарата. Он так тесно был связан со мной, что мое  свержение  означало бы и
его конец и тем самым стало бы фактором риска для всего руководства войной.


Глава 20

                            Бомбы