переживаю незабываемое мгновение: появляется человек,  который  больше,  чем
любой другой государственный деятель, решительно повернул  судьбу  Германии,
мой господин, которому я безраздельно предан уже  много  лет  и  которому  я
абсолютно доверяю. Какое странное ощущение  солдата,  внезапно  представшего
перед своим главнокомандующим! (Я полагаю, что в тот момент,  когда  я  пишу
эти строки, более поздние чувства смешиваются с теми менее точными  и  менее
связными, что мой мозг смог зарегистрировать в тот миг.) Подойдя размеренным
шагом, фюрер приветствовал нас, вскинув руку тем характерным жестом, который
мы так хорошо знали по газетным  фотографиям.  Одет  он  был  очень  просто:
мундир офицера вермахта без знаков различия, белая сорочка и черный галстук.
На левой стороне мундира я различил Железный крест первого класса -  награду
Великой войны - и черную нашивку за ранение.
   Пока капитан СС представлял офицеров на другом краю нашего  строя,  я  не
мог рассмотреть фюрера так хорошо, как того  желал.  Нужно  было  сдерживать
себя, чтобы не сделать шаг вперед, ибо я не хотел упустить из вида  малейший
его жест. Сначала я только слышал его  деловой  голос,  задававший  короткие
вопросы.  Особенный  тембр  этого  голоса  был  мне  уже  хорошо  знаком  из
радиопередач. Но я с удивлением обнаружил в нем мягкую и  немного  протяжную
интонацию, которая придавала некий  шарм  его  австрийскому  акценту.  Какой
странный каприз человеческой природы,  подумал  я.  Этот  человек,  которого
слушают миллионы, который хотел бы  олицетворять  собой  в  глазах  общества
идеал прусского духа, не может скрыть своего происхождения, хотя давно уже и
не живет на  родине!  Сохранил  ли  он  в  себе  что-нибудь  от  миролюбивой
приветливости австрийцев? Остался ли  он  подвержен  зову  сердца?  Затем  я
опомнился: "Господи, что за неуместные вопросы, совершенно праздные мысли  в
такой момент!"
   Другие офицеры уже  кратко  представились.  Теперь  Адольф  Гитлер  стоял
передо мной. Когда он протянул мне руку, я сконцентрировался на единственной
мысли:
   "Только без чрезмерной угодливости!" Несмотря на  волнение,  мне  удалось
кивнуть головой почти идеально с точки зрения военной этики, то есть коротко
и сухо. Затем я кратко сообщил место рождения, где учился, этапы моей  жизни
офицера резерва и мое настоящее положение. Пока я говорил, фюрер смотрел мне
прямо в глаза своим знаменитым взглядом, наполненным непреодолимой силой.
   Затем Адольф Гитлер отступил на шаг и резко задал первый вопрос:
   - Кто из вас знает Италию? Я один ответил утвердительно:
   - Я два раза был в Италии перед войной, мой фюрер. Я проехал на мотоцикле
до Неаполя.
   Сразу же последовал второй вопрос, опять ко всем нам:
   - Что вы думаете об Италии? С растерянным видом,  поколебавшись,  офицеры
начали отвечать, с трудом подбирая слова:
   -   Италия..,   партнер    по    Оси..,    наш    союзник..,    подписала
антикоминтерновский пакт... Наконец моя очередь.
   - Я австриец, мой фюрер, - сказал я просто. Я действительно  считал  этот
ответ достаточным, чтобы выразить мою точку зрения. Всякий истинный австриец
глубоко переживает потерю Южного Тироля, самого прекрасного района,  который
у нас когда-либо был.
   Гитлер долго и задумчиво (по крайней мере мне  так  показалось)  на  меня
смотрел, потом сказал:
   - Все могут идти. А вы, капитан  Скорцени,  останьтесь.  Я  хочу  с  вами
поговорить.
   И вот мы одни. Фюрер по-прежнему стоял передо мной.  Роста  он  был  ниже
среднего, плечи немного сутулились. Когда он со мной говорил, он был весь  в
движении. Жесты его были короткими и  сдержанными,  но,  однако,  они  имели
огромную убеждающую силу.
   - У меня для вас есть  задание  чрезвычайной  важности,  -  начал  он.  -
Муссолини, мой друг и наш верный соратник по борьбе, был вчера предан  своим
королем и арестован своими собственными соотечественниками. Я не могу, я  не
хочу  бросить  в  момент  самой  большой  опасности  величайшего   из   всех
итальянцев. Для меня дуче олицетворяет последнего  римского  Цезаря.  Италия
или,  скорее,  ее  новое  правительство,  несомненно,  перейдет   в   лагерь
противника. Но я не отступлю от своего  слова;  надо,  чтобы  Муссолини  был
спасен, и как можно быстрее. Если мы не вмешаемся, они сдадут его союзникам.
Я  поручаю  вам  эту  миссию,  счастливое  окончание  которой  будет   иметь
неоценимое значение для будущих военных операций на фронтах. Если вы, как  я
вам говорю, не остановитесь перед любым препятствием, не испугаетесь  любого
риска, чтобы достигнуть цели, вы добьетесь ее!
   Он замолчал, чтобы совладать с волнением, которое  выдавал  его  дрожащий
голос.
   -  Еще  один  важный  пункт,  -  продолжал  он.  -  Вы  должны  сохранять
чрезвычайную секретность. Кроме вас только еще пять человек будут  знать  об
этой  операции.  Вы  будете  действовать  под  видом  офицера  Люфтваффе   и
поступаете в подчинение генерала Штудента. Я  его  уже  ввел  в  курс  дела.
Впрочем, вы  сейчас  с  ним  встретитесь.  Он  ознакомит  вас  с  некоторыми
деталями. Вам придется самому собрать необходимую информацию.  Что  касается
командования наших войск в Италии и германского посольства, не надо  ставить
их в известность. Они не владеют положением и своими действиями могут только
все испортить. Я повторяю, вы отвечаете за абсолютную секретность  операции.
Я надеюсь, что скоро вы сможете мне  сообщить  хорошие  новости.  Желаю  вам
удачи!