красивая  лепнина на потолке. Такие вещи  профессор делает замечательно". --
"Когда  Вы  предполагаете закончить?  Я  очень  спешу. У  меня сейчас только
маленькая квартирка государственного секретаря в мансарде. Туда я никого  не
могу пригласить. Просто смешно, до чего скаредной была республика. Вы видели
подъезд? А  лифт?  В  любом  магазине лучше". Лифт  действительно  время  от
времени выходил из строя и мог поднять только троих.
     Итак,  таким вот образом  держался Гитлер. Легко себе представить,  что
эта естественность произвела на меня впечатление; во  всяком случае, он  был
не только  рейхсканцлером, но  и тем  человеком,  благодаря  которому все  в
Германии начало оживать, который дал работу безработным и начал осуществлять
масштабные   экономические   программы.   Только   значительно   позже,   по
незначительным  мелочам, до меня начало  доходить,  что  во  всем этом  была
хорошая доза пропагандистского расчета.
     Я сопровождал его, наверное, уже в двадцатый или в тридцатый раз, когда
он  пригласил меня во время  обхода: "Не пообедаете  ли Вы с нами  сегодня?"
Конечно, я был  счастлив такому неожиданному  проявлению личной симпатии,  к
тому  же  я  никогда  не  мог  рассчитывать  на  это,  он  держался  слишком
официально.
     Я часто  лазил по  лесам  строек,  но именно в этот день  мне на костюм
опрокинулся ковш штукатурки.  Наверное, у  меня было очень  огорченное лицо,
потому что Гитлер заметил: "Пойдемте со  мной, там наверху мы все приведем в
порядок".
     В квартире ожидали гости; среди  них Геббельс, немало  удивленный моему
появлению в этом кругу. Гитлер  увел  меня  в свои апартаменты, появился его
слуга  и  был  послан  за  темно-синим пиджаком самого  Гитлера:  "Вот  так,
наденьте пока это!" Так я пошел  за Гитлером в столовую, сидел, избранный из
всех гостей,  рядом с ним. Я явно ему понравился. Геббельс обнаружил то, что
я в своем волнении совершенно не заметил. "У Вас же  значок фюрера Это
ведь не Ваш пиджак?" Гитлер ответил за меня: "Это тоже мой!"
     Во время этого обеда Гитлер впервые задал мне некоторые вопросы личного
характера. Только теперь он обнаружил, что я был автором проекта декораций к
1 Мая.  "Так,  а  Нюрнберг,  это  тоже  Вы  сделали? Тогда  ко  мне приходил
архитектор  с планами!  Точно, это были Вы... Что Вы  в  срок  управитесь  с
квартирой Геббельса, я никогда  бы ни поверил". Он не спросил, состою ли я в
партии. Когда  речь  шла  о  художниках, ему,  как  мне  казалось, это  было
довольно  безразлично.  Вместо этого ему как можно больше хотелось  узнать о
моем происхождении,  моей карьере архитектора, о том, что строили мой отец и
дед.
     Годы спустя Гитлер вспомнил это приглашение. "Я обратил на Вас внимание
во  время осмотров.  Я искал архитектора,  которому я  когда-нибудь смог  бы
доверить  свои строительные  планы. Он должен быть молод, Вы  же знаете, эти
планы ориентированы далеко в будущее.  Мне нужен человек,  который  и  после
моей смерти продолжил  бы их осуществление, авторитет которого был бы связан
с моим именем. Такого я увидел в Вас".
     После нескольких лет неудач  я был одержим желанием работать и мне было
двадцать восемь лет. За  крупный заказ я, как Фауст, продал бы душу. И вот я
нашел своего Мефистофеля. Выглядел он не менее обаятельно, чем у Гете.


Глава 4

                       Мой катализатор
     Я  был от природы  прилежен,  но  мне всегда был необходим определенный
толчок, чтобы открыть новые способности и высвободить новую энергию. И вот я
нашел свой катализатор, более мощный и сильнодействующий я не смог бы найти.
Я должен  был  полностью  выкладываться,  темп  все  ускорялся,  и  нагрузки
постоянно увеличивались.
     Тем самым я лишился того,  вокруг  чего  и протекала моя жизнь:  семьи.
Гитлер привлекал и  воодушевлял меня, я полностью попал под его  влияние,  и
вот уже  я принадлежал работе, а  не она мне.  Гитлер умел заставить ? своих
сотрудников с максимальным  напряжением.  "Человек растет по мере того,  как
возрастают его задачи", -- считал он.
     В  течение  двадцати лет,  проведенных мной  в тюрьме Шпандау, я  часто
спрашивал себя,  что  бы я сделал,  если  бы распознал  действительное  лицо
Гитлера и истинную природу установленного им господства. Ответ был банальным
и одновременно удручающим: я вскоре уже не мог отказаться от своей должности
архитектора Гитлера.  Мне еще  даже не было  тридцати и мне рисовались самые
волнующие перспективы, о которых только может мечтать архитектор.
     Кроме того, моя жажда  деятельности вытесняла проблемы,  с  которыми  я
неизбежно должен  был  бы  столкнуться. В будничной суете  отступала  всякая
нерешительность. Когда я писал эти мемуары, я все больше и больше удивлялся,
а  потом был просто поражен, что  до 1944 г.  так  редко,  собственно, почти
никогда, не находил времени, чтобы поразмыслить  о себе самом,  о том, что я
делаю,  что  никогда  не  размышлял о своем существовании. Сейчас,  когда  я
предаюсь  воспоминаниям, у  меня возникло ощущение, что что-то  подняло меня
тогда  над землей, лишило меня  всех корней и подчинило многочисленным чужим
силам.
     Если  оглянуться  назад,  почти больше всего меня  пугает то, что  в то
время  я в основном беспокоился, каким путем  я, как  архитектор,  пойду,  я
отходил  от уроков Тессенова. Напротив,  я,  по-видимому, считал,  что лично